Джек Ричер, или Я уйду завтра - Ли Чайлд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Где Спрингфилд?
– Пошел вниз, проверить, все ли в порядке. Они, видимо, разминулись в лифтах, – ответила Элспет.
Сэнсом кивнул, точнее, на мгновение опустил веки – человек, который привык принимать решения, прагматик, не тратящий время на сожаления в ситуации, когда ничего изменить нельзя. Он взглянул на меня и сказал:
– А вы не сдаетесь.
– Никогда, – ответил я.
– Разве вы не слышали, что сказали ребята-федералы в Вашингтоне?
– Кстати, кто они такие на самом деле?
– Те парни? Ну, вы же знаете, как все устроено. Я могу ответить на ваш вопрос, но тогда мне придется вас убить. Как бы там ни было, в их задачу входило объяснить вам, что вы должны забыть про это дело.
– У них не получилось.
– Они прислали мне копию вашего послужного списка. Я их предупредил, что у них ничего не выйдет.
– Они разговаривали со мной так, будто я идиот. И сказали, что я слишком старый. В таком случае получается, что вы – древнее ископаемое.
– Примерно так и есть – по крайней мере, для большей части этого дерьма.
– У вас есть десять минут?
– Я могу уделить вам пять.
– Кофе дадите?
– Вы теряете время.
– У нас его полно. В любом случае больше пяти минут. Вам еще нужно зашнуровать ботинки и надеть пиджак. Сколько на это уйдет?
Сэнсом пожал плечами, подошел к столику с завтраком и налил в чашку кофе, потом вручил ее мне и сказал:
– Теперь к делу. Мне известно, кто вы такой и зачем вы ко мне пришли.
– Вы знали Сьюзан Марк?
Он покачал головой.
– Никогда с ней не встречался, даже не слышал до вчерашней ночи.
Я следил за его глазами и поверил ему.
– Почему служащую УЧР заставили проверить вашу биографию?
– Дело в этом?
– Я так думаю.
– Не имею ни малейшего представления. Насколько я понимаю, УЧР – это то, что раньше называлось Управлением личным составом. И что у них там можно найти интересного? Что? Даты и подразделения, больше ничего. Моя жизнь в любом случае является общественным достоянием. Я сто раз выступал по Си-эн-эн – пошел в армию, учился в школе офицеров, затем назначение, три раза получал повышение по службе, потом уволился. Никаких тайн.
– Миссии в составе отряда «Дельта», в которых вы участвовали, были секретными.
В комнате на мгновение повисла тишина.
– Откуда вы узнали? – спросил Сэнсом.
– У вас четыре медали. И ни одного объяснения, за что вы их получили.
Сэнсом кивнул.
– Проклятая книга, – проворчал он. – Медали входят в мой послужной список, я не могу от них отказаться. Это означало бы неуважение. Политика представляет собой минное поле. Что бы ты ни делал, ты обречен, и они обязательно до тебя доберутся.
Я промолчал, а он посмотрел на меня и спросил:
– Сколько человек, по-вашему, сможет провести такую же параллель? Я имею в виду, кроме вас.
– Около трех миллионов, – ответил я. – Может, больше. Все, кто служит в армии, и ветераны, которые еще не ослепли и в состоянии читать. Они знают правила.
– Вряд ли так много, – покачав головой, возразил Сэнсом. – Большинство людей лишены любознательности. А те, у кого она есть, уважают тайны в подобных вопросах. Так что не думаю, что нам следует опасаться проблем.
– Но проблема все-таки существует. Иначе почему Сьюзан Марк задавали вопросы?
– Она действительно назвала мое имя?
– Нет. Мне нужно было привлечь ваше внимание. Я услышал ваше имя от типов, которых, судя по всему, нанял тот, кто требовал информацию у Сьюзан Марк.
– А вам какое до всего этого дело?
– Никакого. Но она показалась мне хорошим человеком, оказавшимся между молотом и наковальней.
– И вам не все равно?
– Вам тоже, пусть и совсем чуть-чуть. Вы пошли в политику не только ради собственной выгоды. По крайней мере, я на это искренне надеюсь.
– Вы мой избиратель?
– Нет, пока вы не выставите свою кандидатуру на пост президента.
Сэнсом несколько мгновений молчал.
– ФБР информировало меня о том, что произошло. Я нахожусь в таком положении, что могу оказать им пару услуг, поэтому они стараются держать меня в курсе событий. Они говорят, что в полицейском департаменте считают ваше поведение реакцией на чувство вины. Ну, вроде как вы слишком сильно надавили на Сьюзан Марк, когда подошли к ней в поезде. Но чувство вины плохой советчик, когда нужно принимать решения.
– Это всего лишь мнение одной женщины, – возразил я.
– Она ошибается?
Я промолчал.
– Я ничего вам не расскажу про секретные миссии, – заявил Сэнсом.
– А я на это и не рассчитывал, – ответил я.
– Но?
– Что из вашего прошлого может вернуться и вцепиться вам в задницу?
– Вам прекрасно известно, что ничего в нашей жизни не бывает только белым или черным. Но мы не совершили никаких преступлений. Да и в любом случае добраться до правды через УЧР невозможно. Это типичная попытка найти компромат. В худшем случае потуги полупрофессиональных репортеров вытащить на свет скандальную информацию.
– Я так не думаю, – сказал я. – Сьюзан Марк была очень сильно напугана, к тому же пропал ее сын.
Сэнсом взглянул на жену, потом на меня.
– Мы не знали, – проговорил он.
– Официального заявления нет. Он учится в Университете Южной Калифорнии, спортсмен. Пять дней назад ушел из бара вместе с девушкой, с тех пор его никто не видел. Считается, что он отправился в самоволку и наслаждается жизнью.
– Вы-то откуда все это знаете?
– От брата Сьюзан Марк, дяди мальчика.
– Но вы не верите, что его отсутствие объясняется самыми банальными причинами?
– Я не верю в совпадения.
– Вполне возможно, что это не совпадение. Молодые люди постоянно уходят из баров с девушками.
– У вас есть дети, – сказал я. – Что заставит вас покончить жизнь самоубийством и что удержит от этого?
В комнате повисла напряженная тишина, потом Элспет Сэнсом выдохнула:
– Дерьмо.
В глазах Джона Сэнсома появилось отсутствующее выражение, я уже видел такое у хороших полевых офицеров, когда они оценивали тактическое препятствие. Обдумать еще раз, произвести перегруппировку, изменить планы – и все это в короткую долю секунды.
– Я сочувствую тому, что произошло с семьей Марк, – сказал он наконец. – Правда, мне очень жаль, что так случилось. И я бы помог, будь это в моих силах, но я ничего не могу сделать. В моей карьере в «Дельте» нет ничего такого, о чем можно узнать в УЧР. Вообще. Либо речь идет о чем-то другом, либо они ищут не там.
– Где еще они станут искать?
– Вы знаете где. И вам прекрасно известно, что им туда даже на пушечный выстрел не подобраться. Тот, кто достаточно хорошо информирован, чтобы заинтересоваться архивами «Дельты», должен понимать, где их искать, а куда соваться не нужно. Так что дело тут не в частях особого назначения. Никоим образом.
– Тогда в чем еще?
– Ни в чем. У меня безупречная репутация.
– Правда?
– Совершенно. На все сто процентов. Я не идиот и не стал бы соваться в политику, если бы мне было что скрывать, даже самую малость. Особенно учитывая, как сейчас обстоят дела. Мне даже штраф за неправильную парковку ни разу не выписывали.
– Хорошо, – сказал я.
– Мне жаль, что та женщина погибла.
– Хорошо, – повторил я.
– А теперь мы действительно должны идти. Будем стоять с протянутой рукой и выпрашивать деньги.
– Вы когда-нибудь слышали имя Лиля Хос? – спросил я.
– Лиля Хос? – повторил Сэнсом. – Нет, никогда не слышал.
Я смотрел ему в глаза и почувствовал, что он говорит абсолютную правду и одновременно врет.
Глава 26
Идя через холл, я увидел Спрингфилда. Я направлялся к входной двери, он вышел из ресторана. У него за спиной я разглядел круглые столики, накрытые белоснежными скатертями, и большие цветочные композиции по центру. Спрингфилд посмотрел на меня и нисколько не удивился, как будто оценивал мое выступление и счел его удовлетворительным. Словно я добрался до его босса ровно за то время, которое он мне отвел. Не слишком быстро и не слишком медленно. Он бросил на меня уважительный взгляд профессионала и, не говоря ни слова, зашагал дальше.
Я вернулся в Нью-Йорк тем же путем, только в обратном порядке. Такси до автобусной станции Гринсборо, автобусом до Вашингтона и поездом до Нью-Йорка. Дорога заняла у меня целый день и часть вечера. Расписания автобуса и поезда были не слишком хорошо сведены, и билетов на первые два поезда до Вашингтона не оказалось. Я потратил время в пути на размышления: сначала о том, что Сэнсом сказал и о чем умолчал. «Ничего в нашей жизни не бывает только белым или черным. Но мы не совершили никаких преступлений. Да и в любом случае добраться до правды через клерка УЧР невозможно».
Сэнсом не отрицал, что они занимались сомнительными делами. Практически наоборот, его слова прозвучали как признание. Но он считает, что не переступил границ. «Никаких преступлений». К тому же он совершенно уверен, что все подробности надежно и навсегда закрыты от посторонних глаз. Общая позиция всех бывших военных, участвовавших в боевых операциях. «Сомнительные» – то самое слово, которое можно отнести ко всем нам. Двенадцать букв и целый том значений. Моя собственная карьера не выдержала бы серьезной проверки, но бессонницей я из-за этого не страдаю, хотя в целом счастлив, что некоторые детали не станут общественным достоянием. И, очевидно, Сэнсом тоже. Я знаю, о чем идет речь в моем случае. А как насчет него? Судя по всему, это нечто такое, что может ему навредить. Либо лично, либо его избирательной кампании. Возможно, и то и другое. Федералы ясно дали мне понять, что Сэнсом не может себе позволить ответить на мои вопросы. Более того, имеется в виду вред с серьезными последствиями, иначе с какой стати стали бы федералы вмешиваться?