Ну ты же мужчина!, или МеЖполовые парадоксы - Филипп Грибанов

Знакомьтесь: Настя. И все… И дальше просто не знаю, что писать, потому что вы не поверите. Одна надежда, что эти строки прочитает сама Настя и подтвердит, что я не вру. Настя, ты поможешь мне? Ты ведь узнаешь себя, несмотря на то, что я тебя переименовал с сохранением заглавной буквы?

Мы встретились на Китай-городе и пошли мерить неспешными шагами Москву, залитую августовским светом и порядком опустевшую по случаю выходных. В каждом московском лете обязательно найдутся два-три уикенда, когда количество разъехавшихся по курортам достигает пика, а оставшиеся (неу)дачники отмокают в водоемах области и кормят комаров за вечерним шашлыком где-то на своих самодельных фазендах. И тогда город не узнает сам себя: машин мало, пешеходов того меньше, и лишь дорожно-ремонтные бригады, пользуясь затишьем, пластают по улицам свежий, тянучий, как подтаявший шоколад, асфальт. Эти редкие вечера могут легко водить тебя пешком многие километры, заманивая все новыми и новыми перспективами, что загадочно плавятся в закатных бликах. Не чувствуя расстояния, усыпленный размеренным ритмом, ты запросто можешь прошагать от какой-нибудь Пречистенки до какого-нибудь брежневского панельного массива на Калужской, где еще свежи не закрашенные службами ЖКХ надписи «ONYX» на стенах. Пройдешь — не заметишь как.

В обществе же Насти все происходило строго наоборот: каждый шаг мне давался, как сквозь воду против течения. Дело в том, что ей не нравилось или вызывало сомнение практически все с самого начала:

— Ой, ну и куда мы идем? А ты уверен, что там интересно? А там есть что-нибудь позитивное? — Мы только вынырнули на поверхность из метро.

— Не, ну на-армальна ты завел! Гуляем, называется! Мы проходили рядом с реконструируемой гостиницей по сколоченной из досок галерее внутри строительных лесов.

— Мы будем не пойми как шарахаться или все-таки посидим? — Мы двигались среди сидящих на скамейках и траве Александровского сада.

— Ты куда затащил меня ва-аще? Тут даже людей нет! Че за дела такие? — Мы свернули на узкую тихую улочку где-то за Боровицкой площадью.

Но это все были цветочки. Настоящая ягодка вызрела, когда я предложил перейти Москву реку и погулять в скверике у Болотной набережной. Этим предложением я окончательно провалил миссию «Формирование положительного имиджа на первом свидании» и навсегда был исключен из списков обходительных кавалеров. А дело, если позволите, в том, что близ Боровицкой через реку в далеком 1692 году был достроен Большой каменный мост. И когда я высказал идею воспользоваться этим инженерным сооружением, Настя сделала поперхнувшееся слоновой костью лицо. Физиономия ее чуть провисла в нижней части, обнаружив под собой контуры черепа, а глаза — глаза начали экстренно покидать отведенные природой границы, раздуваясь с почти слышимым резиновым поскрипыванием, как два шарика с гелием. Это живописное чело, подвергнувшееся скоропостижному мутагенезу, выставилось мне в упор, пару секунд позависало, посияло, а потом опало обратно и сделало так:

— Через мо-о-ост?! Через мо-о-ост?!

— Ну не вплавь же.

— Да я каждый день по мосту хожу до метро, ты понял?! Мне эти мосты уже во где сидят — сечешь?! Достали они меня уже — врубаешься?! Мы сегодня что — по мостам разгуливать собрались?!

Наверное, пора заносить в реестр новый вид урбанистической фобии — боязнь мостов, эстакад и прочих виадуков. Настя пришла почти в бешенство от предложенного мной варианта преодоления реки, и это, думаю, неспроста. Когда мне было лет одиннадцать и мы с папой ездили на канал имени Москвы на зимнюю рыбалку, я видел странную собаку. На припорошенном снегом льду у лунок сидело множество рыбаков. Некоторые из них были в компании четвероногих друзей. Псины спокойно ходили, играли выловленными ершами, валялись в снегу, метили торосы. Но эта! Эта собака, как только ее хозяин сделал первый шаг на лед, резко затормозила, потом попятилась, а потом, видя, что хозяин удаляется от берега, завыла, запричитала и заскакала по откосу, как безумная. И тут я понял, что собака не воспринимает лед, как твердое тело. Она, очевидно, помнила, что летом тут была вода, и не могла взять в толк, как теперь по воде можно идти, словно посуху. Она почувствовала, что тут какой-то опасный подвох, что надежность льда — мираж, иллюзия, которая в любой момент рассыплется и погубит поддавшихся ей. Судя по всему, Настя испытывала схожий диссонанс. Искусственность и хлипкость такой конструкции, как мост (не важно, что простоявший три века), не вызывала у нее доверия, порождала интуитивный протест. Но нет предела человеческому мужеству! И мы все-таки сделали это — прошли после некоторых препирательств по Большому каменному и каким-то парадоксальным образом добрались до другого берега невредимыми.

И автоматически оказались на острове. Да, на острове, ведь от Замоскворечья нас отделял еще и Водоотводный канал с фонтанчиками, ресторанчиками-поплавками и — о, ужас! — Малым каменным мостом. Не успели мы поменять подгузники после предыдущего подвига, как Настя вновь готовилась подавать иск в Страсбургский суд, ибо так просто спускать мне мои наглые замашки с форсированием водных преград она была не намерена.

— Опять?! Кирилл, ты че — издеваешься?! Я сейчас просто развернусь и уйду. Сам гуляй по своим мостам.

— Ну что ж, персональный паром ждет тебя. Ах, да, у тебя же персональный вертолет, как это я мог забыть?.. Мосты — не твой стиль.

Так или иначе, мы преодолели Рубикон Водоотводного канала, и снова счастливая звезда озаряла наш опасный путь. На Большой Земле, за Третьяковской галереей, нас ждал миленький скверик на пересечении Лаврушинского и Большого Толмачевского переулков. Мы даже умудрились найти там свободные полскамейки, что, несомненно, было ниспосланной небом благодатью для двух путников, вкусивших нечеловеческих трудностей на лихой тропе. Но Настя не оценила подарка судьбы. Мы провели в релаксации не более десяти минут, когда она сказала:

— Все, хорош, пошли.

— Что такое, Настенька? Что на этот раз?

— Тут слишком замкнутое пространство, реально давит.

Я сидел, задумчиво покусывал дужку солнцезащитных очков и открывал в себе новые грани. Странно было чувствовать, как в тебе так близко могут уживаться злость и любопытство. Всю эту тошнотворную буффонаду[9] можно было прекратить час назад, пожелав клоунессе Насте всяческих благ еще в районе Лубянки, но что-то мне подсказывало, что надо дождаться кульминационной сцены, дабы люди будущего доподлинно знали, от кого они имеют честь происходить и какие извращения порой сбивали поступательный ход эволюции разума на Земле. Я остался. Я хотел кульминации.

Нас выдавило теснотой пространства прямо на Пятницкую. Потом мы немного попетляли по переулкам, пока наконец Настя не заявила, что не отказалась бы испить освежающего «Мохито». Мы замкнули небольшой круг, оказались снова на Пятницкой и прочитали на вывеске невысокого здания: «Глясе». А почему бы и нет?.. Внутри было свежо, сумрачно и как-то очень глянцево. Редкие посетители сидели за столиками, персонал откровенно скучал, а диджей копошился в своем вертушечном хозяйстве, настраивая аппаратуру для ночного перфоманса. Мы плюхнулись на диван. Настя погрузилась в изучение меню, а я просто упивался свежестью обстановки и не понимал, как же это раньше я проходил мимо, не заглядывая. Вынужден признаться, я очень падок на «космичность» интерьера. Оказываясь в помещении, где все испускает и отражает свет — столешницы из зеркального стекла, пластиковые панели на стенах, стробоскопы под потолком и притопленные в стены плафончики, — я испытываю футуристический восторг, напоминающий тот, что пионеры восьмидесятых испытывали при просмотре фильма «Гостья из будущего». Приятно в такой обстановке побалдеть полулежа с чем-то пестро-сахарным в бокале и помечтать о собственном студио в стиле хай-тек где-то на сороковом этаже где-нибудь на живописных холмах между Мичуринским и Вернадского…

— Ну как? Определилась? — вернулся я к своей спутнице.

Настя промолчала, окинула взглядом кафе, положила меню на столик и произнесла вдруг:

— Уйдем отсюда.

Меня не стало.

Я испустил дух легким облачком и развеялся муссонами. Я целиком переродился в один большой и изогнутый «Почему?»

— Потому что тут стулья железные, — ответила она и взяла в руки сумочку.

Стулья в кафе «Глясе» действительно имели несчастье быть оборудованными никелированными ножками.

— Настя, — попытался собрать мир обратно в кучку я, — но ведь мы же сидим на диване!

— Ну и что? — пожала плечами Настя и встала. — Железные стулья попадают мне в поле зрения. Идем?

Такой беспомощности и паники, как в тот момент, я не ощущал давно. Мирозданию под хвост попала шлея, и оно забрыкалось, застроптивилось, поперло на меня непримиримым буром. Оно ощерилось мостами, тесными скверами и металлом ножек стульев. Все, с чем я в тот вечер контактировал, было враждебно и неузнаваемо.