Прогулки по Риму - Ирина Степановская

— Пиццу, если можно.

— Прекрасно. Пицца с ветчиной и грибами и красное вино! — Официант в белоснежной куртке и бабочке склонился над замызганной рубашкой Цезаря с видом чрезвычайного почтения.

— Грациа, синьора, грациа, синьор.

Татьяна Николаевна рассматривала пустой каменный фонтан с отколовшимся от старости куском чаши, примостившийся у стены противоположного дома, и вспоминала, что во времена ее молодости по вечерам у входа в московские кафе стояли огромные очереди, официанты были напыщенны, как индюки, а швейцары имели совершенно недоступный вид. Из-за этого они с мужем редко выбирались куда-нибудь посидеть, потанцевать. Еще она подумала, что ее совершенно не тянет домой. Мысль о том, что дома у нее теперь нет, прочно въелась в сознание. Ей некуда было возвращаться, но мысль о том, что можно бороться с ее мерзким соседом, узурпировавшим не только чужое жизненное пространство, но и саму жизнь, никогда не возникала у Татьяны Николаевны. Однажды приняв решение, она его не обсуждала и не хотела менять.

Официант включил на их столике настольную лампу, принес вино в запотевшем графине, постелил чистые салфетки, поставил тарелки. Цезарь весьма элегантно сам наполнил бокал Татьяны Николаевны. Кисти рук у него были небольшие, жилистые, но она отметила их красивую форму, длинные пальцы с ровными, округлыми ногтевыми пластинками.

— А кем ты был в этой жизни, до того как стал продавать цветы? Профессором истории?

Цезарь посмотрел на нее внимательно и грустно:

— Для тебя это имеет значение?

Татьяна Николаевна пожала плечами:

— Имеет. Почему нет?

Цезарь повертел свой бокал в свете настольной лампы, отпил глоток.

— Вино домашнее, очень холодное и вкусное. — Потом, убедившись, что Татьяна Николаевна все-таки ждет ответа на свой вопрос, сказал, словно бросился в воду: — Я родился в Пизе. Знаешь, где падающая башня? Нас в семье было восемь детей. Все, кроме меня, до сих пор живут там. А я уехал в Рим. Мне было скучно дома. Маленький город, кроме собора, башни и баптистерия, туристам нечего показывать. А я мечтал быть экскурсоводом. Заниматься историей. Получить диплом денег не было. Работал, встретил Надю. Мы с ней некоторое время даже держали небольшой магазинчик, но все это было так скучно… Мне всегда хотелось знать, как жили люди раньше. Я стал покупать книги, читать. Без сомнения, я один из лучших экскурсоводов по Риму, только вот клиентов у меня маловато — ты одна. Никто же про меня не знает! Единственное утешение, что и раньше жизнь простых людей была такая же скучная, как сейчас. Война и торговля — вот два занятия. И я решил примерить тогу императора.

— Еще есть искусство. Наука! — сказала Татьяна Николаевна.

— В науке своя мафия, — ответил Цезарь. — Попробуй сунуться к профессорам… Замучают вопросами: «Где вы учились? Какой университет окончили?» Я не окончил университета, но знаю, может быть, побольше некоторых профессоров! — Глаза его грозно сверкнули.

Татьяна Николаевна вспомнила рассказ Шукшина о мастере-самоучке, который хотел доказать инженеру с МТС, что вопреки известным законам физики можно сделать вечный двигатель.

«Такие люди бывают во всех странах, во все времена, — подумала она. — Но Цезарь ведь не претендует на открытие чего-то нового — лекарства от рака, способа похудеть, неизвестного астероида, летящего погубить нашу планету… Он просто хочет, чтобы признали его знания, его талант экскурсовода. Мне он в этом качестве нравится. И своими рассказами он не может принести людям вред».

Она ласково погладила его по руке:

— Ты самый лучший экскурсовод из тех, кого я слышала! На его лице появилось выражение обиженного ребенка.

— Мне никто не верит! Все смеются, когда я начинаю что-либо рассказывать! Все говорят: «Ну, Джим, ты надоел со своей историей. Заткни фонтан!»

— Кто так говорит?

— И Надя, и Поль, и другие… Для Нади вообще самое главное в жизни — деньги! Когда они у нее есть, она наряжается как проститутка и идет в ресторан! Ей уже много лет, а она мечтает потягаться красотой с самой Софи Лорен!

— Софи Лорен тоже много лет! — заметила Татьяна Николаевна. — Гораздо больше, чем Наде.

— Красота не главное! — сказал Цезарь.

— А что главное?

— Когда тебя понимают…

Он сказал это по-английски, но Татьяна Николаевна просто оцепенела: так привычно, до боли знакомо прозвучали его слова. Она опустила голову, чтобы он не заметил слезы, внезапно выступившие у нее на глазах.

Принесли пиццу. Она была горячая и плоская, как блин. Размерами же напоминала большой круглый поднос. Пока Татьяна Николаевна сморкалась в платочек, Цезарь аккуратно разрезал пиццу и положил половину на ее тарелку.

— Ой, мне столько не съесть! — От холодного вина и от слез голос у Татьяны Николаевны стал хриплым.

— Тебе что, плохо? — забеспокоился Цезарь, очевидно, помня об уколе.

— Сейчас пройдет. — Татьяна Николаевна откашлялась.

— Поешь, будет легче!

Бедняки всегда считают, что от еды становится легче. Татьяна Николаевна, обжигаясь, проглотила первый кусок.

— Как вкусно! — Они вместе набросились на пиццу, двое голодных людей на ночной улице Вечного города.

«Сколько еще таких бедолаг, как мы, бродит по свету?» — подумала Татьяна Николаевна, вдруг впервые в сознании объединив этим словом себя и Цезаря.

— Как ты думаешь, много ли человеку надо для счастливой жизни? — спросила она, когда первый голод был утолен.

— Много! — со знанием дела ответил Цезарь. — Во-первых, хорошая погода! Когда сыро и идет дождь, лучше всего сидеть в теплом доме, а где его взять — теплый дом? Чтобы его иметь, нужно много работать, тогда некогда сидеть и наслаждаться жизнью — замкнутый круг.

— А еще?

— Еще нужны деньги, чтобы были еда и вино. Для этого тоже приходится работать. Но я считаю, работа должна быть легкой и приносить удовольствие.

— Это как в туалете, что ли?

Но Цезарь ее не расслышал, он рассуждал:

— Необходимо, чтобы было много свободного времени, для того чтобы читать… Видят боги, мое времяпровождение у церкви было не таким уж плохим. Конечно, мне не надо было платить за квартиру… я ведь жил у Нади. Если скопить немного денег, то несколько месяцев можно вообще не работать. Уехать куда-нибудь!

Татьяна Николаевна передернула плечами. Может быть, может быть… но все-таки ей такой образ жизни казался непривычным.

— А почему ты не пригласил на Капри Надю?

— Что Надя? Всю зиму будет кричать и ругаться. Она не понимает моих взглядов, считает, что я лентяй. Держит меня при себе, потому что не может найти никого другого, кем бы могла так помыкать, как мной. А я ищу свою Ливию.

Татьяна Николаевна остолбенела:

— Ливию? Твою жену? Ты рассказывал, она тебя боялась до того, что сама приводила к тебе молодых девушек, когда постарела.

— Не из страха. Из любви. Она боялась меня потерять.

Татьяна Николаевна переменила тему.

— На Капри, я слышала, дорогая жизнь.

— Всегда можно устроиться, если нужно немного… На Капри тепло.

Они доели пиццу, допили вино.

— Очень вкусно, — поблагодарила Татьяна Николаевна. Уже занимался ранний рассвет, и в его полумраке ей показалось, что над древними башнями Санта-Марии-Маджоре тускло подсвечивают падающие снежинки. Она вспомнила Москву, ее обычный осенний мрак и слякотную зиму.

— Как ты думаешь, — внезапно спросила она, — сколько может стоить поддельный паспорт?

Цезарь пообещал ей узнать. Наутро они должны были встретиться и поехать в Ватикан.

Глава 10

Firenze

Я поехала во Флоренцию не столько для осмотра достопримечательностей, сколько для встречи с друзьями. Они, много лет назад уехавшие в Израиль, а теперь полноправные граждане Канады, с удивительным для меня постоянством приезжали сюда уже много раз, когда у них были деньги и выпадало свободное время.

— Почему именно во Флоренцию? — удивлялась я.

— Здесь особая аура.

— Но ведь вы еще не бывали во многих других городах и странах!

— Нам нравится здесь.

— Но чем вы занимаетесь? Морских пляжей поблизости нет, а сам город невелик и за несколько дней его можно изучить вдоль и поперек.

— Мы ничего здесь не изучаем, и нам не нужны морские пляжи. Приезжай, и ты все поймешь. Здесь можно увидеть, как движется время.

И я приехала. И мы уже теперь ничего не делали втроем. Правда, вставали, как и большинство туристов в Италии, рано, до жары, выходили из гостиницы до завтрака и пешком брели по тенистым набережным Арно до Старого моста. Там устраивались в его арочных пролетах, опираясь на древние, шершавые, теплые даже после ночи камни и молча смотрели, как золотит солнце спокойную гладь воды. Потом лениво шагали вдоль ослепительных витрин флорентийских золотых лавок. (Изделия местных ювелиров разительно отличаются от побрякушек, предлагаемых нам в московских ювелирных бутиках под видом «итальянского золота».) Мы проходили сквозь маленький рынок, втиснутый с трудом между каменных стен домов, и неизменно останавливались у «Кабанчика» — небольшого фонтана, изображающего дикого поросенка. Порчеллино — так звучит «поросенок» по-итальянски — осторожно присел в каменной чаше на задних лапках, вытянув хитро-забавную мордочку. Из приоткрытой пасти его струится вода, и кажется, что он сейчас высунет от жары язычок, как собака. Пятачок его ослепительно блестит на солнце, он отполирован руками туристов — каждый хочет погладить забавного зверька, а многие еще и просовывают монетку в его пасть между нижними зубами. Скатываясь со струйкой воды, монетка попадает в специальную прорезь в дне чаши — городскую копилку, и оттуда деньги достают не бродяги-нищие, а городские власти. Специальный человек приходит и отпирает дверцу особым ключом. На что идут деньги, неизвестно, но считается, что со времен республики расходование денежных средств во Флоренции открытое. Во всяком случае, так рассказывали мне мои друзья.