Смерть не заразна - Ианте Бротиган

От гостей до гостей мы жили вдвоем. Отец готовил нехитрую еду: мороженые лазанью или бифштексы, копченые ребрышки (которые он запекал в духовке). Поесть мы любили оба. Отец — потому что вырос во время Депрессии и еда для него была всегда событием. Он радовался даже обыкновенным, привычным консервированным перцам. «Смотри, таких отличных перцев нам еще не попадалось», — говорил он почти всякий раз, открывая новую банку. Днем отец включал телевизор. Мы с ним оба любили «Вести с полей».

Как-то ранним вечером к нам в дверь постучался незнакомый человек. Дочь у него разбилась на велосипеде почти напротив нашего дома. Человек этот попросил разрешения воспользоваться телефоном, а пока он разговаривал со «скорой», отец сбегал и накрыл девушку одеялом.

— У нее шок, — сказал он мне.

Девушка лежала на асфальте, из ушей у нее текла кровь.

— Линзы! У меня линзы, — только твердила она.

— Не волнуйтесь. Все будет в порядке, — сказал отец, аккуратно подтыкая со всех сторон одеяло. — В больнице снимут ваши линзы.

Мы помогли положить ее на заднее сиденье в машине, и фермер сам повез ее в больницу, потому что «скорая» добиралась бы дольше. Вечером мы позвонили туда, и нам сказали, что у девушки черепно-мозговая травма и, возможно, отек и ее самолетом отправили на операцию в Биллингз. В конце концов все закончилось хорошо. Девушка выздоровела и вернулась домой. Вот таким отец бывал в ситуациях, когда кто-то нуждался в помощи, — деятельным и добрым.

Однажды я разбудила его среди ночи. За день в комнату налетели комары. Весна в Монтане в тот год выдалась дождливая, и комаров развелось видимо-невидимо. После своих верховых прогулок я возвращалась вся искусанная. В ту ночь их у меня собралось не меньше сотни, они летали по комнате и отвратительно звенели. Стоило двинуть рукой, чтобы почесать под одеялом укушенное место, как они пикировали на меня стаей. В конце концов я заплакала. Я поднялась, вышла из дома, постучалась в дверь отцовской пристройки. Он выглянул без очков. Днем он всегда бывал в очках. Зрение у него было неважное, и когда он снимал очки, то всегда щурился. Я запомнила это его лицо с самого раннего детства: тогда я просыпалась рано, и он подходил ко мне без очков. Одно из самых первых моих воспоминаний — как отец медленным жестом водружает на нос очки.

— У меня комары, — сказала я, стараясь сдерживать слезы.

— Ага! — сказал он. Пошел постелил мне другую постель в гостевой спальне. Перебил залетевших туда комаров мухобойкой и снова отправился спать. Я тоже легла и погасила свет. Выспалась я замечательно.

В то первое лето отец занялся скотоводством. В Монтане за это снижали налоги. Гонорары отец получал большие, и потому бухгалтер его считал, что попытка того стоит. Отец купил цыплят и четыре свиньи. Цыплят привезли много, но, как мы ни старались, сохранить их не удалось, от них были одни огорчения, зато с «поросятиной» — как отец называл свиней — мы только и делали, что развлекались. Они терялись все лето. Благодаря им мы перезнакомились почти со всеми соседями — то и дело кто-нибудь стучался к нам и сообщал, что наши свиньи опять дали деру и он только что видел их на шоссе.

Однажды, когда меня не было, отец услышал шум в кухне и, решив, будто я вернулась, принялся мне рассказывать, как провел день. Он только что пришел из кабинета и просматривал почту на диване, и он подумал, что я после прогулки проголодалась и прошла сразу в кухню. В конце концов, не дождавшись ответа, он заглянул туда и увидел свиней, которые забрались в дом и кружили вокруг холодильника, пытаясь открыть дверцу. Прирезали их, когда я уже уехала к маме и начала учиться в девятом классе. Отец привез немного бекона нам в Сан-Франциско, но я его есть не стала. Потом я была очень рада, узнав, что отец решил свиней больше не заводить. Много позже он снова начал разводить кур и кур, по-моему, ел. Этих кур он несколько раз вспоминает в «Экспрессе Токио — Монтана».

Вчера ночью из Вайоминга в Монтану прилетел сильный теплый ветер и, тряхнув приснившимися мне кронами, спустился вниз по стволам и нашел корень той сущности, которая называется мной.

Кошмар приходил за кошмаром и стремительно, как автомобиль на автостраде, уносил меня в никуда… Я бросил цепь, перестал держаться за сон, оказавшийся в ту ночь последним, и на рассвете вернулся обратно. Я поскорее встал, оделся и вышел из дома. Мне хотелось убраться подальше от того места, где нормальные люди спят.

Меня встретил цыплячий гвалт — цыплята, выбравшиеся из курятника, стояли, сгрудившись, во дворе и увидели меня. От них до меня было футов, наверное, тридцать. Ночью ветром сорвало задвижку и распахнуло дверь, и вот они и выбрались, и теперь мне радовались.

Разумеется, если дверь открыта, то что же еще остается, кроме как пойти, встать и стоять на ветру. Таков цыплячий ход мысли. Им еще повезло, что их не сдуло. Вот бы они удивились, оказавшись где-нибудь в Айдахо.

1975–1976

…все во сне дрогнуло, как от землетрясения. Огромные тучи качнулись вниз почти до земли. Теплый осенний дождь превратился в потоп.

В то лето, когда мне уже исполнилось пятнадцать, у нас на ранчо появились новые люди, один интересней другого. Приехали даже настоящие кинозвезды. Кое-кто из них — например, всегда элегантный Питер Фонда — тоже купил дом в долине. Питер появился с новой женой — бывшей женой Тома Макгуэйна, Бекки. Том Макгуэйн приехал тоже с новой женой, великолепной Марго Киддер. Из всех женщин, виденных мной в то лето, Марго была самая удивительная. А отец обожал Бекки и обсуждать перемены в ее и Тома семейной жизни отказывался наотрез.

— Если бы я следил за любовными похождениями своих друзей, мне ни на что больше времени бы не хватило, — сказал он однажды, когда я снова пристала с расспросами. К любви отец относился с редким фатализмом.

Марго все обожали. Со мной она заговорила лишь раз, но мне нравилось даже просто смотреть на нее. Марго никогда не мыла посуду, не умела готовить и не умела молчать. Она была не жена писателя.

Наркотики валялись у всех, но мне строго-настрого было запрещено их касаться. Отец у меня никогда не баловался ни травкой, ни кокаином. Он только пил, а иногда, чтобы уснуть, принимал валиум. Пить в их кругу считалось обычным делом, и я тоже пила вместе со взрослыми, но мне наливали полглотка. Исключением стал один случай на вечеринке у наших соседей, когда все страшно развеселились, а я полюбопытствовала, с чего бы это. Оказалось, из-за кислоты. Мне тоже захотелось попробовать, и нашелся добрый человек, который решил меня угостить. Но об этом тут же узнал хозяин вечеринки, и кислоты я не получила.