Здравствуй, Душа! - Валерий Зеленский

Обсуждая приснившуюся пациенту огромную ползущую черную змею, Хиллман говорит: в то мгновение, как вы дали змее определение, интерпретировали ее, вы утратили ее, остановили ее движение и пациент уходит от вас, унося с собой мысль, относящуюся к вашей подавленной сексуальности или холодным черным страстям… (Hillman, 1983, p. 53–54).

По Хиллману, задача терапевта состоит в том, чтобы оставить змею на месте. Он хочет, чтобы психика с помощью своих безгранично глубоких образов вывела человека из бездны, оставив его как можно дольше в области неизвестного, поскольку именно таким образом можно по-настоящему начинать психологическую работу.

Персонификация и мировая душа

Хиллман не ограничивает понятие души одним только индивидом или даже человечеством. Он пытается распространить его (и вместе с тем наше понимание психологии, психотерапии и психоанализа) на мир, в широком понимании этого слова, т. е. и на предметы культуры и природу в целом. Используя образ в том понимании, в котором это делали еще гностики, утверждавшие предсуществование души.[12]

А в наше время Хиллман утверждает, что каждая вещь имеет в своей основе искру души. Он предлагает представить себе душу мира как ту конкретную искру, тот зародышевый образ, который проявляется через каждую вещь в своей видимой форме (Hillman, 1982, с. 77).

Согласно Хиллману, психологию следует практиковать применительно ко всем вещам мира, а не только в отношении людей. Фактически, именно мнение, согласно которому только человек обладает психикой или душой, накладывает на человечество невыносимую тяжесть, замыкая нас внутри нашей психологии и не позволяя совершиться подлинной встрече с миром. Мнение, согласно которому душой обладает только человек, тогда как остальной мир косен, мертв и несет в себе зло, является, по Хиллману, одной из причин современного экологического конфликта человека с «окружающей средой». Такой антропоцентризм является, по его убеждению, нерешенной проблемой гуманистической психологии.

Психотерапия в этом отношении означает, согласно Хиллману, глубокую заботу и душевную любовь. Душа, рассматриваемая здесь в широком смысле как душа мира (anima mundi), требует от нас всестороннего, во всех своих проявлениях, терапевтического отношения. В особенности важно, чтобы человечество заняло терапевтическую установку относительно тех аспектов индивидуальной и мировой души, к которым принято относиться с презрением. Такое заботливое отношение даже к мировому злу необходимо по той причине, что без него, согласно неизбежной логике возврата того, что подавляется, зло будет господствовать над нами по своим собственным правилам. «Ты его в дверь, а оно в окно». Следует пристально вглядываться в собственную Тень, видеть «бревно в собственном глазу», а не закрывать на них глаза, поскольку последнее способствуют лишь усилению сил зла и разрушения. Именно в таком духе Хиллман размышляет и над окружающими нас предметами, пешеходными дорожками, парками и архитектурой, над деньгами, а также насекомыми, над войной и «плохими родителями». Он убежден, что именно полное любви внимание к патологическим и низменным аспектам мира и психики с наибольшей вероятностью приведет к положительным открытиям неизведанных душевных глубин.

Догма и деконструкция

Частично план Хиллмана состоит в том, чтобы встряхнуть нас интеллектуально, т. е. основательно «пощипать» наши застывшие схемы мышления с целью дать возможность пробиться «истинно» созидательной силе — «искре божией», или «душе», — и позволить ей найти свой собственный путь в рутинной каталогизированной системе верований.

Предлагаемые русскоязычному читателю работы в этом отношении являют прекрасный образец «встряхивания» даже сегодня несмотря на то, что они были написаны в 1960-е годы. Таким образом, в некотором смысле сами его идеи могут быть использованы в качестве оружия в борьбе против привычных догм, а затем отброшены (аналог — строительные леса), после того как они выполнят поставленную перед ними деконструирующую задачу.

При чтении любых работ Хиллмана временами кажется, что его прежде всего интересует разрушение традиционных теорий и догм, а не новые теории. Для того чтобы стать сторонником идей Хиллмана, надо быть «человеком баррикады», «перманентным» революционером — быть постоянно готовым вести борьбу, нападать, ниспровергать и т. д. Но при этом можно утверждать, что существуют определенные повторяющиеся темы, хотя и разрушительные по скрытым в них намерениям, но характеризующие точку зрения уже самого Хиллмана. Одной из них является «множественная личность».

Множественная личность

В отличие от индивида, личность не существует сама по себе, а погружена в пространство культурных, символических и исторических процессов. Они приходят в соприкосновение с образами психического.

Тот действительный мир, в котором обитает личность, является психической реальностью. У Юнга «реальность» получает совершенно иное определение, чем у Фрейда, где само слово относится главным образом к тому, что является внешним, социальным и материальным, и где психическая реальность является убедительной только в сфере неврозов и психозов. Юнг заявляет: «Реальность есть попросту то, что работает в человеческой душе» (Юнг, 2001, пар. 60). А в душе работают все сколько-нибудь вообразимые вещи — ложь, галлюцинации, политические лозунги, старомодные научные идеи, суеверия. Эти события реальны вне зависимости от того, истинны они или нет.

Многие другие сознательные события — добрый совет, исторические факты, этические предписания, психологические истолкования — могут не получить никакого ответа в психической глубине и оттого будут считаться нереальными вне зависимости от степени соответствия истине.

Теория личности, принятая в архетипической психологии, существенно отличается от других господствующих в европейской психологии взглядов на личность. Первая аксиома этой теории опирается на последние результаты юнговской теории комплексов (Юнг, 2003б, с. 115–128), согласно которым каждая личность множественна по своей сути (Юнг, 2008 пар. 388 и далее). Множественная личность — это сколок общечеловеческих качеств в их естественном состоянии. «В ряде других культур, — пишет Хиллман, — эти множественные личности имеют имена, местонахождение, энергии, функции, голоса, ангельские и животные формы и даже теоретические формулировки как различные виды души. В нашей культуре множественность личности рассматривается либо как психиатрическое отклонение, либо — и это в лучшем случае — как неинтегрированные интроекции или парциальные личности. Психиатрический страх перед множественной личностью свидетельствует об идентификации личности с парциальной способностью, а именно с „Эго“, которое, в свою очередь, разыгрывает на психологическом уровне двухтысячелетнюю монотеистическую традицию, превозносящую единство в ущерб множественности» (Хиллман, 1996, с. 106).

Архетипическая психология расширяет толкование, юнговских персонифицированных названий компонентов личности — тень, анима, анимус, трикстер, мудрый старец, великая мать и т. д.

Хиллман подчеркивает, что «с точки зрения архетипической психологии сознание дано вместе с различными „парциальными“ личностями. Вместо представления парциальных личностей в виде фрагментов „Я“ нам представляется более целесообразным соотнести их с индивидуальными моделями предшествующих направлений психологии, в которых комплексы можно было бы назвать душами, дэймонами (daimones), ангелами, гениями и другими имагинально-мифическими фигурами. О существовании сознания, априорно постулируемого вместе с этими фигурами или персонификациями, свидетельствуют их вмешательства в сферу контроля Эго, т. е. психопатология обыденной жизни (Фрейд), расстройства внимания в ассоциативных экспериментах (Юнг), своеволие и лукавство фигур в сновидениях, навязчивые состояния и компульсивные мысли, способные вторгаться при понижении ментального уровня (Жане). В отличие от большинства психологических школ, подвергающих анафеме подобные личности как дезинтегративные, архетипическая психология предпочитает повышать уровень осознания фигур, неподвластных Эго, и рассматривает конфликт с ними, придающий относительный характер ощущению монопольной уверенности и единственности Эго, как основное поприще для созидания души» (там же, с. 107).

В итоге личность представлена прежде всего с позиции образности, т. е. как живая человеческая драма, в которой субъект, Я, принимает участие, но не выступает в качестве единственного автора, режиссера или главного героя. И лишь потом она сохраняет интерес с точки зрения жизненных этапов и развития, типологий характера и функционирования, психоэнергетики, направленной на достижение общественных или индивидуальных целей, способностей (интеллект, чувство, воля) и сочетаний этих составляющих.