ЗОЛОТАЯ ОСЛИЦА - Черникова Елена Вячеславовна

- Тогда, пожалуйста, про любовь. Как там их

звали...

                                                         ***

Продолжение седьмого рассказа ночного попутчика

Гедат захотел кофе.

Маша тихо лежала рядом, натянув одеяло до самых глаз, восхищенных и немного испуганных.

- Мне и сейчас нельзя идти в ванную? - робко спросила она.

- Ну что ты, все и всегда можно, я ведь не то хотел сказать... - Гедат почувствовал легкую досаду, но Ли его тут же одернула: это же баба, это нормально. Он вздохнул, погладил Машу по шелковому плечу и поднялся.

Постоял босиком на теплом паркете - и обнаружил, что стоит подбоченясь. И смотрит в занавешенное окно, будто в даль светлую. И видит только себя со стороны: голый мужчина возле большой кровати, на которой съежилась просвещенная им Маша.

Просвещенная Маша, в свою очередь, видела сейчас своего командированного мужа. Она впервые в жизни сравнивала мужчин. Сравнение было страшно. Она пережила наслаждение, которое она ни при какой погоде не сможет получить дома. Даже если ее муж отрастит или купит себе крылья, - такое вот размышление посетило Машу. Почему крылья? Наверное, по ассоциации с полетом, из которого только что вернулась, даже не совсем еще вернулась, Маша. А что чувствует этот?

А этот отрешенно стоял и смотрел на штору. Босиком пошел на кухню.

Маша выбралась из-под одеяла и все-таки пошла в ванную. И стала купаться, поглядывая на полку с парфюмерией Ли. Маша никогда не бывала в ванной Ли. Она была уверена, что там горы косметики. Там не оказалось ничего, только мужские одеколоны, пенки, бритвы... Неужели она все увезла с собой? - продолжала думать свою одноколейную думу Маша.

Гедат варил кофе и любил Машу. Все любил. Очаровательную легкость, закинувшую Машу в постель без сопротивления и разговоров, послушание в игре, отсутствие попыток выглядеть умнее, чем надо, действительно сверхъестественную шелковистость кожи, мягкость и податливость всех видимых и невидимых мест, - словом, совершенный инструмент для воплощения любых затей чувственности. Пока Гедат варил кофе, Ли размышляла над новыми поступлениями. Ли была счастлива за всех троих. Она пережила все и за Машу, и за Гедата, и за себя, она была и наполнена и опустошена одновременно, это было ликование, звучание всех струн и прочая муть. Гедат остыл, успокоился, а Ли все чирикала в его душе. Он был вынужден слушать.

Пришла Маша, голая. Надела халат и села на табуретку. Молчит.

Гедат налил ей кофе и спросил:

- Тебе понравилось, шелковая Маша?

- А что - так у всех, кроме меня? - задала она самый серьезный вопрос из новейших.

- Этого никто не знает. Врачи говорят, что так у четверти женщин, а у остальных трех четвертей - так, как у тебя с мужем. Я, правда, не верю в четверть. Так понравилось или нет? - спокойно переспросил Гедат, усаживаясь за стол спиной к окну, лицом к Маше.

Свет яркого, уже разгоревшегося дня бил в стекло и беспощадно озарял Машу. Она не мигая смотрела перед собой, сквозь голову Гедата. В ее памяти синкопированно вспыхивало свежее воспоминание о губах Гедата, погруженных в ее губы между ее ног. Маша не могла отделаться от недоумения: вот этот рот, который сейчас с нею разговаривает, только что был там, он и сейчас там, но - уже здесь, пьет кофе. Эти пальцы - они еще там, но они уже держат чашку. Он сидит на кухне голый, а уже кажется абсолютно одетым. Она сидит в халате, а раздета...

- Да, - ответила Маша. - Но мне немного страшно.

- Я понимаю, - сказал Гедат, благодарный Маше за незаданные ею вопросы. Даже Ли, отдыхая за кофе, удивлялась Маше. Раньше, когда эта женщина заходила к ней за кофе, который у нее неизменно заканчивался за два-три дня до приобретения следующей пачки, и они принимались болтать, Ли отмечала только, что Маша не раздражает ее. Маша никогда не жаловалась ни на что и ни на кого. Ничем не хвасталась. Никого не порицала; о муже своем отзывалась с теплом и корректным пиететом; кофейный долг обязательно возвращала. Пребывала в ровном расположении духа. Ли сейчас подумала, что машин муж, обладая таким удобством и будучи чудовищно занятым человеком, уже привык, словно к чистому воздуху и родниковой воде, к своей беспроблемной семейной доле.

Гедату захотелось обнять Машу и погладить. Не надо, одёрнула его Ли. Ревнуешь? - усмехнулся Гедат.

А Маша думала. Поначалу этому очень мешали воспоминания тела, однако через несколько минут Маша заметила что-то еще, очень новое. Мужчина с кофейной чашкой, застегнутый на все пуговицы своей наготы, был все же здесь; он не провалился в себя, а продолжал спокойно и ласково общаться с Машей, немногословно, даже почти молча, - но он не оставил ее. Она почувствовала, что попроси она его сделать все это еще раз, он сделает. Маша вдруг поняла, что уже хочет повторения.

Гедат прекрасно видел это тоже, не говоря уж о Ли.

"Моя маленькая глупышка", - подумал Гедат.

"Сладкоежка!.." - ухмыльнулась Ли.

Маша не курила. Ли курила непрерывно. Гедат еще не решил, надо ли кузену Ли курить. Пока он решал, Ли потянулась к сигарете и взяла ее. Маша ничего не заметила, она все думала. Гедат спросил ее разрешения курить. Маша от удивления очнулась и пробормотала "конечно". Вспомнила об оставленном доме. На образе дивана возник образ мужа. Захотелось домой, в понятную систему координат. Внизу живота резко и сладко сжались все клетки, на один миг, но очень ощутимо.

- Что это? - вздрогнула Маша.

- Послевкусие, - небрежно уронила Ли вежливым голосом Гедата.

Маша вспомнила, что она женщина. И неожиданно игриво взглянула на Гедата. Он чуть было не уронил чашку, но Ли была на месте. Милый, толкнула она его, девочка искренне желает знать, что делать дальше. Она впервые изменила мужу, а он, как я тебе уже говорила, банкир. Крутой. В нашем деле крепок, но не одарен. Она все поняла, решает, считает. Тебе рассказать, какими путями идут женские мысли, - или ты рассчитываешь на следующий сеанс? Если рассчитываешь, я помолчу.

Не может быть, возразил Гедат. Она не считает. Посмотри, какая она испуганная, взволнованная, довольная, чуточку порочная... Вовсе нет, решительно возразила Ли. Она еще даже чуточку не порочная. И уже не испуганная. Маша не боится тебя. Она сейчас мужа боится.

Из-за его денег? - наивно спросил Гедат. Ну что ты! - возмутилась Ли. Отнюдь не из-за денег. Она знает, что у банкиров звериное чутье на людей. Когда он вернется и своим бревном опустится в нежное Машино лоно, а к его возвращению оно успеет стать избалованным...

Как - избалованным? Мы продолжаем? Гедат, мы продолжаем со страшной силой. Когда я думаю о бревне ее мужа, я сама хочу ее.

Ли, она не заметит? Пока нет.

Пока шли переговоры, Маша допила кофе и встала.

- Прости меня, - сказала Маша, - но я очень хочу знать твое имя.

- Гедат, - не подумав, ответил он.

- Нездешний, - поняла Маша.

- В общем - да, - согласился Гедат, вставая.

Сейчас его беззащитная нагота, всеми нежными подробностями открытая ее взору, впитывалась в Машину память, как симпатические чернила в письмо из подполья. Маша любовалась его красотой, что было совсем уж странно и неожиданно: ей никогда не нравилось зрелище голого мужчины - ни на картинке, ни у себя дома в супружеской спальне.

Троллейбус тряхнуло на повороте, и Ли упала на плечо ночного попутчика, выбив книгу из его рук. Он успел поймать почти у самого пола, резко схватившись за первую обложку. Шуба Ли, уютно окутывавшая всю Ли вместе с ногами, выскочила из пазов, сквозняк мигом пробрался под платье. Туфли на шпильках, мирно стоявшие всю дорогу под диванчиком, покатились невесть куда...

- Что за черт? - недовольно буркнула Ли. - Мне опять холодно, а вы остановились на довольно-таки интересном месте. Маша вообще уйдет когда-нибудь? - и принялась оглядывать пустой салон троллейбуса, ища затерявшиеся туфли.

Ночной попутчик с пониманием поглядывал на суету, внезапно охватившую Ли.

- Вам неуютно, сударыня? - весело спросил он.

- Понимаете ли, голубчик, все это мне известно, но я с интересом внимаю вашей интерпретации...

- Минуточку! Пять минут назад, когда вы ворвались в мой троллейбус, у вас были воистину психиатрические проблемы, душившие вас с самого детства. А сейчас, когда мы уже в половине всей кучи разобрались, вы почему-то бросаетесь туфлями, ворчите, шубу всю растрепали... Закутайтесь-ка по-новой, ноги подберите внутрь, как было. Дорога у нас еще дальняя.

Ли посмотрела по сторонам: стены троллейбуса покрыты ледовыми узорами, будто она смотрит на них с улицы - такие они матовые, с тихим морозным хрустом. Троллейбус явно вышел на ухабистую и извилистую дорогу: его теперь крутило и мотало, и Ли никак

не могла вспомнить ни одной дороги в Москве, на которой любое движущееся механическое транспортное средство могло бы попасть в таковую передрягу. Ли, как велели, опять забралась в шубу. Туфли на шпильках вкатились под ее диванчик, как было, пепельница вспорхнула с колен Ли и самоукрепилась на спинке сиденья непосредственно перед правой рукой Ли.