Новый Библейский Комментарий Часть 1 (Ветхий Завет) - Дональд Карсон

Последнюю важную группировку представляли зилоты. Они черпали вдохновение в первых победах Маккавеев и олицетворяли собой ненависть народных низов Израиля к иноземному, языческому правлению. Как мы видели, их агитация нашла свое высшее выражение в Иудейском восстании 66–73 гг., хотя этот бунт имел в иудаизме более основательную базу.

Богословие и толкование

Несомненно, что все эти группы внутри иудаизма считали себя наследниками древних традиций. Поэтому различия между ними были в каком–то смысле различиями в интерпретации этих традиций. Об ожесточенных дебатах, касающихся природы веры, свидетельствует огромное количество литературы, созданной в последние два столетия до н. э. и в первом столетии н. э. Это были века самоопределения иудаизма. Литература свидетельствует о широком разнообразии идей, которые невозможно свести в некую последовательную систему. Несогласие фарисеев и саддукеев в вопросе о воскресении (Деян. 23:8) — это лишь один из примеров.

Эта литература принимает самые разнообразные формы. Мы уже упоминали «устное предание», которое находилось в процессе превращения в письменное, чтобы в свое время превратиться в Мишну (II век н. э.) а затем и в более пространный Талмуд (V век). Этот процесс ассоциируется главным образом с фарисеями, и в первую очередь — с двумя раввинами: Шаммаем и Гиллелем, жившими в I веке до н. э. Споры между Гиллелем и Шаммаем упоминаются в Мишне, причем раввинистический иудаизм отдает предпочтение более точному подходу Геллиля к истолкованию закона. Раввинистический иудаизм, который стал рассматриваться как «ортодоксальный», свидетельствует о преобладании этой разновидности фарисейства в течение первого столетия н. э.

Существовали и другие формы библейской интерпретации. Комментарии к библейским текстам делались в Кумранской общине. Один из примеров подобных комментариев — pesher (пешер, толкование) на Авв. 1 — 2. Предсказанные события истолковываются здесь как исполнившиеся в общине. Кумранские pesharim (пешеры) можно считать ранней формой того вида литературы, который известен под названием таргумов; о них мы говорили выше (в связи с Ездрой).

Помимо библейских толкований возникало множество самостоятельных произведений, в том числе так называемые апокрифы. Среди них Книга премудрости Иисуса, сына Сирахова, написанная в традиции ветхозаветной Книги Притчей примерно в 180 г. до н. э. Считается, что она содержит идеи, которые позднее были восприняты либо саддукеями (неверие в воскресение и особая роль Храма), либо фарисеями (почитание закона и необходимость победить грех). Другая книга «премудрости», Книга Премудрости Соломона, представляющая собой полную противоположность Книге Премудрости сына Сирахова, пытается объединить ортодоксальный иудаизм с греческой философией, популярной в Александрии. Книги Маккавеев (главный источник по истории маккавейского периода) — это не только исторические, но и богословеские книги. Отсутствие в одной из них идеи о воскресении заставляет считать Первую книгу Маккавейскую саддукейской; Вторая книга Маккавейская, напротив, превозносит мученичество за преданность закону и выражает уверенность в воскресении праведников (2 Мак. 7:9), что сближает ее с фарисейскими воззрениями.

Остальные апокрифические книги в основном состоят из разнообразных религиозных предписаний. Пожалуй, наиболее известна Третья книга Ездры. Это одна из нескольких книг (включая каноническую), носящих имя Ездры. В своей нынешней форме Третья книга Ездры является христианской, хотя гл. 3 — 14 содержат иудейский апокалипсис; в некоторых древних вариантах она называлась Четвертой книгой Ездры. Это произведение отражает растерянность верующих иудеев после падения Иерусалима в 70 г. и недоумение; они не могли понять, как справедливый Бог мог допустить, чтобы Его народ так страдал. В этом просматривается освященная веками религиозная тема, воплощенная здесь в фантастических образах апокалипсиса.

Наряду с апокрифами существует обширная литература, известная под названием «псевдоэпиграфы»; эти произведения безосновательно приписывались крупным деятелям библейской и иудейской истории. Многие из них написаны в форме апокалипсиса, т. е. откровения. К этой категории обычно относят две библейские книги — Книгу Пророка Даниила и Откровение Иоанна Богослова, но было и множество других. Для апокалиптических писаний характерно особое откровение, получаемое человеком через ангелов, во сне или в видении. Обычно эти видения в фантастических образах и символах приоткрывают, как полагают, замыслы Бога.

Апокалиптическая литература связана с временами великих потрясений. Книга Пророка Даниила, как известно, написана в вавилонском плену. Другие образцы этой литературы восходят ко времени селевкидских гонений. Форма апокалипсиса традиционно связывается (как в Первой книге Еноха) с верой в воскресение и учением о конце света (эсхатологией). Возможно, первоначально это была реакция на страдания народа при Селевкидах. Тем не менее апокалиптическую литературу можно рассматривать с различных точек зрения. Похоже, что ко времени создания Третьей книги Ездры в форму апокалипсиса могли выливаться представления, в которых эсхатологические мотивы не были преобладающими; по духу эта книга скорее сближается с книгами «премудростей» прошлого. (См. также статью об апокрифах и апокалиптике.)

Мессия

Читая Новый Завет, мы видим, что во времена Иисуса мессианские ожидания были неотделимы от надежды иудеев на освобождение от римского влияния. Но из литературы этого периода почти невозможно воссоздать стройное мессианское учение. Не во всех писаниях, посвященных будущему Божественному спасению, присутствует отчетливый мессианский элемент. Если мессианские упования и встречаются, то они обычно связаны с некоторыми сторонами ветхозаветного учения, например, с ожиданием нового царя из колена Давидова (Иез. 34:23), Страдающего Раба Господня (Ис. 53) и Сына человеческого в Книге Даниила. Эти ожидания многообразно проявляются и в период между двумя заветами.

Ессеи ожидали Мессию, который поведет их в последнюю битву со злом. Похоже, однако, что на самом деле они искали двух мессий: царя и священника. В Псалмах Соломона (конец I века до н. э. — начало I века н. э.) выражена надежда на пришествие царя–воителя из колена Давидова, который соберет рассеявшийся народ Израиля на его земле и будет править им в чистоте и справедливости, подчиняя все остальные народы {Псалмы Соломона, 17:21—46; 18). Но этот персонаж, по–видимому, не имеет божественного происхождения. С другой стороны, Сын человеческий — Божественная фигура из Дан. 7 — снова появляется в / Енох. 45—57. Это сверхъестественная, предсущая личность, Которая правит народами и, в конечном счете, поведет их на суд. Таким образом, у иудеев, знавших Иисуса, имелся некий комплекс идей, на который можно было опереться при формировании представления о Мессии. Из Евангелий следует, что превалировало представление о царственном воителе (Мф. 22:42; Ин. 6:15). Сам Иисус проявлял осмотрительность в применении по отношению к Себе мессианских представлений (Мф. 9:30), однако в Своем самоопределении часто ссылался на ветхозаветные обетования.

Иисус

Жизнь Иисуса следует рассматривать в контексте иудейского мира, особенности которого мы кратко описали. Галилея, где началось Его служение, — это область, которая в иудейском расколе поддерживала традиционные ценности и которой не коснулась эллинизация. Здесь Он избрал Своих учеников. Очевидно, они находились под влиянием различных широко распространенных идей. Один из них был зилотом (Лк. 6:15). Другие, несомненно, склонялись к представлению о Мессии — царственном воителе, который установит свое царство (Мк. 10:35—45; Деян. 1:6). Матфей, как известно, был сборщиком налогов на службе у римлян. Можно представить, какие разногласия были на первых порах у двенадцати апостолов!

Учение Иисуса обращалось к важнейшим проблемам тех дней: истолкованию закона, совершению жертвоприношения, соблюдению субботы, отношениям с Римом и спасению «Израиля» — проблемам, которые, как мы видели, раскололи общество иудеев. Кроме того, Он, по–видимому, нашел поддержку у тех, кто ожидал Мессию. Но, как вскоре обнаружили ученики, Он упорно пресекал все попытки подогнать Его под какой–то стереотип — возможно, именно поэтому терпение Иуды Искариота иссякло. Иисус утверждал Свое высшее право в отношении субботы (Мф. 12:8); настаивал на превосходстве «милости» в вопросе соблюдения ритуала, столь дорогом сердцам фарисеев (Мф. 9:13; 12:12); по поводу закона заявлял, что пришел «исполнить» его (Мф. 5:17), но осуждал тех, кто щепетильно выполняя мельчайшие требования закона, пренебрегал его сущностью (Мф. 23:23). Провозглашенное Им царство было не обещанием победы Израиля, а суровым предостережением избранному народу (Мф. 13:1—51; Мк. 12:1 — 12). Даже Храм не был неприкосновенной святыней. Отношение Иисуса к Храму и священникам было двойственным, ибо Он, несомненно, признавал их высокий авторитет в повседневной жизни (Мф. 8:4), но о Себе говорил, что «здесь Тот, Кто больше Храма» (Мф. 12:6). В других местах Он называет Себя истинным «Храмом» (Ин. 2:19–22; ср.: Мк. 14:58). Своим учением Иисус поставил людей того времени перед трудным выбором. Его проповедь подразумевала переосмысление всех аспектов жизни народа и древнего завета между Богом и Израилем. С этого времени народ Божий не нуждался ни в каких национальных ограничениях (Мф. 8:10–12). Учение апостолов, особенно Павла, тоже обращается к этим темам (Рим. 3:21–22 — о законе; Рим. 9–11 — об Израиле; Гал. 3:27—29 — об иудеях и язычниках; 1 Кор. 3:16 — о распространении понятия «Храм» на церковь; ср.: Евр. 10:11 — 18, где Иисус одновременно и великий священник, и жертва).