Кварталы Нелюдей - Кейт Ивен

Ночное небо внезапно заслонило сухое лицо белокурого парня. Я взглянула на него из-под прикрытых век, а потом резко подсекла его обеими ногами и вскочила. Четверть-оборотень хлопнулся на спину. Мой удар не заставил себя ждать, однако пятка кроссовка лишь бесполезно черканула по пыли: Эдуарда на том месте уже не было. Он стоял в двух метрах от меня. Я повернулась к нему, и тело ответило нытьём. Надолго не хватит. Хорошо же он меня пригрел, однако…

Мягкой походкой мы неспешно прошлись по кругу. Из моего носа упорно продолжала течь кровь, и мне то и дело приходилось сплёвывать на асфальт бурую слюну. Во чёрт, это же так отвлекает от поединка! И либо я сегодня не в форме, либо Эдуард стал лучше драться — одно из двух. Как по мне — лучше первое. Просто потому, что оно поправимо.

Неожиданно белокурый парень посмотрел на часы, и его красивые брови удивлённо взметнулись вверх. Неужели натикало пять часов и пришло время пить чай?

— Извини, но у меня больше нет времени, — спокойно произнёс четверть-оборотень и направился ко мне. Я невольно напряглась: не по душе мне его слова.

… И не зря…

Череду молниеносных ударов я парировала только благодаря добрым пятилетним рефлексам, и всё равно на предплечьях будут страшнющие зелёные синяки. Но, ладонью ловя кулак четверть-оборотня для того, чтобы заломить руку или перекинуть его через себя, я пропустила немыслимый удар в солнечное сплетение. Не передать, с какой силой меня отшвырнуло на каменные перила моста и припечатало к ним. В пояснице вспыхнула адская боль. Чёрт бы тебя подрал!..

Глотая воздух сухими губами, словно выброшенная на берег рыбёшка, я без сил сползла на асфальт тряпкой и только тогда смогла как следует вдохнуть. В мутном поле зрения возникли шагающие ко мне чёрные кроссовки белокурого парня. Пошевелив пальцами на ногах, я с райским облегчением поняла, что позвоночник цел. Господи, я в тебя не верю, но всё равно спасибо тебе!

Четверть-оборотень задумчиво остановился рядом со мной, легонько пнул меня в бок, и неожиданно я, на время забыв и о забитом кровью носе, и о бешеной боли в рёбрах, вывернула что-то вроде сальто — не сальто… не знаю. Упор на руках — переворот и обеими ногами в грудь Эдуарду. Обычно мне никогда не удавалось удачно проделать этот фокус. А на сей раз повезло — Эдуард кубарем живописно покатился по асфальту.

Пошатываясь от боли, я выпрямилась и, превозмогая всё: нытьё тела, усталость, плохое настроение — как заправская вэмпи ринулась на поверженного противника. На счастье, белокурый парень только поднимался, однако подняться не успел: удар носком кроссовка по животу, короткая цепь ударов кулаками в эту смазливую физиономию, а напоследок — хороший и проверенный удар ногой в солнечное сплетение. Так, не успев встать, четверть-оборотень опять пребывал на спине в трёх метрах от моего беззвучно плачущего тела и жадно ловил ртом воздух.

Круг Поединков восторжённо заголосил, подбадривая меня дружным свистом. Ага, может, у меня и пессимистическое настроение, но вы, ей-богу, рано радуетесь, господа.

Сейчас самое время напасть и добить, однако мои запасы прочности истощились.

Эдуард вскочил почти так же легко, как и раньше. Почти. Из его носа тянулась струйка алой (не красной, как у людей, а алой) крови. Изумрудные глаза ясно сказали мне: ты — труп, когда к ним, вытерев лицо, поднеслась изящная ладонь.

Почему-то я поверила. Поверила в тот самый момент, когда белокурый парень коршуном… не-е-ет, тигром прыгнул ко мне. Всё, что я успела — устало взглянуть в горящие зелёные глаза и почему-то вдруг понять, что они тоже способны как трясина затягивать, топить в себе, обещать сладкий покой…

… Мир мелькнул неясной картиной, которую словно размыло водой, и на теле цветками распустилась ярко-острая боль, которая, отцветя за мгновенье, сменилась плодом — монотонно-ноющей истерией во всём теле.

… Очнувшись, я поняла, что вся в крови лежу на животе и судорожно пытаясь дышать серой пылью. Как же мне хреново!.. Противно заныв, тело объявило бойкот — я не смогла не то, что встать на ноги, но и приподняться на локтях. Вместо этого меня несколько раз мучительно, со спазмовой болью в горле вырвало. Кашляя и задыхаясь, я перевернулась на спину и неясно увидела тихую победную улыбку, украшавшую губы четверть-оборотня… Впрочем, это было последнее, что я смогла увидеть, прежде чем всё вокруг медленно уплыло во тьму, прихватив с собой и боль, и взволнованные голоса Круга…

… Хотя нет, враньё…

… Чёрт, а ведь хорошо он меня приутюжил, правда?..

Мне показалось, что я видела лицо Саноте, склонившееся надо мной, слышала её взволнованный голос… Нет, это мне кажется… Голове, видимо, здорово досталось…

Да, наверное…

Глава 4

… Где-то неподалёку жизнерадостно заливалась птичка. Какая — не знаю, я не биолог. Возможно, это простой воробей, набив брюхо жирным червячком, радуется после сытной трапезы. Чёрт его знает! Я знаю только то, что птичью песню очень хорошо дополняет шелест листвы: на улице сегодня ветрено. Хм, а обещали спокойный июль…

Что-то противно попискивает с большими интервалами. Прибор какой-нибудь — морзянка или ещё что… Хотя нет, морзянка — это азбука, а то, чем её передают… к чему мне Александр Попов припомнился?.. Ведь это не он, а кто-то другой за стеной, нет, не за стеной, просто неподалёку мурлыкает:

— … Отцвели уж давно хризантемы в саду,

Но любовь всё живёт в моём сердце больном…

Голос казался почти знакомым. Этот «кто-то», наверняка знающий, где моя голова и почему вместо неё отбитая молотом наковальня, вошёл в комнату и, судя по скребущему звуку, раздвинул шторы, а после погремел шпингалетом и с треском открыл окно. Пичуга — а может, просто жирный воробей — стала слышна гораздо явственней.

— Опять проминитон кальция заканчивается, — проворчал эдакий Винни-Пуховский басок, — на вас не напасешься.

Что-то легонько звякнуло и скрипнуло рядом, а потом угрожающе булькнуло. Неужели всё-таки моя голова?

— Пусть пока тирнотозин постоит, — тихо продолжал ворчать голос, — а потом посмотрим…»… Одна она птицей улететь смогла, была ли любовь любовью?». Мозгов никаких, ей-богу! Что за дети! Если мистер Джоунз узнает, какой скандал поднимется!.. А я ещё и покрываю этих сопляков… Нет, всё, с меня хватит! Эта приходит в себя, и я увольняюсь! Пойду работать в детсад! Лучше разбитые коленки малышни перебинтовывать…

Голос говорил что-то ещё. Что именно — не помню. Сделав неимоверное усилие, я приоткрыла глаза и сквозь лёгкую дымку увидала низенького толстячка лет сорока с плешью среди рыжих волос. Он был весь такой кругленький, а сейчас ещё и дико раздражённый. Поправив сидящие на кончике картофельного носа очки, колобок пристально посмотрел на капельницу и покачал головой. Не шло решительное выражение к его добродушному простецкому лицу.