Путь к спектаклю - Борис Голубовский

Режиссер МХАТа и педагог ГИТИСа Н. М. Горчаков на одном из первых занятий режиссерского курса дал задание: распределить роли в трагедии Еврипида (к стыду, забыл, в какой, но не в этом суть), пользуясь резервами всей истории мирового театра, всеми живыми и умершими знаменитейшими актерами, а также любыми известными людьми. Упражнение, как мы поняли позже, для определения остроты мышления, понимания образности, а не для проверки общей культуры. Помню, что наиболее интересным распределение было у Андрея Гончарова, поручившего роли в прологе не драматическим актрисам, а балеринам Марине Семеновой и Галине Улановой. Горчаков заинтересовался: “Мне тоже казалось, что лучше эти роли перевести в пластическое решение”. Так родился замысел спектакля. И по сей день многие мои товарищи по курсу и я начинаем работу с подобных экспериментов.

Особенно они полезны для студентов режиссерского факультета – это развивает фантазию, учит мыслить масштабно. Студент X. в список действующих лиц “На дне” в своей курсовой работе “назначил” на Луку – Н. Хрущева, на Ваську Пепла – С. Есенина, на Актера – Ю. Любимова, на Барона – Николая II-го Романова, на Сатина – М. Мусоргского и т. д. И к каждому назначению он приложил мотивировку, объясняющую данный выбор. Другой студент на роль Барина с большими усами в “Горячем сердце” предложил Ф. Рузвельта, красивого, страдающего, благородного, а на роль Аристарха (выдумщика развлечений для Хлынова) – К. Станиславского. Мог бы сыграть, к примеру, Егора Булычева Александр Меньшиков, такой, каким он изображен на картине В. Сурикова? Роли можно поручать литературным героям, персонажам из произведений живописи и скульптуры, но лучше всего – из жизни. Только нельзя при таком подходе мелочиться и приглашать актеров из соседнего театра. Тогда теряется возможность ощутить перспективу человеко-роли. Такое направление мысли режиссера не имеет ничего общего с типажностью. Схожесть с персонажем личности исполнителя наполняет образ глубоким и принципиальным смыслом, а не сводится к внешнему сходству. Не случайно в кино стали снимать драматургов, режиссеров, писателей, то есть индивидуальности. Нам, театральным режиссерам, трудно соревноваться с кинематографистами в возможностях приглашения таких людей. Поэтому в кинематографе говорят: выбор актера – из огромного количества претендентов всех стран и народов, а в театре – распределение ролей среди имеющихся актеров. Мы ограничены в своих возможностях штатом, коллективом и обязаны раскрывать в каждом актере его способности, помогать каждому найти свое индивидуальное место в репертуаре.

Моя первая в театральной жизни ошибка, первый урок в распределении ролей (я был ассистентом режиссера) в “Мирных людях” Ирвина Шоу в Московском Драматическом театре режиссера Ф. Каверина. Жена скромного часовщика Ионы Гудмена все время жалуется на болезни, требует к себе усиленного внимания, и замученный ее претензиями старик убегает из дома на рыбную ловлю. Картина многим знакомая. Роль жены исполняла пожилая актриса болезненного вида, страдала на сцене она с большим удовольствием, очень жалела себя и плакала настоящими слезами. По видимости, жить ее героине осталось несколько недель. Когда Иона уходил из дома, у многих зрителей возникало чувство раздражения против него – бросает умирающую жену! Смысл же пьесы в том, что ее болезни – причуда, блажь, она здоровее всех в доме! Играть ее должна актриса типа Н. Мордюковой, из которой физическое и душевное здоровье так и рвется наружу! Тогда бы обострился конфликт. Классическая ситуация “мнимого больного”.

В “Жестоких играх” А. Арбузова бурового мастера Ловейко, все время приходившего к врачу Володе за лекарствами, должен был играть молодой Борис Андреев (помните его габариты?) Все его болезни – выдумка, только предлог, чтобы придти в дом врача, повидать его жену. Врач великолепно это понимает и относится к нему весьма иронически. Появляется объемность взаимоотношений, и врача нельзя упрекнуть в невнимании к действительно больному человеку.

Как увидеть образ? Эльза в “Голом короле” Е. Шварца не может заснуть (это известно еще по сказке Андерсена) на горошине, подложенной под огромный матрац. И Эльзу соответственно играли хрупкие девушки – “аристократки”, могущие рассыпаться от дуновения ветерка. А если Эльза здоровая, хорошо откормленная деваха, с чугунным задом (разве не было таких королев и принцесс?) и не может заснуть из-за крохотной горошины – тогда появляется юмор, крепкая, ядреная ирония.

Предоставим слово драматургам. А. Сухово-Кобылин в своей трилогии создал совершенно необычный мир. Его пьесы оказались крепким орешком для многих поколений режиссеров. “Брандахлыстову может играть мужчина”, – говорит он о ролях в “Смерти Тарелкина”. А для постановки “Дела” в Александринском театре он наметил состав, ошеломивший всех, актеров в том числе: Муромский – В. Давыдов, вполне приемлемый вариант, и Варравин (отъявленный злодей) – К. Варламов, обаятельный, душевный, трогательный, смешной – на роль настоящего вампира. Варламов блестяще подтвердил дальновидность и мудрость драматурга.

К. Симонов предложил режиссеру А. Столперу снимать в роли генерала Серпилина в “Живых и мертвых” Анатолия Папанова. Столпер испугался: ведь к Папанову привыкли, как к прекрасному комедийному актеру, зрители могут рассмеяться при его появлении на экране. Легко сказать – сыграть генерала! А хватит ли у него значительности?

“Не в том дело, хватит ли у него генеральской значительности. А дело, Шура, в том, что у Папанова лицо старого солдата, – отвечал Симонов, хорошо знавший “фронтовую фактуру”. – Не знаю его биографии, но даю руку на отсечение, что он был на фронте и хлебнул солдатского лиха.” Об этом споре рассказал друг писателя Евгений Воробьев. Позже Симонов признался, что когда писал роман “Солдатами не рождаются”, перед его глазами стоял Папанов с его характерной негероической внешностью, бытовыми интонациями: они оказались очень точными в устах генерала. Папанов помог автору сделать образ более пластичным.

Так же интересно прочитать письмо К. Симонова, опубликованное в “Неделе”: “Возможно, я заблуждаюсь, но переубедить себя не могу. Сафонова, главного героя пьесы “Русские люди”, во многих театрах играли хорошие актеры, а во МХАТе такой замечательный, как Добронравов. И все-таки такого Сафонова, какого я видел сам, не сыграл никто. Его играли актеры, а в моем самоощущении его должны были играть характерные герои. Я огрубляю это понятие, но Вам ясно, о чем идет речь… Я совсем по-другому представляю себе Сафонова, чем его играли. Во МХАТе, например. Грибов замечательно играл Глобу, мне, несмотря на это, все время виделся в нем Сафонов”.

Интересно, что в случаях с ролями Максима, Корчагина, Сафонова суть проблемы в понимании образа положительного героя (как пышно определялась эта тема), которого официоз желал видеть в розовом свете, а художники – соответствующим суровой правде жизни. Да, частенько на пути к распределению ролей стояли еще и политические препятствия. Исключая всякие мелкие причины внутреннего порядка (не хватает актеров, соответствующих замыслу), этические моменты (нужно занять именно этих актеров, особенно актрис), в былые времена огромное значение имела политическая конъюнктура.

Конечно, допустимы самые различные, иногда взаимоисключающие трактовки. В 60-х годах польские кинематографисты создали фильм-исследование “Гамлет х 5”. В нем сразу несколько исполнителей роли Гамлета читают монолог “Быть или не быть”. Во вступлении к фильму авторы объяснили, что на примере знаменитого монолога хотят показать, что такое творчество актера, продемонстрировать, как разные актеры, в зависимости от своей индивидуальности, в своей трактовке, (и я бы добавил – в зависимости от режиссерского замысла – Б.Г.) создают своих Гамлетов. Нам не предлагается решать, какой из них лучше, какой хуже, нет, нас просто просят обратить внимание на то, какие они все разные, при всем том, что все они – Гамлеты. Фильм убеждает в разности подходов к раскрытию материала – разности замыслов, мировоззрений, эстетических позиций.

Да, подходы бывают неожиданными. Режиссер С. Радлов говорил: “Еще в 1919 году я предлагал Маяковскому сыграть роль Отелло, и он, полушутя, полусерьезно, как будто готов был пойти на эту комбинацию”. Вместо поэта в спектакле выступил “ложноклассический” Ю. Юрьев. Дистанция огромного размера!

Мне памятны три Ромео: М. Астангов в Театре Революции (режиссер А. Попов), В.Сошальский в Ленинградском ТЮЗе, Ю.Кротенко (МТЮЗ), как говорится, “рядовой товарищ с обыкновенным лицом”. Режиссура юношеского театра должна была убедить юных зрителей в том, что и они могут любить по-настоящему, идти на смерть ради любимой.

Посмотрите на фотографию А. Коонен – комиссара в “Оптимистической трагедии” (Камерный театр, режиссер А. Таиров). Кожаная тужурка не может скрыть классического силуэта героини греческой трагедии.