Июльский заговор. История неудавшегося покушения на жизнь Гитлера - Роджер Мэнвелл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Два человека, принадлежавшие к числу заговорщиков, которые остались в Растенбурге, оказались в крайне опасной ситуации. Взволнованный и сбитый с толку Фельгибель не смог позвонить на Бендлерштрассе. Более реалистичный и циничный Штифф решил, что, судя по всему, учитывая неудачу покушения, переворота не будет. Значит, следует в первую очередь позаботиться о себе и о товарищах. Поэтому от последующих действий он воздержался.
Переживший страшный шок фюрер казался удивительно спокойным. Несмотря на мелкие ранения, он был преисполнен решимости встретиться с Муссолини, тем самым продемонстрировав, что его охраняет само Провидение. Куски его пострадавшей при взрыве формы были приготовлены специально для показа дуче как доказательство святости и неуязвимости немецкого фюрера. Поезд дуче, медленно продвигавшийся по истерзанной бомбежками Восточной Пруссии, опаздывал, и у фюрера появилось время прийти в себя от шока и лучше подготовиться к демонстрации своей святости.
Пока в Растенбурге еще не подозревали, что взрыв бомбы является сигналом к началу переворота. Штауффенберга сочли террористом-одиночкой. Даже Гиммлер, владевший большим объемом информации, чем остальные, не предполагал, что бомба в Растенбурге должна начать революцию в Германии и на Западе.
Первые зерна неразберихи в Берлине были посеяны телефоном. Услышав о взрыве в Растенбурге, министр пропаганды и гаулейтер Берлина Геббельс был потрясен. Он был бледен, молчалив и только нервно мерил шагами свой кабинет, пока не получил сообщение о том, что фюрер жив. После обеда он остался дома — ждать дальнейших новостей.
А в кабинете Гелльдорфа волнение нарастало вместе с июльской жарой. Было условлено, что участвовавший в заговоре полицейский офицер генерал Артур Нёбе позвонит, как только узнает что-нибудь определенное. Этого звонка ожидали в любой момент после часа дня — времени, на которое совещание у Гитлера было назначено первоначально. Когда время приблизилось к двум, напряжение стало невыносимым, и Гизевиуса уговорили нарушить молчание и позвонить Нёбе, который уже наверняка что-то знает. Гизевиус разыскал генерала по телефону и попросил разрешения приехать к нему. Разрешение не было дано. Нёбе ответствовал, что слишком занят, поскольку «в Восточной Пруссии» случилось что-то странное, и ему необходимо проинструктировать детективов, которые через полчаса вылетают на место. Нёбе изъяснялся весьма загадочно, но под конец все-таки согласился встретиться с Гизевиусом, но не у себя в кабинете, а в некоем людном месте, причем, в каком именно, он объяснил туманными намеками, которые Гизевиус не понял и ошибочно решил, что ему следует ехать в отель «Эксельсиор». Гизевиус и Нёбе нетерпеливо ожидали друг друга в совершенно разных местах почти до трех часов.
А тем временем Финк во Франции продолжал свою ежедневную работу, но мыслями все время возвращался к телефонному звонку, который мог поступить каждую минуту. Миновал час пополудни — ничего. Около двух часов его снова позвали к телефону — звонили из Цоссена. Финк взял трубку со смешанным чувством страха и любопытства. Тот же незнакомый голос произнес только одно слово — началось. Потом слово повторили еще раз, и Финк услышал щелчок — в Цоссене положили трубку. Переворот начался.
Финк сразу вызвал по телефону свою машину. В соответствии с планом он первым делом должен был ехать в штаб фронта и доложить о происшедшем начальнику штаба Клюге генералу Блюментриту, который в заговоре не участвовал. Генерал был приятным, добродушным человеком, Финк его хорошо знал и уважал, но, поскольку генерал был настоящим служакой и думал только об исполнении долга перед страной, Финк решил, что наиболее уместным будет очень короткий официальный доклад. Он прибыл после трех часов дня, проехал на машине через контрольно-пропускной пункт и пешком пошел по саду в кабинет генерала, располагавшийся в симпатичном особнячке. Блюментрит, как обычно, принял его очень приветливо.
— Господин генерал, — сказал Финк, — в Берлине произошел гестаповский путч. Фюрер мертв. Вицлебеном, Беком и Герделером сформировано временное правительство.
Последовало ледяное молчание. Был слышен только слабый шелест листьев, проникавший сквозь полуоткрытые окна. Финк внимательно наблюдал за генералом, не зная, как тот отреагирует на его доклад. К своему немалому облегчению, он понял, что Блюментрит принял сообщение спокойно.
— Я рад, — в конце концов сказал он, — что к руководству пришли именно эти люди. Они обязательно предпримут шаги к мирному урегулированию. — После длительной паузы он спросил: — Кто сообщил вам эти новости?
Ответ у Финка был готов.
— Военный губернатор, — сказал он.
Больше у Блюментрита вопросов не было, он только попросил дать ему возможность срочно позвонить в штаб в Лa Рош-Гийон, где временно расположился его командир Клюге, теперь официально совмещавший свои обязанности главнокомандующего с обязанностями Роммеля. Он поговорил со Шпейделем, начальником штаба армейской группировки, который еще три дня назад был штабом Роммеля. Шпейдель сообщил, что Клюге выехал на линию фронта и вернется только вечером.
Генерал не знал, насколько свободно можно разговаривать по телефону, он подозревал, что все телефоны прослушивались гестапо.
— В Берлине произошло много нового, — сказал он, подумал и драматическим шепотом добавил только одно слово: — Мертв.
Шпейдель сразу начал задавать вопросы. Блюментрит, не желая больше ничего говорить, согласился приехать в Ла Рош-Гийон и доложить обо всем Клюге лично. После этого, обсудив несколько общих текущих дел, словно ничего судьбоносного не произошло, Финк отбыл обратно в Париж.
Финк рисковал, заявляя, что узнал новости от военного губернатора Парижа. Он ничего не сказал о кодовых словах, сообщенных по телефону членами движения Сопротивления из Германии. Следовало принимать во внимание страх перед телефоном, который неизбежно усилит создавшаяся чрезвычайная ситуация. Не приходилось сомневаться, что люди предпочтут общаться лично и вести разговоры только с глазу на глаз, во всяком случае до тех пор, пока государственный переворот не совершится официально. Финк вернулся в свой кабинет, намереваясь дождаться развития событий. Он был уверен, что Штюльпнагель располагает той же информацией, что и он сам.
А Штюльпнагель был в полном неведении о происходящем и пребывал в нем до времени возвращения Финка в свой кабинет, то есть примерно до четырех тридцати.
Во второй половине дня все действия были временно приостановлены. Телефон — единственное связующее звено между центрами, в которых ждали информации и инструкций, молчал. В Растенбурге всякая связь с внешним миром была прервана. Пока оказывали первую помощь раненым, Гиммлер и его помощники из числа эсэсовских офицеров собирали показания свидетелей. Все указывало на то, что убийца — Штауффенберг. Чудом уцелевший Гитлер собирался встретиться с Муссолини, который так еще и не прибыл. Штауффенберг находился в воздухе. Он летел на выделенном Вагнером «Хейнкеле» в Берлин. Сердцем и мыслями он был вместе со своими товарищами на Бендлерштрассе, которые, как он предполагал, теперь активно действуют. Около трех часов недалеко от «Хейнкеля», уносящего в Берлин человека, которого Гиммлер назвал преступником, пролетел встречным курсом самолет со следователями гестапо на борту. В Берлине Ольбрихт пребывал в крайнем раздражении из-за потери ценного времени. Он не мог привести в действие план «Валькирия», пока не получил информацию из Растенбурга. В Цоссене и Париже заговорщики с нетерпением ждали приказов, а Фромм и Клюге, чья поддержка, хотя бы и молчаливая, была жизненно важной для достижения успеха, все еще ничего не знали о происходящем.
Примерно в половине четвертого связист Ольбрихта генерал Фриц Тиле наконец сумел установить связь с Растенбургом. Он первым нарушил молчание, установленное после часа дня. Слышимость была очень плохая, и ему удалось узнать только то, что было покушение на жизнь Гитлера. Причем не было ясности, жив фюрер или мертв. В этих обстоятельствах Ольбрихт решил, что был прав, задержав выполнение плана «Валькирия», но теперь ему следует дать ход. И первые сигналы об этом появились около трех тридцати.
Приблизительно в это же время в Рангсдорфе приземлился самолет со Штауффенбергом на борту[33]. Штауффенберг и Хефтен наконец получили возможность дать выход эмоциям, которые едва сдерживали в течение трехчасового полета. Они поспешили на поиски машины, которая должна была их ждать, чтобы доставить на Бендлерштрассе. Но машины не было[34]. В полном недоумении Штауффенберг приказал Хефтену позвонить на Бендлерштрассе. Ответил начальник штаба Ольбрихта Мерц фон Квирнгейм. И только тогда Штауффенберг узнал правду. Оказывается, сигналы к началу «Валькирии» пошли только теперь, поскольку Фельгибель так и не позвонил в Берлин. «Но ведь Гитлер мертв!» — вскричал Штауффенберг.