Мои палачи (СИ - Блэк Дана

И когда неделю назад зашёл разговор о разводе, я планировала все решить тихо, рассказать лишь потом, когда родители не смогут повлиять, а теперь они меня просто загрызут.

Ведь я лучше Артура никого не найду.

И вообще.

У них есть младший ребенок, тот ещё маленький монстр, переходный возраст и все дела, и некогда им переживать ещё и за меня, обо мне должен заботиться Артур, Юля, дочка, замужем так принято.

— Что? — он косится на меня, до сих пор с ухмылкой. — Недавно на презентации столкнулся с одним мужиком. Он аукционами занимается. Ну, поболтали. Он сказал, что может достать ту книгу, которую твоя мама хотела. Рождественские стихи Бродского, редкое издание. Вот, он достал. Я маме твоей отвёз. Она так радовалась. Аж мой любимый пирог за полчаса испекла.

— Артур молодец. Всегда такой внимательный.

— Именно так она и сказала. Про твое желание развода ее мнение повторить? Могу с цензурой, могу без. Запомнил дословно.

Он паркуется во дворе.

Идём к подъезду, тереблю его пиджак, вижу, он решил испортить мне жизнь. Поднимаемся в лифте, стоим близко, я нервничаю и откашливаюсь:

— Все таки мне нужны документы. Диплом я получила и теперь могу искать другую работу.

— Зачем? — он выходит, отпирает дверь. — Я задумался над твоими словами. Вместе мы уже год, а детей у нас нет. Пора. Зарабатываю я нормально. А ты будешь вести хозяйство, ребенка воспитывать. Ты же хотела.

Он подталкивает меня в квартиру.

Слушаю щелчок запираемого замка и после его слов кажется, что мы не просто пришли домой, как всегда было, а что он меня тут теперь запрет насовсем.

— Юль, разувайся. Будем готовить ужин. Давно надо заняться твоим питанием.

— Дай свой телефон.

— Зачем?

— Что ты "зачемкаешь"? Подругам хочу позвонить.

— Потом позвонишь. Из больницы я тебя забрал с условием постельного режима. Тебе нужен отдых.

— Да. Но я же могу…

— Не можешь. Всё. Иди переодевайся и мой руки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Очень плохо палачам по ночам, если снятся палачи палачам

Моя смерть, как у Кощея — в игле.

Которой истыкали ее вены после того, как мы втроём развлеклись на рояле.

Она же хрупкая, аж просвечивает, куда ей двух мужиков.

Двух долб*ёбов.

Доигрались, пускаем титры и врубаем реквием.

Если бы чувство вины могло убивать — сегодня бы закатили знатную пирушку на моих поминках.

Кажется, на третий день принято поминать, так я в ночь на воскресенье умер, пока не официально, снаружи-то вроде как жив.

Даже ходить могу.

Во двор вот пришёл.

На лавочке сижу.

Подняться на их этаж — уровень повышенной сложности.

Стряхиваю пепел, вдыхаю дым. Разбитые губы все ещё саднит, четко Артур приложился.

Я и не уклонялся.

Сам бы себе навалял, если бы битьё моего черепа об стену запускало время назад, или вид размазанных по штукатурке мозгов рядом с фреской ночного города гарантировал мне прощение.

В любовь, как в большую бочку меда, кто-то подсунул ложку дёгтя, и этот дёготь — страсть — смоляная тягучая горячая пакостная дрянь.

Мне надо в пожизненный бан или карантин, ведь ее во мне ни на грамм не убавилось, привет всем, я пироман, кайфую от огня, люблю огонь, сгораю в огне, передайте Юле, что я безумно хочу ее отжарить.

Онанировать вспоминая, как она кончает — моя болезнь, мои одержимые ночи. Ночью не все кошки серы, вопреки поговорке — моя кошка особенная. Моя кошка самая красивая.

Моя зажигалка.

Упала под лавку.

Наклоняюсь поднять, и слышу писк домофона.

Звук шагов стихает на крыльце, ещё не взглянув понимаю, что выперся Артур.

Дверь не закрывается тихим хлопком, она с лязгом брякает, значит, он по ней долбанул. И значит, он психует от моего присутствия у него во дворе.

— Ты за добавкой? — он спускается с крыльца и показательно закатывает рукава джемпера.

— Почти. За Юлей, — встаю и отступаю на шаг, нужен маневр сгруппироваться, если с любезностями закончено. Разрешать навешать мне люлей второй раз я не планировал.

— Юля уехала.

— Куда?

— На море. Бархатный сезон.

— Как ей позвонить?

— Для чего тебе звонить моей жене?

— Да ладно, — шагаю ещё немного назад, увеличивая расстояние, которое он настойчиво сокращает. — Остановись. Оба знаем, что я сильнее. И я, как в тот раз, — шоркаю себе по губе, — терпеть не буду. Две секунды, Артур. И ты под лавкой.

— А мне плевать, что ты сильнее, — он подходит.

Смотрим друг другу в глаза, и вижу — действительно, плевать. Бесконтрольная злость штурмует зрачки. Состояние сорвавшегося с цепи пса, желание грызть. Как-то незаметно мы до этого успели докатиться.

— Я не хочу войны. И ты не хочешь, — жестом по горлу показываю закономерный итог. — Не для нас метод. Обоим хреново придётся.

— Серьезно? — он качает головой. — А кому-то уже хреново. Вы мою жену до больницы довели, ты не допер ещё? До боль-ни-цы за-е-бать, — повторяет по слогам, — это как вообще? Ты нахрена сюда притащился?

— А ты нахрена ее с нами оставил?

— Не сваливай на меня свои косяки.

— Это твой косяк.

— Мой? — он склоняет набок голову, словно ослышался. — В том, что я тебе доверял — в этом мой косяк? У меня и мысли не было, что ты не то что х*й в нее засунешь. Что ты её пальцем тронешь не думал.

— Надо было думать.

Всё, что я могу сказать.

Так себе совет.

Я с той субботы сам ему следую, только и делаю, что думаю, потому имею представление — помогает слабо.

Вообще не помогает.

Случаются такие вещи, когда разум бессилен, идёт Артур по улице и кирпич падает ему на голову. Парад планет так выстроился, в звёздной книге так было записано.

Влияние момента, трое сошлись в одной точке в указанное время, и взрыв.

— Я к ней не лез. Ни разу. И не собирался, поскольку она с тобой, — оттягиваю воротник, словив приступ духоты. — Ты с утра до вечера треплешься про развод. Просишь сказать твоей жене, что мы ее трахнем. Для убедительности разрешаешь залезть к ней в трусы. Оставляешь ее в темном кабинете и сам уходишь. Когда на нее уже стоит и дымится. А она полуголая. Я не хотел, я клянусь, — сглотнув комок в горле добавляю. — А теперь хочу.

Его волновали шелуха от семечек и голубь, обедающий возле урны, но после моей правды он вскидывается, взгляд с недоверием бродит по моему лицу.

— Повтори.

— Ты услышал.

— Я услышал ересь.

— Артур, твоя проблема. Я предупредил.

— Чего ты? — он подаётся ближе, носом втягивает воздух. — Ты бухой что ли? Колесами закинулся? Вы ее вдвоем скрутили и отъеб*ли, два раза. Ты на что рассчитываешь-то?

Моему самообладанию потихоньку приходит хана, желваки под кожей пляшут танец истины и эта истина влегую посоревнуется горечью с высокоградусным абсентом, как минимум на пару секунд в день перед глазами мелькают глюки, где я, она, и третий лишний, и вряд ли она мне когда-нибудь забудет, что я допустил подобный расклад, и как бы хорошо ей ни было, она не сама на шею вешалась, мы ее все таки оба раза заставили.

— А это моя проблема.

— Это с башкой у тебя проблема, — он толкает меня в грудь. — Вали нахрен отсюда.

— Юля где?

— Нету её. Убил я её вчера.

Из памяти вырезается сразу приличный кусок жизни, с подснутого мне под нос его среднего пальца картинка перескакивает на пористый асфальт возле лавки, который Артур уже тщательно протирает щекой с моей помощью, давлю на его затылок и продираюсь сквозь звон в ушах, кажется, мы друг на друга орем, и орет какая-то женщина, разбираю даже слова, она звонит в полицию.

Она стоит рядом. С пакетами. Похоже, соседка. Держит телефон. Спрашивает:

— Артур? Звонить?

— Не вол-нуй-тесь, — советую, отстукивая по асфальту головой Артура. — Мы уже все.

Поднимаюсь на ноги, отряхиваюсь. Соседка всё ещё стоит, Артур тоже встаёт, подтверждает мои слова, лезет за платком.