Страшила - Майкл Коннелли

Сказав это, я ткнул пальцем в толстенную пачку бумаг, лежавшую у меня на столе:

— Это настоящий клад. Исповедь подозреваемого на девятистах страницах. Вообще-то мне не положено владеть этим документом, тем не менее удалось его заполучить. И никто, кроме меня, не смог бы этого сделать.

Прендо снова кивнул, на этот раз одобрительно. Судя по выражению его лица, он в данный момент напряженно размышлял, как лучше продать эту историю руководству. Выйдя на секунду из ячейки, он схватил первый попавшийся стул и вернулся с ним ко мне.

— У меня есть идея, Джек, — сказал он, усаживаясь рядом и наклоняясь к вашему покорному слуге. Интересное дело: сегодня он слишком часто называл меня по имени, слишком близко наклонялся ко мне, нарушая мое личное пространство, и вообще держал себя со мной так, как прежде никогда себе не позволял. Все это казалось мне странным и, надо сказать, приятных чувств не вызывало. Что-то за всем этим крылось.

— И в чем она заключается, Алан?

— Что, если в своем репортаже ты расскажешь не только о том, как этот парень стал преступником? Что, если присовокупишь к нему историю, как эта девушка стала жертвой убийства?

Я с минуту обдумывал это предложение, после чего медленно наклонил голову. И совершил ошибку, поскольку, когда начинаешь с кем-то соглашаться и говорить «да», сказать потом «нет» гораздо труднее.

— Разделенное внимание потребует больше усилий и времени.

— Нет, не потребует, поскольку у тебя в фокусе по-прежнему останется только этот парень. А ту часть истории, которая будет повествовать о жертве, возьмет на себя Кук. Ну а потом, Джек, ты пройдешься по материалу рукой мастера и свяжешь обе эти линии воедино. И тогда, Джек, у нас на руках окажется убойный репортаж, достойный первой колонки.

Первая колонка первой страницы ежедневно резервировалась для главного материала номера. Она считалась визитной карточкой газеты, и туда попадали, не побоюсь этого слова, выдающиеся материалы, привлекавшие всеобщее внимание. Если история была безупречно написана, имела тщательно проработанный, лихо закрученный сюжет и интересных героев, то она попадала в эту самую колонку и по выходе номера мгновенно становилась хитом. Интересно, подумал я, знает ли Прендергаст, до какой степени он искушает меня? За семь лет работы в «Таймс» я не написал ни одной истории, которая заслужила бы чести быть опубликованной в первой колонке. Подумать только! За две тысячи рабочих дней мне так и не удалось стать автором «материала номера». И вот теперь Прендо предлагал такую возможность, позволявшую мне покинуть газету с гордо поднятой головой. Более того, он водил ею у меня перед носом словно здоровенной красной морковкой.

— Это она подкинула тебе эту идею?

— Кто?

— Как кто? Кук, конечно.

— Нет, парень. Эта мысль пришла в голову мне. Причем только что. Ну и что ты обо всем этом думаешь?

— Я думаю, кто займется текущими делами, пока мы с Кук будем трудиться над созданием совместного шедевра.

— Вы же и займетесь. В паре-то удобнее. А в случае необходимости я постараюсь прислать вам в помощь ребят из группы широкого профиля. Брось, Джек; даже если бы ты работал над материалом один, мне бы все равно пришлось привлекать тебя к текущей работе.

Я вспомнил о репортерах так называемого широкого профиля, чьи криминальные репортажи и статьи отличались поверхностностью, легковесностью и дилетантизмом. Так писать на нашу тему нельзя. С другой стороны, что я так беспокоюсь об этом? До ухода из газеты мне осталось доработать жалких одиннадцать дней.

Если честно, я ни на секунду не поверил в россказни Прендергаста и его посулы опубликовать мой репортаж на первой полосе. Но не мог не признать, что его предложение — не важно, он был его инициатором или Кук, — пошло бы работе только на пользу. При таком раскладе я получал куда больше шансов добиться поставленной перед собой цели.

— Репортажу можно дать общее название «Коллизия», — сказал я. — Он будет повествовать о том, как и при каких обстоятельствах встретились эти двое — убийца и жертва — и как они, повинуясь судьбе, шли по жизненному пути навстречу друг другу.

— Отличное название! — вскричал Прендергаст. Потом поднялся и одарил меня широкой улыбкой. — Мне пора на встречу с нашими газетными бонзами. Почему бы вам с Кук, пока я буду отсутствовать, не объединиться и не набросать ближе к вечеру общий план работы? Я собираюсь поставить руководство в известность, что репортаж выйдет полностью еще до конца недели.

Я обдумал его слова. Времени, конечно, маловато, но успеть можно. Кроме того, я знал, что при необходимости всегда сумею выторговать день или два.

— Договорились.

— Вот и хорошо, — сказал Прендо. — Ну, я побежал…

С этими словами он торопливо вышел из ячейки и отправился на заседание. Я же сел к компьютеру и, старательно подбирая слова, отправил Анджеле Кук электронное сообщение, предлагая встретиться в кафетерии и поговорить за чашкой кофе. В моем послании не содержалось ни единого намека на то, что я огорчен сложившейся ситуацией или держу на нее зло. Она ответила мне почти мгновенно, написав, что спустится в кафетерий через четверть часа.

Поскольку сегодняшний репортаж взялась писать Анджела и у меня до встречи с ней оставалось пятнадцать минут, я пододвинул к себе толстую пачку листов и стал читать признание Алонзо Уинслоу.

Интервью с ним проводили работавшие по этому делу детективы Гилберт Уокер и Уильям Грейди из полицейского управления Санта-Моники. Оно началось в воскресенье, 26 апреля, в 11 часов утра, примерно через три часа после того, как Уинслоу был доставлен в Санта-Монику и заключен в камеру. При интервью использовалась стандартная форма «вопрос — ответ», содержавшая очень мало описаний. Читать его было легко, поскольку и вопросы, и ответы поначалу отличались лапидарностью. Все это чем-то напоминало игру в пинг-понг.

Детективы начали с того, что зачитали Уинслоу его права и, принимая во внимание шестнадцатилетний возраст подозреваемого, заручились подпиской с его стороны относительно того, что он понимает, о чем идет речь. Потом детективы задали ему серию стандартных вопросов, какие обычно задают при интервьюировании несовершеннолетнего. Означенные вопросы предназначались для выяснения, понимает ли несовершеннолетний разницу между добром и злом в широком смысле этого слова. Когда с этим было покончено, начался собственно допрос, который я бы скорее назвал своеобразным словесным поединком.

Уинслоу пал жертвой собственной самоуверенности и допустил древнюю как мир ошибку, решив, что он умнее следователей и сможет перехитрить их. Он не только надеялся убедить их в своей полной непричастности к этому делу, но, похоже, и выведать кое-какую информацию о том, что им известно, и вообще о ходе расследования. Так что он охотно согласился разговаривать с ними — ибо какой подросток, не чувствующий за собой вины, откажется от разговора с полицейскими? — и они играли с ним как кошка с мышкой. Улыбались, кивали, делали вид, что верят каждому слову, и с готовностью записывали все его невероятные объяснения и лживые ответы.

Я быстро пролистал около двухсот страниц, где Уинслоу все отрицал, утверждал, что знать ничего не знает и не видел ничего, даже отдаленно касавшегося убийства Дениз Бэббит. Тогда, в самом разгаре завязавшейся между ними непринужденной беседы, детективы неожиданно озадачили парня вопросом относительно его местонахождения в ночь убийства. Они надеялись или поймать его на явной лжи, чтобы потом, когда она выплывет наружу, ткнуть парня в нее носом, или — что было для них равно полезно — установить некий реальный факт, который, взятый в качестве отправной точки, помог бы им строить допрос в дальнейшем.

Уинслоу ответил им, что спал дома и его «мамаша» — читай: Ванда Сессамс, — может это подтвердить. Он также продолжал отрицать свое знакомство с Дениз Бэббит и говорил, что никогда даже не слышал о ней. Кроме того, он в очередной раз повторил, что ничего не знает о ее похищении и убийстве. Он стоял на этом как скала, но, начиная со страницы 305, детективы начали лгать и расставлять ему ловушки.

Уокер:

— Нет, Алонзо, так дело не пойдет. Пора уже сказать хоть что-нибудь. Надеюсь, ты не думаешь, что твои постоянные «нет» и «я ничего не знаю», помогут тебе выйти отсюда? Мы в курсе, что кое-что тебе все-таки известно. Я лично в этом не сомневаюсь, сынок.

Уинслоу:

— Ни черта я не знаю. Я даже не видел ту девушку, о которой вы все время упоминаете.

Уокер:

— Неужели? Тогда как ты оказался на записи, запечатлевшей тебя выходящим из машины, брошенной на парковочной площадке у пляжа?

Уинслоу:

— О какой такой записи вы говорите?

Уокер:

— О той, что сделана видеокамерой, установленной на парковке. Она зафиксировала, как ты выходишь из этой машины. Кроме тебя, согласно записи, никто к этой машине даже не приближался до того времени, пока в ее багажнике не обнаружили труп. Эта запись возлагает вину за убийство на тебя, парень.