Изабелла Католичка. Образец для христианского мира? - Жозеф Перес

Колумб сам предложил королям эти проекты в одном из писем:

«Во имя Святой Троицы, отсюда [с Антильских островов] возможно отправить всех рабов, которых можно будет продать [...]; в Кастилии, Португалии, Арагоне, Италии, на Сицилии и островах, которые принадлежат Португалии или Арагону, а также на Канарских островах, требуется множество рабов...»

«Во имя Святой Троицы»! Это выражение несколько смущает Лас Касаса, который, благоволя к Колумбу (в его глазах генуэзец избран провидением для распространения на берегах Америки слова Божьего), старается найти ему оправдание: Колумб не разумел того, что делает; он нигде не учился (по era letrado); он верил, что творит добро... Как бы там ни было, 29 октября 1496 года три корабля, приняв на борт более трехсот рабов-индейцев, отправились в Кадис. Узнав об этом, Изабелла не сумела скрыть своего раздражения: «По какому праву адмирал обратил моих подданных в рабство?» Она отдала приказ отменить продажу и вернуть индейцев на родину. Лас Касас, поведавший нам об этих распоряжениях, добавляет то, что заставляет задуматься: почему обратно отослали только эти три сотни индейцев, но не всех других, уже проданных Колумбом в рабство? Священник находит лишь одно объяснение: Колумб убедил королеву в том, что эти индейцы были захвачены в ходе справедливой войны, а согласно существующему в те времена обычаю победители имели право продавать пленников в рабство. Извечное желание Лас Касаса найти оправдание королеве... Тем не менее этот эпизод, как и слова Изабеллы, дает понять, что королева не была против рабства. По-видимому, она позволяла торговать «черным золотом» на Антильских островах. Действительно, в перечне товаров, которые командор Овандо, назначенный губернатором Антильских островов, имел право покупать или продавать, можно прочесть: «золото, серебро, жемчуг, рабы, негры, попугаи». Торговля неграми была тогда прерогативой португальцев — именно они поставляли рабов в Кастилию. Колумб оказался единственным, кто всерьез полагал, что средством пополнения государственной казны может стать продажа рабов-индейцев. Конечно, он наткнулся на незамедлительный отказ королевы, но чем был вызван этот запрет — ее человеколюбивыми принципами? В это можно поверить, но нельзя сбрасывать с весов и экономические соображения: привоз в Европу индейцев и продажа их в рабство на рынках, где главенствовали португальцы, которые с давних времен запасались в Африке «эбеновым деревом», не принесли бы Испании большого дохода.

Королева отказалась содействовать Колумбу, когда тот решил заняться работорговлей, и рекомендовала в своем завещании относиться к индейцам гуманно; она же поручила командору Овандо в 1502 году сменить Колумба на его посту губернатора Эспаньолы. Овандо, входивший в окружение наследного принца дона Хуана (а следовательно, его можно считать одним из доверенных лиц королевы), привез с собой двадцать миссионеров-францисканцев и 2500 ремесленников, работавших во всех отраслях, — таким образом командор решил воплотить в жизнь амбициозный план колонизации. Правда, едва оказавшись на берегу, испанцы отказались возвращаться к своим занятиям — хотя их привезли сюда именно для этого! — и пустились на поиски рудников, которые они будут разрабатывать при помощи подручной силы: подневольных индейцев. Овандо, не потерявший, однако, власти (он энергично расправился с бунтовщиками — как с испанцами, так и с индейцами), предоставил им свободу действий. Даже лучше: он сам узаконил принудительный труд. В то время в Испании командорам военных орденов (а Овандо — один из них) поручали (encomendar) определенное количество подданных, обязанных работать на них. По этой модели Овандо и организовал «encomienda» (энкомьенду): испанским колонистам дозволялось использовать индейцев, чтобы извлечь доход из земель. Злоупотребления такого режима не замедлили проявиться. У францисканцев, прибывших вместе с Овандо, казалось, не было возражений. Совершенно иной была реакция доминиканцев, прибывших в 1510 году: в крайне решительных выражениях они осудили эксплуатацию, к которой прибегли испанские колонисты. Однако зло уже было содеяно — к тому времени было уже слишком поздно возвращаться к исходному порядку вещей. В 1512 году Фердинанд Арагонский попытается «очеловечить» «энкомьенду», но заставит лишь придать принудительному труду легальный статус. Во времена правления Карла V университетские профессора Саламанки (во главе с известнейшим и авторитетным Франсиско де Виториа), доминиканец Лас Касас и другие богословы и миссионеры поставят под сомнение саму идею колонизации: никто не имеет права завоевывать независимую страну и подвергать ее жителей ненавистной «опеке» под видом «помощи в развитии». Они же изобличат негласное рабство, лежащее в основе «энкомьенды» и подневольного труда. Император, откликнувшийся на призывы этой кампании, отменит «энкомьенды» в 1542 году, однако впоследствии он будет вынужден сделать обратный ход под давлением колонистов и некоторых из его советников: имперская политика нуждалась в деньгах Америки... И на протяжении веков индейцев будут продолжать эксплуатировать. Таковы непредсказуемые последствия соглашений 1492 года, позволивших Колумбу отправиться на поиски Нового Света.

4. ИЗАБЕЛЛА ГЛАЗАМИ ФРАНЦУЗСКИХ ИСТОРИКОВ

«Золотой век» Испании и французский классицизм

 Вплоть до конца XVII века во Франции фактически не было книг па истории Испании, и уж тем более не существовало произведений, посвященных католическим королям. И все же французы не теряли интереса к своему главному противнику. Основными вехами соперничества, столкнувшего нации в конфликте, оказались сначала итальянские войны, затем Наварра и, наконец, политика Карла V и его наследников. В целом же французы упрекали Испанию в том, что она проводит империалистскую политику (ее правители стремятся к «универсальной монархии») и использует религию, дабы оправдать эту цель.

Тем не менее антипатия не помешала французам плениться плодами культуры той страны, которая благодаря католическим королям заняла в Европе видное положение. Они бранили империалистскую Испанию, но все же мирились с влиянием «сильного народа, огромной империи [...], культуры более утонченной, чем наша», как писал Фернан Бродель. В XVII веке из Мадрида пришла мода на белила и румяна, духи, перчатки, сапоги, туфли... со всеми этими предметами роскоши Францию познакомила Испания. Ее престиж утвердился также в области языка и литературы. Французский язык пестрел испанизмами, как в наши дни он переполнен англицизмами, а это верный признак культурного влияния. Увлечение испанским было настолько велико, что Сервантес мог написать: «Во Франции никто, ни мужчина ни женщина, не упустит случая изучить кастильский язык». Конечно, это преувеличение, но оно связано с исключительным моментом в истории культурных отношений между двумя странами. Не осталось в стороне и литературное влияние. Французскому читателю нравились три жанра: очерк[62], роман[63] и пьеса[64]. Французская духовность XVII века также во многом обязана испанским источникам. Пьер Берюль ввел во Франции реформу кармелитов. В Пор-Рояле искали и находили методы для изучения испанского языка[65], читали и переводили произведения святой Терезы. Культурная гегемония Испании, продолжавшаяся до конца XVII века, свидетельствует о превосходстве, которое покоилось не только на военной мощи[66].

Чтобы удовлетворить свое любопытство, французы черпали сведения об Испании из более или менее точных рассказов, самым известным — и самым противоречивым! — из которых является, без сомнения, «Путешествие» госпожи Ольнуа[67]. Она не упустила случая упомянуть об инквизиции; по ее словам, инициатива в ее создании принадлежала Торквемаде: он убедил Изабеллу, что ее долг — наказывать еретиков, а Изабелла, в свою очередь, по совету исповедников убедила Фердинанда распространить такое правосудие в Арагонской короне.

«До того как Изабелла Кастильская взошла на трон, доминиканец Хуан де Торквемада, ее духовник, впоследствии ставший кардиналом[68], взял с нее обещание наказывать неверных и еретиков, как только это окажется в ее власти. В 1483 году она обязала Фердинанда, своего супруга, добиться от папы Сикста IV булл, позволяющих учредить пост Верховного Инквизитора в королевствах Арагон и Валенсия, во главе которых ее супруг находился. Надобно заметить, что Фердинанд ввел эти должности в своих государствах, а Изабелла — в своих, однако же королева добилась этого поста для Торквемады. Впоследствии папы распространили свою юрисдикцию на все страны католических королей»[69].

Здесь слегка намечено то, что станет общим местом во всей французской историографии: Изабелла Католичка не намеревалась учреждать столь одиозный суд, как инквизиция. Она уступила под давлением своих исповедников и духовенства, а поскольку она была крайне благочестивой, то не осмелилась противиться их воле.