Статьи из газеты «Известия» - Дмитрий Быков

В свои восемь лет он с поразительной легкостью импровизирует любые сказки, полные современных реалий. Еще минут десять он выстраивает разные версии — сон торопился, его остановили за превышение, он хочет дать взятку, у него нет денег — откуда у сна деньги? Ведь это детский сон, он про всякие глупости, а не про доллары…

— И что? — спрашиваю я, не отрываясь от компа. — Он все еще не приехал?

— Полсна приехало, — говорит Андрей, — а полсна еще едет. Расскажи сказку!

— Лучше ты мне расскажи, — говорю я с тоской. — Я сегодня весь день рассказываю сказки, в основном про стабилизацию.

— Хорошо! — восклицает он, радуясь, что можно не спать. — Один мальчик попал на необитаемый остров!

— Как он туда попал-то?

Необитаемый остров — любимая тема. После компьютерного квеста «Таинственный остров» попадание на затерянный атолл, полный тайн, — заветная мечта.

— Ну… допустим, он летел. И упал. Или плыл и вот выплыл.

— Хорошо, допустили. И что он стал делать?

— Он… он пошел искать пресную воду. И нашел. Там в центре была пресная вода. И повсюду плоды. Он съел плоды и захотел сделать лодку.

— Чем он будет ее делать?

— У него есть инструменты. А если у него нет инструментов, он может купить. Он может зайти на планету ру и купить. Как ты покупал косилку, помнишь?

— Помню, — сказал я. — Хорошо. А сделать каменный топор ему типа слабо?

— А зачем ему каменный топор? Он может купить нормальный. И пилу.

— Очень хорошо, — согласился я. — Он заходит на сайт топор ру и покупает топор, потом берет пилу ру…

— Лучше пилу ком, — сказал Андрей. — Мы купили тогда пилу, а она тупая, помнишь? Или даже пилу де, немецкую. Как у соседа.

— Но хотя бы топор может быть ру?

— Это да, это пусть.

— О'кей, он купил топор ру и пилу де. И как он будет строить лодку?

— Он еще купит гвозди, — подумав, сказал Андрей. — Надо зайти на гвозди ру.

— И молоток ру.

— Молоток ру, да. А еще лучше он бы зашел на сайт ремонт ру и нанял рабочих.

— Каких рабочих? — все-таки я не был готов к такому повороту сюжета.

— Молдаванских, — сказал Андрей. — Или украинских. У нас какие ремонт делали?

— Молдаване, — вспомнил я. — Два кандидата физических наук.

— Ну вот, он их выпишет, и они быстро построят лодку. Он бы сам построил, но он же не умеет. Это целое дело, а он еще во втором классе. Она должна быть большая, потому что океан. Там на ремонте ру должны быть объявления. Или еще на каком-нибудь сайте, я не знаю. Например, рабочий ру.

— Он бы лучше туземцев нанял, — сказал я. — Зачем молдаване будут отнимать рабочие места у туземцев? ДПНИ заругается.

— Что такое ДПНИ? — быстро спросил ребенок.

— Это тебе рано знать. Меньше знаешь — крепче спишь. Людоеды местные, короче.

— Ты все забыл! — обиделся Андрей. — Этот остров необитаем!

— То есть абсолютно?

— Абсолютно. Нет, он может, конечно, кого-то выписать. Он может зайти на зверьки ру и выписать какую-нибудь зверюшку.

— Слушай, — не выдержал я. — Откуда ты знаешь все эти сайты?!

— Саша покупал хомяка, — простодушно признался Андрей. — Ему через час привезли. Папа на него ругался, но куда деваться, если привезли? Они открывают дверь — а там: превед, хомяг!

Он залился простодушным смехом.

— Но ты-то ничего не покупаешь? — спросил я дрожащим голосом.

— Нет, я только смотрю. У меня же уже есть хомяг. Ну вот, а потом он может выписать каких-нибудь людей. И телевизор.

— А куда он воткнет телевизор?

— Есть с батарейками. На горбушке ру. И людей, только надо подумать откуда. Можно зайти в чат кроватка ру и сказать: ребята, я на необитаемом острове, вот мои координаты. Обязательно кто-нибудь поедет.

Хорошо, что этому островному мальчику не пришло в голову зайти на сайт девочки ру и выписать кого-нибудь оттуда. Все-таки у меня растет славный, чистый ребенок.

— Андрей, — сказал я вкрадчиво, — все это чудесно, но подозреваю, что топор и пилу ему придется делать самостоятельно. И гвозди тоже. И забивать их самому. Потому что на необитаемом острове, Андрей, нет интернета!

— То есть как? — спросил он после паузы.

— А вот так! — торжествовал я. — Это же необитаемый остров, сын! Там не может быть компьютера по определению!

— А зачем компьютер? — спросил он снисходительно. — Можно же по мобильному выйти! Мобильный-то он не утопил, верно?

И он показал мне, как выйти по мобильному.

Этому поколению никогда не придется забивать гвозди. Главное, чтобы у них не отняли мобильники.

— Ладно, — сказал я. — Спи ру. Иначе по попе ру прилетит шлепок ком.

— Такого сайта нет! — гнусно захихикал он. — И попы ру нет!

— Откуда ты знаешь?

— Я проверял, — сказал он гордо. — Еще когда ты в прошлый раз пообещал.

4 декабря 2006 года

Рецессивная Россия

Называться патриотом и националистом в России становится опасно: у власти дошли наконец руки до Бориса Миронова, чьи перлы широко тиражировались каких-нибудь пять лет назад. Предлагаю патриотам тонкий эвфемизм, с помощью которого можно надежно замаскироваться, и никто ничего не докажет. На выборы надо идти под названием «Рецессивная Россия». Под знамена этого движения можно привлечь массу народу — в том числе сторонников суверенной демократии, поскольку она в общем сводится к тому же. Я вообще думаю, что идея рецессивности окажется близка сегодняшней России. И звучит красиво, и Запад не догадается.

Суть же в следующем: еще в 1927 году в знаменитой книге «Что нам в них не нравится» антисемит-теоретик Василий Шульгин писал об опасности русско-еврейских браков. Русские, утверждал Шульгин, в таких браках утрачивают свои черты: они подавляются «юдаистскими», более резко выраженными. Шульгин генетики не знал, не то непременно вспомнил бы, что бывают признаки доминантные, а бывают рецессивные, подавляемые при воспроизводстве. Допустим, карие глаза — доминантные, а зеленые — рецессивные, и у кареглазого отца от зеленоглазой матери все равно родится ребенок с шоколадной радужкой. Рецессивность можно воспринимать как особый извод духовности: вот, мы самые хрупкие и уязвимые, кто только над нами не доминирует… Согласимся, что идея национального превосходства отрицает идею конкуренции: мы настолько хороши, что доказать этого не можем. Это, собственно, и не доказывается: предложено верить на слово.

Сама идея конкуренции невыносима русскому патриотическому сознанию. Пример: китайцы предлагают выслать в Нижний Новгород несколько тысяч своего населения для вспашки пустующих, зарастающих и необработанных земель. Валерий Павлинович Шанцев вроде бы и не против, но местное население встает стеной: их же потом не выгонишь! Пусть земли зарастают крапивой и осотом — лишь бы не китайцами! Другой пример: стоит азербайджанцам или иным инородцам приехать в Москву, а чеченцам — в Кондопогу, а грузинам, допустим, в Вологду — как они тут же захватывают все местные казино, рынки и рестораны, заставляя русских трудиться на себя. Они же насилуют русских женщин. Возникает естественный вопрос: что делают в это время сами русские? Почему они не захватывают собственных рынков и позволяют насиловать собственных женщин? (О том, как они фактически попустительствуют этому процессу, подробно рассказано в повести В.Распутина «Дочь Ивана, мать Ивана».) Видимо, сама идея конкуренции с гастарбайтерами невыносима для русского сознания, поэтому выход тут один — не пускать гастарбайтеров в Россию вообще. Россияне не могут и не должны ни с кем соревноваться, поскольку соревновательность претит национальному характеру; более того — в процессе конкуренции утрачиваются какие-то национальные качества, без которых этот характер рассыпается.

Как ни странно, это убеждение присуще не только консерваторам и охранителям, но и либералам. Именно этого корня была знаменитая идея отделения Чечни по Тереку с сооружением тщательно охраняемой границы, а лучше бы великой кавказской стены. И пусть они там живут как хотят и нас не трогают! К сожалению, эта идея была по природе глубоко рецессивна, ибо война, хотим мы того или нет, — конкуренция. Чеченцы вдобавок вовсе не намеревались ограничиваться независимостью — им хотелось большего, и рецессивность в этом вопросе только поощрила бы их к расширению собственной территории. Практика 1996–1999 годов успела это неоднократно доказать, хотя либеральные сторонники рецессивности и уверены до сих пор, что в 1999 году на Россию напал не Басаев, а Березовский. Кстати, сетования на засилье инородцев среди олигархов тоже свидетельствуют о глубокой рецессивности отечественного сознания: русским никто не мешал, Потанин и Хлопонин тому порукой. Но, видимо, обогащение по олигархическому сценарию вело бы к утрате национальной идентичности. Национальная же идентичность эта сводится к довольно простому дискурсу: «Мы самые бедные, добрые и несправедливо обиженные, мы не хотим ничего предпринимать ради изменения этого положения, ибо это несовместимо с нашей духовностью, — и (следите за рукой, тут переход) именно поэтому мы сейчас всех просто убьем!».