Том 8. Литературные портреты, очерки - Константин Паустовский

Наконец, его осенило. Слово было найдено. На стол подали блюдо с ветчиной. Булгаков ткнул вилкой в ветчину, крикнул восторженно: «Свыня! Свыня!» и залился визгливым, торжествующим смехом. Ни у кого из гостей, не знавших Булгакова, не было никаких сомнений в том, что перед ними сидит молодой немец и, к тому же, полный идиот. Розыгрыш этот длился несколько часов, пока Булгакову не надоело, и он вдруг на чистейшем русском языке не начал читать «Мой дядя самых честных правил…»

Я помню Булгакова в единственной его роли на сцене МХАТ, в роли судьи в «Пиквикском клубе». В этой небольшой роли Булгаков довел гротеск до необыкновенного блеска.

Писательский путь Булгакова отчасти совпадает с путем Чехова. Несколько лет Булгаков проработал земским врачом в городе Сычовке Смоленской области. Потом были скитания по стране, Киев во время гетманщины и гражданской войны, Кавказ, Батум и Москва.

Время гетманщины было отталкивающим и, в некоторой мере, анекдотичным. Сама жизнь как бы смешала воедино то, что было свойственно Булгакову — трагедию и гротеск, человеческий героизм и ничтожество.

Украина накалялась на жестоком внутреннем огне. Пылали имения, шли схватки с немецкими карательными отрядами. В Киеве сидел гетман Скоропадский, с такой точностью изображенный в «Днях Турбиных». Анекдотический гетман, фанерный человечек, «хампельман» в белой черкеске, которого дергали за ниточку немецкие генералы.

Иногда Скоропадский устраивал в Киеве парады своим войскам. Гетман принимал их, сидя на белом коне. Вокруг гетмана теснились немецкие генералы. Гвардейские полки гетмана, так называемые «его светлости ясновельможного пана гетмана сердюки», лихо проходили мимо белого коня. Сердюков вербовали из киевских подонков, из так называемых «шулявских» и «соломенских» хлопцев. Это была мутная хулиганствующая вольница, но и она в глубине души знала настоящую цену своему гетману. Сердюки, проходя мимо гетмана, пели:

Милый наш, милый наш,Гетман наш босяцкий!Гетман наш босяцкий —Павло Скоропадский!

Скоропадский натянуто улыбался, отдавал честь и делал вид, что не слышит этого разухабистого пения. А немецкие генералы ухмылялись.

Этот гротесковый оттенок тогдашней реальности Булгаков подмечал с необыкновенной остротой. Он наполнил им некоторые сцены своей пьесы «Дни Турбиных». Из впечатлений гетманщины и гражданской войны на Украине родился роман «Белая гвардия», а из романа — пьеса.

Она была написана Булгаковым по предложению работников МХАТ, сразу угадавших в авторе этого романа прирожденного драматурга. МХАТ не ошибся. В театр пришел крепкий и строгий драматург. Насмешливый, преданный театральному искусству, несговорчивый, мудрый Булгаков. Недаром в театре Булгакова называли «рыцарем искусства». Он был подлинным его рыцарем, без страха и упрека.

Булгаков пришел в МХАТ, и с тех пор вся его жизнь до последних дней была связана с этим театром. О своей приверженности к МХАТ Булгаков говорил: «Я прикреплен теперь к нему, как жук к пробке».

Путь драматурга — тяжелый путь. Он не усеян лавровыми ветвями. И Булгаков прошел его с величайшим мужеством.

Я не вхожу в разбор пьес Булгакова по их существу. Они разнообразны и равно блестящи, независимо от тех или иных своих спорных качеств.

Драматургическое наследство Булгакова очень велико. Лишь часть его пьес была поставлена — «Дни Турбиных», «Мертвые души», «Пушкин», «Зойкина квартира», «Багровый остров». Кроме этих пьес, Булгаков оставил вполне законченные пьесы — «Мольер», «Иван Васильевич», «Дон-Кихот», инсценировку «Войны и мира», и либретто опер «Минин и Пожарский», «Петр Великий», «Черное море» и «Рашель» (по рассказу Мопассана «Мадемуазель Фифи)»

Помимо пьес, Булгаков оставил несколько законченных прозаических вещей. Самая значительная из них, где талант Булгакова проявился во всей силе — это роман «Мастер и Маргарита».

«Дни Турбиных» — пьеса, посвященная показу сильного и умного врага, — написана с большой драматической силой и блеском. Она прошла на сцене МХАТ свыше 900 раз. В этой пьесе показало свое высокое мастерство второе поколение актеров МХАТ. Успех этой пьесы общеизвестен.

Великолепна инсценировка «Мертвых душ» — любимой книги Булгакова: Гоголя Булгаков полюбил еще в детстве. Характерен тот путь, который прошел в сознании Булгакова этот писатель. В детстве Булгаков воспринял «Мертвые души» как авантюрный роман. Лишь постепенно, по мере роста самого Булгакова, менялся в его представлении и Гоголь, совершая переход от веселого и почти авантюрного писателя до гения с его горьким смехом над несовершенством людского общества и человеческих отношений.

Все пьесы Булгакова, равно как и проза, написаны очень смело. В каждой из них есть новизна, нечто свое, булгаковское, неповторимое и новое по отношению к самому себе. Булгаков никогда не перепевал самого себя.

В пьесе «Пушкин» Булгаков показал всю тяжесть обстановки последних дней поэта, но не вывел на сцену самого поэта. В этом сказалось благоговение Булгакова к любимому поэту (какой актер мог бы сыграть Пушкина так, чтобы не снизить его образ в наших глазах) и его художественный такт, строгость мастера и его смелость.

Ведь так легко было соблазниться эффектным появлением на сцене поэта. Булгаков, конечно, предвидел, что отсутствие на сцене Пушкина будет великим разочарованием для зрителя, жаждущего занимательности и сенсации. Но он не пошел на это. В этом поступке — булгаковская взыскательность.

Булгаков ввел в пьесу только одну небольшую сцену — смертельно раненого Пушкина проносят в глубине комнаты в его кабинет. Зритель почти не видит поэта. Он видит только мелькнувшую на стене тень от его запрокинутой, знакомой всем, любимой головы. И это — все. Но в этой сцене — все потрясение его гибелью и вся любовь Булгакова к Пушкину, как к поэту и к человеку.

Мне кажется, что хорошим эпиграфом к пьесе Булгакова о Пушкине были бы тютчевские слова: «Тебя, как первую любовь, России сердце не забудет!».

Лепка людей в пьесе — лаконична и выразительна. И значение символа приобретает томительный и трагический рефрен пьесы: «Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя…»

Пьесы Булгакова получили прекрасное выражение на сцене МХАТ. Была большая удача в соединении судьбы блестящего драматурга с лучшим театром страны. По существу, у МХАТ было два своих автора — Чехов и Булгаков.

Булгаков, как писатель и драматург, не получил при жизни признания критики. Ни одному из писателей не приписывалось столько предвзятых и, по сути дела, несуществующих в его творчестве тенденций, как Булгакову. Происходила путаница — великое нетерпение и желание скорей увидеть конечное счастье своей страны и своего народа принимали за неверие в силы народа. Борьбу с остатками гнили и пошлости принимали за осуждение современного человека. Ложные толкования причиняли величайшую боль писателю.

Булгаков умер 10 марта 1940 года. Он был врачом и хорошо знал, что смерть близка и неизбежна. Он умер так же мужественно, как жил. Умирая, он шутил.

И как бы мы не относились к творчеству Булгакова, принимая его или не принимая, мы должны склониться перед памятью этого писателя и человека, преданного родной стране и ее искусству всеми своими помыслами, всем сердцем и прошедшего свою нелегкую жизнь искренне, честно, ни в чем не изменив себе.

Ярослав Ивашкевич

[текст отсутствует]

Лавровый венок

На улицах Афин не было тени. Над ними стоял отвесный беломраморный зной. В скверах цвели ползучие странные цветы без листьев. Вместо листьев на стеблях торчали тёмно-зелёные мягкие веточки, похожие на хвою. Стоило сжать пальцами такую веточку — и она тотчас лопалась и выпускала мутную холодноватую влагу. Давление сока в этом растении было, видимо, так велико, что из пор на веточках выступал, как на лице у человека, мельчайший растительный пот. Было непонятно — почему сок остаётся холодным, тогда как его отделяет от испепеляющего солнца Эллады только тончайшая зелёная плёнка!

Мы лениво рассуждали об этом, сидя в тени под стенами афинского музея и чувствуя всю непрочность этой тени. Она была наполнена нестерпимыми отблесками всего, что находилось рядом, но больше всего — бегущим блеском ветровых стёкол автомобилей и автокаров. Ослепительно белый полицейский медленно прошёл мимо нас и вполголоса, как заговорщик, попросил значок с портретом Ленина. Он осторожно расстегнул свой китель, приколол значок к подкладке, подмигнул на офицера, стоявшего у киоска с газетами, и, козырнув, ушёл. Но офицер не обратил на это никакого внимания.