Клинки Керитона (Свитки Тэйда и Левиора). Дорога на Эрфилар - Андрей Голышков

– Мы говорим о Триждырождённом, Коввил са Табо. Тебе не стоит быть таким легкомысленным.

– Керномахсу удалось задуманное?

– Нет, хоть он и был очень близок к успеху. По всему Ганису прокатилась череда жестоких войн, впоследствии названных Битвой Двух Столетий. Властитель греолов – Лессант Эрфиларский, сын Второго Бога Эрока, пошел к отцу и попросил его о встрече с Великим Первым. Ткавел внял его просьбам и призвал в Верхние земли Лессанта и троих его верных соратников: Асалориона или Сэт’Асалора, это они уже после так себя называть стали… эм… – Маан рассеяно постучал пальцами по столешнице.

– Сэт’Асалор, – напомнил Коввил.

– Да… эм.. Сэт’Асалора призвал, – наконец нашелся Маан, – сына Тэннара. Тэллариана или Тэл’Арака – сына Виноки и Сантаву – Лат’Сатту – правнучку Тамбуо. Вот. Кажется, всех назвал. Да. Пока правитель греолов находился в Верхних Землях, на Кеар напали слуги Триждырождённого: Темносущные, люди, сэрдо15 и даже кану16…

– Кану?

– Те из них, которые приняли его сторону.

Огненный замолчал, кольца дыма от его трубки поднимались вверх, постепенно тая.

– Наступило время решающего сражения – Битвы Двух Столетий, – спустя минуту продолжил Маан. – Слуги Триждырождённого задумали истребить обессилевших греолов, но просчитались. Ткавел, видя такое кощунство со стороны своего внука Керномахса, решил помочь этому многострадальному народу. Бог создал в Кеаре колодец и наполнил его Уино из своих вен, воинам же пообещал, что он не иссякнет в течение года. Шла война. Пылали города, рушились крепости. С каждой стороны погибло не по одному десятку тысяч воинов…

Коввил трепетно внимал словам друга, в его янтарных глазах мелькала сталь клинков, всполохи магического огня и отсветы жестоких пожарищ, в ушах слышался плачь детей и стоны умирающих, перекрываемые воинственными криками и заунывным рёвом ротранов.

– Эта была последняя война в Битве Двух Столетий и закончилась она сражением при Шэр-Таке. Год минул, греолы одолели врага. Армия Триждырождённого была повержена. Источник Уино почти иссяк. Однако, несмотря на то, что в этот год ни один греол не умер от недостатка Уино, их всё равно стало на две трети меньше от прежнего. На Ганисе осталось не больше десяти тысяч греолов, и это включая стариков и детей. Ткавел призвал Таэм’Лессанта и троих его сподвижников к себе в Верхние Земли. Он сказал, что сможет погрузить всех оставшихся греолов в долговременный сон и тем спасти их. Во сне они дождутся Сида Сароса, в неизбежном приближении которого Ткавел уверил Таэм’Лессанта, проснувшись же – станут жить в обновлённом, но в то же время привычном для них мире. Этим четверым он предложил остаться, чтобы присматривать за спящими сородичами. Так же он пообещал Таэм’Лессанту что наделит их недюжими способностями, а взамен потребовал их сердца.

– Вот это поворот! – Коввил огладил пальцем верх своего оттопыренного левого уха. – Зачем они Ткавелу?

– Я не знаю. В книжках умных об этом не пишут, а сам он не соизволил со мной по этому поводу объясниться. У Ткавела всегда лишь одна причина – просто он так решил.

– И они согласились?

– А что им оставалось делать. Конечно же, они согласились. Обнадёженные тем, что по наступлению Сида Сароса мир снова станет прежним, Таэм’Лессант и трое его соратников согласились на предложение Великого Первого и отдали ему свои сердца. Фора, Эрок и Тэннар создали криптовые сеперомы, помнишь значение этого слова?

– Ещё бы – «сепером» на греоте значит надежда.

– Боги в одночасье погрузили всех греолов в глубокий сон, и поместили их тела в сеперомы. Там они должны дождаться Сида Сароса, Ткавел даже пообещал Таэм’Лессанту, что подаст ему знак.

– Какой?

– В качестве Вестника на Ганис снизойдёт бездуховное создание, человеческое дитя, которое за один год проживёт полную человеческую жизнь и умрёт в момент наступления Сида Сароса.

– Ну почему всё так сложно, Огненный? Можно же просто прийти утром, и шепнуть на ушко: готовьтесь, мол, год вам на всё про всё, не успеете – пеняйте на себя.

– Тебе кажется это смешным? Ты опять улыбаешься.

– Не грустным – факт. Не драматизируй, Огненный. – Коввил снова улыбнулся и стал в этот момент похож на хорька, отыскавшего лазейку в курятник. – Или ты думал, что можешь этими сказками меня разжалобить?

– Это не сказки!

– А если выясниться что это ложь?

– Не выяснится, ведь это правда.

– Ладно, разберемся. Скажи лучше – что получили от Ткавела греолы?

– Первое, самое простое и предсказуемое – Уино. Много. Сколько захотят. Ткавел вскрыл вену на левой своей руке и вновь наполнил колодец… и воздух и воду, и даже камни им напитал. Всё.

– Зашиби меня Хорбут, – в насмешливом ужасе вытаращил глаза Коввил, – если я хоть что-то понимаю. На кой ляд тогда Ткавел эту кашу с сеперомами заварил? Дал бы всем греолам Уино, сколько захотят и делу конец.

– Ты вообще слушаешь меня, Воздушный? Ткавел отдал им часть Уино, что тёк по его венам.

– Он всемогущ. Думаю, Уино в его венах хватит на десять таких планет как Ганис.

– Кстати, именно тогда-то и начали появляться на Ганисе первые маги, отличные от греолов и кану. Уино «от бога Ткавела» отличалось от обычного, того что давал своим светом Сарос, и разумеется, тут же стали появляться существа способные с ним взаимодействовать. Сперва это были звери, наши пееро самые типичные их представители. Потом появились экриал и роал. – Над трубкой, которую Маан держал в другой руке, волоском поднималась струйка табачного дыма. Сиурт некоторое время в задумчивости смотрел на неё, затем качнул рукой, сизая нить заколыхалась, свиваясь в спираль. – Да много кто ещё, Воздушный. Нас так много, и все мы разные. Может в том и была одна из великих задумок Ткавела?

– Может и так, а может и нет. Он бог, не мы. Ты обо всём этом, откуда знаешь? Не думаю что у Лаара Софегарского такое написано.

– Райза нашептала. Я же говорил: провёл исследования.

– Какая ещё Райза?

Маан поднял на друга удивлённый взгляд и на лице того отразилось запоздалое просветление.

– Кану? Из Верети?

– Она.

– Так бы сразу и сказал. Ещё что греолы от Ткавела получили?

– Он дал им способность изменяться, не теряя при этом индивидуальности. Это не иллюзия, заметь, и не морок. Они могут изменять себя. Полностью. По-настоящему. Они не скрывают свой подлинный облик, как мы это привыкли делать, а придают телу любую из ранее увиденных форм, внутренне оставаясь самими собой. Ещё он дал им возможность общаться с кархами.

Коввил сдвинул брови, озадаченно поводил пальцем по мочке правого – это был привычный для него жест.

– Впечатляет. Не много им?

– Я тоже так думал, пока не узнал, что у Ткавела было ещё одно условие. Великий Первый захотел примирить греолов с их врагами реи-кану. Он призвал мятежного Керномахса и вождя реи-кану – Ридатиара.

– Реи-кану?

– Так называли себя, вставшие на сторону Триждырождённого кану. «Реин» – тьма по кануански.

– Да-да я помню. Почему только их позвали? Ты говорил, что на стороне Триждырождённого воевали и люди и другие сэрдо.

– Я не знаю, почему так было, смею лишь предположить, что Ткавел посчитал реи-кану единственными достойными внимания. Возможно, на людей и сэрдо он наложил другие ограничения, а может их так потрепало в Битве Двух Столетий, что и разговаривать толком было не с кем.

– Как Ткавел собирался примирить их? Ведь эти воины, реи-кану, сэрдо, люди, бились с греолами насмерть. И он ожидал, что в одночасье у них проснётся братская любовь? О чём он думал?

– Он бог. Сказал, что так будет и так стало. Никто не посмел ему возразить. Это лишний раз заставляет меня усомниться в том, что Ткавел, бывает добр без выгоды для себя. Если боги говорят о благе, они имеют в виду только собственное благо и ничего больше.

– Что это, Огненный? Я слышу в твоих речах шипящую злобу. «Да ты бунтарь глашатай смерти, предтеча гибели богов…», – продекламировал Коввил кого-то из классиков.

– «И снова смех в твоих речах я слышу…» – поддержал его поэтический порыв Маан, но тут же перешел к прозе: – Справедливость не есть удел богов, Воздушный. Абсолют и совершенство их идеалы, а они в равновесии. У каждой птицы два крыла, и они направлены в разные стороны. Когда одно указывает на север, другое обязательно смотрит на юг. Как нет птицы, которая сможет лететь на одном крыле, так и нет на Ганисе существа, в котором светлое начало не уживалось бы с тёмным.

– А когда птица сидит? Можешь не отвечать, этот вопрос не к тебе – к вечности. И ответа на него я не получу никогда. И всё-таки, как мне кажется, ты не объективно оцениваешь деяния Великого Бога Ткавела, как ни как, а чтобы спасти греолов он отдал часть Уино питающего его собственное тело. Это ли не акт человеколюбия! А ты оказывается еретик.