Белая малина: Повести - Музафер Дзасохов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вхожу во двор, а там дядя Алмахшит, Дзыцца, вся семья стоят с испуганными лицами и смотрят, как наша безрогая коза подыхает, пена изо рта…
— Где она паслась? — спрашивает дядя Алмахшит. — Это не там, где азалии? Проклятый кустарник! Разве можно туда гонять коз? Несите скорей сыворотку!
Дзыцца вынесла полную чашку. Алмахшит разжал челюсти козе и влил ей сыворотку в рот.
— Верное лекарство! — сказал дядя. — Поправится. Теперь и близко не подойдет к тем кустам.
Дядя Алмахшит и Дзыцца были заняты козой, а она уже и на ноги встала, только дрожала. Обо мне забыли, никто не спросил о конфетах. Спасибо бедной козе! Дунетхан, присев на корточки, гладила ей лоб, Бади — спину.
— А завтра к нам машина приедет! — радостно сообщила Дунетхан.
— Ну и что? — ответил я с безразличным видом, будто это никакая не новость. Самому же очень хотелось узнать.
— А вот и приедет, вот и приедет! — глазенки у маленькой Бади заблестели. — Она доски привезет! Дядя Алмахшит будет пол в коридоре менять.
Это была новость так новость! Дядя Алмахшит давно обещал настелить новый пол. Доски есть, говорил он, готовые лежат, и, как только найдется машина, сразу привезу.
Ах, этот наш коридор! Того и гляди провалишься. Половицы кривые, не прибиты, между ними широченные щели. Наступишь на один конец, другой вверх лезет… В позапрошлом году Дунетхан попала в больницу, по-моему, из-за нашего пола.
В голодный тот год редко у кого было чурека в достатке. Еще зима, а у нас ни зернышка. Дзыцца привезла из Беслана соевый жмых и пекла лепешки. Мы с Бади кое-как ели, а Дунетхан ни в какую. Выйдет в коридор и тайком от Дзыцца бросит в щель. Собака все поедала — сидела под полом и ждала, точно лакомства. Обе были довольны, да и Дзыцца, что хоть немного накормила дочь.
А та стала отекать. Дзыцца сначала ничего не понимала. Молча садилась против нее и жалостливо смотрела. Руки дрожали на коленях — самое от слабости шатало.
Прошел день, другой. Дунетхан уже не могла слезть с кровати. Врач сказала, что это от недоедания, куда вы смотрели, состояние опасное. И Дунетхан положили в больницу.
В тот же вечер мы отправились к родственникам: Дзыцца откуда-то узнала, что им целых два пуда пшеничной муки привезли. Было уже темно, и мы с собой захватили ручной фонарь. Нам очень обрадовались, а когда Дзыцца рассказала о Дунетхан и попросила, взаймы немного муки, хозяйка вынесла полный подол. Как можно взаймы, раз такое дело! Взаймы, говорит, я бы чашку насыпала.
Наша корова еще давала молоко. С нескольких надоев Дзыцца приготовила сыру и испекла уалибах. Налили в бутылку кипяченого молока, взяли пирог и понесли в больницу.
Дунетхан мы застали грустной-прегрустной.
— Что с тобой? — обеспокоилась Дзыцца. — Уже поправляешься, вон и щечки порозовели.
Дунетхан молчала, сидела насупясь. И вдруг разревелась:
— В город меня увезут! Не хочу… Не поеду! Домой хочу!
Дзыцца мягко погладила ее по голове:
— Ты хорошая девочка, а плачешь. Разве я тебя отпущу! С чего ты взяла, что в город?
— Я сама слышала.
— От кого?
— Тетя говорила, врач. В больницу инфекционную, говорит, надо вести.
— Тебе самой сказала?
— Нет. Она с кем-то говорила, а я слышала!
Мы пошли к врачу. Врач выслушала Дзыцца и строго покачала головой:
— У вашей девочки есть один большой недостаток. Подслушивает чужие разговоры и неправильно истолковывает. — И улыбнулась: — Речь шла о другой больной. А ваша через неделю будет дома. Если перестанет упрямиться. Скажите ей, чтобы пила все лекарства, какие дают, а не прятала под матрац…
Мы вышли от врача успокоенные. Узнав, что скоро домой, Дунетхан повеселела. Только спросила Дзыцца, почему она сказал врачу, что наш отец не вернулся с войны.
— Разве я так сказала? — удивлялась Дзыцца.
— Да! Я слышала!
— Значит, просто оговорилась. Баппу еще не вернулся, но обязательно вернется. А ты скорей поправляйся. Увидит, что болеешь, и меня будет ругать. Почему, скажет, мою черноглазую не уберегла? Правда, Габул?
Я кивнул. Хотя не очень-то уже и верил Дзыцца, что Баппу вернется.
Через неделю Дунетхан на самом деле выписали.
— Ваша дочь молодчина! — сказала врач на прощание.
— Не капризничала, все лекарства принимала. Смотрите, ее и не узнать!
Домой мы пошли пешком. Уже выходили на полевую дорогу из села, как Дунетхан захотелось пить, и Дзыцца свернула к одному из домов. Это был дом друга Баппу, Дзыцца мне утром показывала. «У них тоже отец еще не вернулся с войны, а то разве не проведал бы нас».
Дверь открыла хозяйка и набросилась на Дзыцца с упреками:
— Нечего сказать, ее ребенок две недели лежит в больнице, а она глаз не кажет! Будто мы ей чужие!
Дзыцца оправдывалась смущенно: столько дел всяких, разве за ними выберешь время… Но я-то знал, ничего нет труднее для Дзыцца, как прийти к кому-нибудь с просьбой. Зачем людям докучать? Если и переступит чужой порог, то уж когда злая нужда заставит, когда другого выхода нет.
— Ладно, — сказала хозяйка. — А вот это тебе. — И протянула Дунетхан большой кусок сахару.
Дунетхан вопросительно взглянула на Дзыцца: можно ли взять? Когда в доме гости, Дзыцца нас и к столу близко не подпускает. Идите, мол, поиграйте во дворе. Неприлично смотреть людям в рот. И мы не брали, если нам давали что-нибудь со стола, — пусть думают, мы сыты. «Они недавно поели», — говорила Дзыцца. Или усаживала нас за печкой, чтобы на стол не смотрели. О тех, кто глазами провожает чужой кусок, она рассказала нам такой случай.
В один дом пришел гость. А жили здесь бедновато. Все же хозяйка ничего не пожалела: что было у нее, то и на стол поставила. Графинчик араки принесла, ломтики пирога, испеченного на масле. Гость поест и будет доволен. О чем еще мечтать хозяйке!
Ее маленький сынишка, увидев пирог, попросил и себе кусочек.
«Потерпи, вот уйдет гость, и что останется, все будет твое».
Малыш стоит в углу, нахмурясь, и ждет. А гость и не думает вставать. Жует и жует. Проглотит ломтик пирога, утрет губы и по сторонам поглядит. И не замечает, какое отчаяние на лице мальчика. Допил араку, к последнему куску потянулся. Тут мальчик не выдержал, закричал:
«Мама, он доедает!»
Мы потом часто дразнили друг друга этим «доедает!» Вспомним и смеемся…
Вот Дунетхан и хотела у Дзыцца узнать — можно ли взять сахар.
— Возьми, дочка, — разрешила Дзыцца. — И поблагодари.
Хозяйка вышла проводить нас до калитки. Тут откуда-то собака выскочила навстречу и зарычала. А раньше ее не было. Дунетхан вцепилась Дзыцца в подол.
— Не бойся, — успокоила хозяйка. — Если во двор впустила, то уж не тронет. — Сама же строго прикрикнула на собаку и прогнала под плетень.
Мы проскользнули на улицу.
Дунетхан была совсем маленькой, когда ее укусила соседская собака. Следы и сейчас еще заметны.
А виновата была старуха Гуашша. Ее внук Агубе дразнил собаку, и та тяпнула его за палец. Пошла кровь. Старуха всполошилась: «Ай-ай, чуть руку не откусила! Калекой оставила! Где эта проклятая тварь?» Кто-то сказал, что в нашем дворе. Старуха притащилась к нам. Видит — Дунетхан играет с собакой. Побежала домой и вернулась с ножницами.
«Поди-ка сюда!» — позвала она из-за калитки.
Дунетхан бросила собаку и подошла. Гуашша сунула ей ножницы и приказал выстричь у собаки клок шерсти.
«Внука покусала, и, если собачью шерсть к ранке не приложить, мальчик помрет».
Глупышка взяла ножницы, хотя не то чтобы держать в руках, видела их впервые. Кончилось тем, конечно, что и ее укусила собака…
Теперь все позади. Из больницы Дунетхан вышла совсем здоровой! А бывало, легонько надавишь пальцем на ее руку, и долго остается белая вмятина. Сейчас разве так?! И глазенки блестят, что смородины.
По правде сказать, не из-за щелей в полу попала в больницу — она все равно свою долю отдавала бы собаке. Наверно, это мы виноваты с Бади, потому что знали обо всем и молчали. Не сообразили, чем это обернуться может. А то Дзыцца разве допустила бы!
Завтра у нас будет новый пол в коридоре. Ни одной даже крохотной щелки! Я и о деньгах забыл — так обрадовался. Можно бегать по коридору и не бояться что провалишься.
Вечернее солнце уже заглянуло в курятник. Курам пора на покой. Но пока не рассядутся на насесте, такой гвалт стоит! То одна просунет голову в открытую дверку, то другая, а войти не решаются. Смешно! Наконец хохлатка набирается смелости, за ней и остальные.
Иным не по вкусу курятник. Избрали для ночлега тутовник возле огорода. Взлетят на плетень, с него на крышу сарая перемахнут, а уж оттуда на дерево. У каждой своя ветка.
Затихнет двор, и слышнее станет воробьиный гомон. Это из сада Гадацци. Столько яблок не бывает на яблонях, сколько воробьев слетается к Гадацци по вечерам! Да что яблок — больше, чем ягод на облепихе. Висят друг на дружке! Вертят головками, перелетают с ветки на ветку. И каждая птаха старается перекричать соседку: Чир-чир-чими-чирк! Циу-цимаш-цибирт!..