Поэмы - Алишер Навои

ГЛАВА LVIII

Изображал художник не одинКрасавицу, прославившую Чин.

Как передам я эту красоту?Ее лицо — страна Хотан в цвету.

Лицо светилось, говорят, у нейПод сенью темной мускусных кудрей.

Она такие сети чар плела,Что даже сердце хана в плен взяла.

Чин потрясен был этой красотой,Шатался вечной истины устой.

Ее изображенья обошлиВесь мир, околдовав людей земли.

Все люди — ближней, дальней ли страныО ней лишь были мыслями полны.

Однажды эта дева на майданСобралась ехать — поиграть в човган.

Хан в этот день не мог поехать с ней,Но дал в охрану избранных людей.

Дабы ее не оскорбил ни взгляд,Ни слово, сказанное невпопад.

Он этой страже приказал хвататьВсех, кто хоть слово смел о ней сказать.

А стража, чем усердней, тем лютей;Хватали в день по нескольку людей.

Они погибли в муках и крови…Но был один — неколебим в любви.

Он жаждал встречи с ней, изнемогал;Пил не вино, а кровь свою глотал.

Отчаяния хмель его увлек —И чудом он проник в ее чертог.

В ее опочивальню он попал,Но, сердцем слаб, в беспамятстве упал.

Тут стража зоркая его нашла,Скрутила руки, к хану привела.

Всех, кто посмел хоть сердцем полюбитьКрасавицу, — хан повелел убить.

Сказал: «На стройке крепости моейКладите их меж глыбами камней.

Пусть головы их из стены торчатИ дерзких, непокорных устрашат.

Да видит их мученья весь народИ помнит пусть — кто дерзок, тот умрет».

И стали слуги хана в тот же часОсуществлять чудовищный приказ…

Закат померк. И ветерок ночнойРассеял черный мускус над землей.

Хан собирался в степь, но вздумал вдругВзглянуть, как новых стен возводят круг.

В его крови — огонь вина любви,С ним свита — звери, чьи мечи в крови.

При свете факелов увидел онПостройку стен, услышал крик и стон.

Услышал скрип навоя, гул труда.Сошел с коня и сам пошел туда.

На стонущих он посмотреть решил,Которых сам на гибель осудил.

Увидеть — стойки ли в любви своейОни, несчастнейшие из людей.

Вопили, плача, каялись они,Предсмертной мукой маялись они.

Средь них один лишь благородный был,Тот, кто любви всю душу посвятил.

Измученный он на земле лежал,Не плача, смертной очереди ждал.

Нет, видя близость страшного конца,Он горячо благодарил творца.

«Господь! Пока я жив, дышу пока,Во мне жива любовь, мне смерть легка!»

Пред смертью, за великий дар — любить —Он продолжал творца благодарить.

«Любимая моя!» — он повторялИ плакал, ослабев, и замирал.

Увидевши его, жестокий ханБыл состраданья бурей обуян.

Его от казни он освободил,С возлюбленной его соединил.

Он горести любви душой постиг,Стал справедлив и подлинно велик.

О Навои, благослови того,Чей дух — основа духа твоего!

Мой кравчий, жар души не утолен,В красавицу из Чина я влюблен!

Дай чашу Чина — жажду утолить!Я сам, как люди Чина, стану пить!

ГЛАВА LIX

ДЕВЯТНАДЦАТАЯ БЕСЕДА

Воздвиг творец сияющих высот

И явный и не явный небосвод.

Он семь небес округлых сотворил,

Семью светильниками озарил.

Шесть — лучезарны, но седьмой средь них,

Как яркий факел среди свеч простых.

Три — в нижних сферах, три — огни высот,

А факел озарил четвертый свод.

Есть шесть небесных свеч; и все они —

От факела рожденные огни.

Тот факел перлом млечным назови,

Не перлом — солнцем вечным назови.

Султан семи небесных сфер — оно

Душою в тело неба внедрено.

На средней сфере неба свой престол

Султан светил блистающий обрел.

И поговорку вспомнить тут не грех,

Что «Дело среднее — важнее всех».

Как всем планетам путь указан свой,

Семь поясов имеет мир земной.

Меж ними вечная взаимосвязь

Во дни миротворенья родилась.

Но солнце ярче всех; оно идет

Эклиптикой, что делит небосвод.

Четвертый круг небес, что избран им,

Сравним с четвертым поясом земным.

Четвертый пояс средь земных широт

Блистает, как четвертый небосвод.

В науке измерения земли

Иклим четвертый «раем» нарекли.

И в нем — прекрасней всех подлунных стран —

Лежит благословенный Хорасан.

Четвертой сферы неба шире он,

Как свод седьмой, возвышен в мире он.

Его неисчислимы города,

И каждый город — яркая звезда.

Все города в тени садов густых;

Как ангелы и пери — люди в них.

Над Хорасаном горные хребты,

Как стены неприступной высоты.

А в недрах гор — сокровищ тайники,

К ним глубоко прорыты рудники.

Живые воды на степной простор

Бегут, шумя, с могучих этих гор.

Краса его долин светлей стекла —

Где водоемы, словно зеркала.

Его полям зеленым и садам

Завидует цветник небесный сам.

Цветет он, плодородием дыша.

Мир — это тело; Хорасан — душа.

Скажи: грудная клетка мира — он;

В груди Герат, как сердце, заключен.

Живое сердце, в похвале о нем,

«Султаном царства тела» мы зовем.

Ты свой Герат, исполнившись любви,

«Султаном стран вселенной» назови!

Он сердце мира и живет в сердцах;

Так в центре войск шатер свой ставит шах.

При виде шаха, радости полны,

Войска восторгом воспламенены.

Не грех, что полюбился он сердцам:

Герат — наш кров, наш отчий дом и храм.

Перо мое крылатое, спеши,

Красу его убранства опиши.

Ты свой Герат не градом называй —

Ирема светлым садом называй.

Окружность Хорасана велика:

Чтоб обойти его, нужны века.

Узор дорог бесчисленных его

Начертан кистью неба самого.

Здесь почва — мускус, урожай — двойной,

Страна обильна, словно рай земной.

В Герате башни крепостной стены

Долину озирают с крутизны.

Вокруг Герата главы снежных гор

Встают под небо синее в упор.

Неколебим гератских стен отвес,

Врата их — арки девяти небес.

А купола дворцов в лучах зари

Горят, как ангельские алтари.

Резьба блистает на стенах дворцов

Под бирюзою синих куполов.

Сквозь арки непомерной вышины

Пройти могли б небесные слоны.

Видны хребта земного позвонки

Во рвах; так рвы твердыни глубоки.

Как небо, крепость замка высока;

Над замком звезды неба, как войска.

Базары града знает целый свет,

Там дорогим товарам счета нет.

Там сколько бы добра ни покупать,

Во сто раз больше будут предлагать.

Шумят базары, чуть блеснет заря,

Неисчерпаемые, как моря.

Там блещут, как небесная река,

Стоцветные атласы и шелка.

А у заргаров радугой огней

Играют груды дорогих камней.

Ты на большом базаре городском