Маленький лорд Фаунтлерой (пер. Демуровой) - Фрэнсис Бернетт

— Как! — сказал он. — Ты хочешь, чтобы я начал строить образцовые дома для арендаторов?

И он накрыл маленькую ручку ладонью и даже погладил ее.

— Но эти хижины надо снести, — убежденно настаивал Фаунтлерой. — Так Дорогая говорит. Давайте… Давайте завтра туда пойдем и прикажем их снести. Все так обрадуются, когда вас увидят! Они поймут, что вы пришли им помочь!

И глаза его засияли, как звезды, на его разрумянившемся лице. Граф поднялся с кресла и положил руку на плечо мальчика.

— Давай выйдем и прогуляемся по террасе, — предложил он с коротким смешком. — Там все и обсудим.

Они принялись прогуливаться по широкой каменной террасе, как делали обычно, если вечер был ясным, и хотя граф засмеялся еще раза два, он, казалось, обдумывал что-то, что не было ему неприятно, и не снимал руки с плеча своего спутника.

Глава десятая ГРАФ ВСТРЕВОЖЕН

По правде говоря, миссис Эррол обнаружила много печального, когда она стала навещать бедняков в деревушке, которая казалась такой живописной, если смотреть на нее со стороны вересковых пустошей. Вблизи все было далеко не так красиво, как на расстоянии. Там, где она ожидала увидеть благополучие и трудолюбие, она обнаружила праздность, нищету и невежество. Вскоре она узнала, что деревня Эрлсборо считалась самой бедной деревней в округе. Мистер Мордонт поведал ей о своих многочисленных трудностях и неудачах, а о многом она узнала сама. Для управления имением всегда выбирались люди, умевшие угодить графу, которых нимало не трогали несчастья и разорение бедных арендаторов. И потому многое в деревне было запущено и день ото дня только ухудшалось.

Что же до Эрлз-Корта, так это был просто позор — покосившиеся домишки, несчастные, больные, изверившиеся люди. Когда миссис Эррол впервые увидела эти хижины, она содрогнулась. Такая нищета и запустение выглядели в деревне еще плачевнее, чем в городе. Казалось, здесь уже ничем не помочь. Глядя на грязных нечесаных детей, которые росли среди порока и грубого безразличия, она подумала о своем сыне, жившем в огромном великолепном замке, которого окружали роскошь, довольство и красота, которого берегли и лелеяли, словно он был юным принцем, чьи желания надлежало тотчас исполнять. Смелая мысль пришла ей в голову. Как и все остальные, она понимала, что граф, на счастье, привязался к мальчику и вряд ли откажет ему в любой просьбе.

— Граф ни в чем ему не откажет, — сказала она мистеру Мордонту. — Он исполнит любое его желание. Почему бы не использовать это для блага людей? Я позабочусь о том, чтобы это осуществить.

Она знала, что может положиться на доброту детского сердца Седрика. И она рассказала ему о бедах Эрлз-Корта, уверенная, что он передаст ее слова деду; она надеялась, что это приведет к добрым последствиям. Так оно и произошло, как ни странно это показалось всем вокруг. Дело в том, что больше всего на графа действовала безоговорочная вера Седрика, что дедушка поступит правильно и великодушно. Не мог же граф допустить, чтобы мальчик понял, что он и не собирается проявлять великодушие и намерен поступать по-своему, не думая о том, прав он или нет.

Он настолько не привык к тому, чтобы на него смотрели как на благодетеля рода человеческого и само благородство, что он не мог признаться, глядя в любящие карие глаза внука: «Я негодяй, вспыльчивый и себялюбивый. За всю свою жизнь я не совершил ни одного благородного поступка; и мне наплевать на Эрлз-Корт и всех этих бедняков…» Он успел так привязаться к этому мальчику с копной светлых кудряшек, что теперь уж и не возражал бы против того, чтобы время от времени сделать кому-то приятное. Вот почему после некоторых размышлений — хоть он и смеялся над самим собой — он послал за Невиком и долго беседовал с ним о жителях Эрлз-Корта, в результате чего было решено снести ветхие лачуги и построить новые дома.

— На этом настаивает лорд Фаунтлерой, — сухо сказал граф. — Он полагает, что именье от этого выиграет. Можете сказать арендаторам, что это его идея.

И он взглянул на маленького лорда, который играл с Дугалом, лежа на ковре перед камином. Огромный пес теперь ни на шаг не отходил от мальчика — когда Фаунтлерой отправлялся куда-нибудь, он величаво следовал за ним, а во время верховых прогулок с достоинством трусил рядом.

Конечно, все в округе узнали о принятом плане. Поначалу многие в него не поверили; но когда в деревне появился отряд рабочих, которые начали снос лачуг, люди стали понимать, что маленький лорд Фаунтлерой оказал им еще одну услугу и что благодаря его заступничеству позорным лачугам в Эрлз-Корте пришел конец. Знал бы он, как о нем всюду говорили, как хвалили и пророчили ему, когда он подрастет, великое будущее, он бы очень удивился. Он жил себе простой и счастливой детской жизнью — бегал по парку, гонялся за кроликами, валялся на траве под деревьями или на ковре в библиотеке, читал прекрасные книги и беседовал о них с графом, а потом пересказывал матери, писал длинные письма Дику и мистеру Хоббсу, которые отвечали ему, каждый в своей характерной манере, катался верхом с графом или Уилкинсом. Когда они проезжали через ближайший городок с его рыночной площадью, на него оборачивались, и он заметил, что лица у встречных светлели, когда они приподнимали шапки, здороваясь с ним; впрочем, он полагал, что это происходило оттого, что он ехал с дедушкой.

— Они вас так любят, — сказал он как-то, глядя на графа с радостной улыбкой. — Вы заметили, как им приятно видеть вас? Надеюсь, что они и меня когда-нибудь так же полюбят. Как это, верно, приятно! И он с гордостью подумал о том, как хорошо быть внуком человека, который завоевал все сердца.

Пока строили новые дома, Фаунтлерой часто ездил вместе с графом в Эрлз-Корт — строительство его очень интересовало. Он спешивался и подходил к рабочим; скоро он со всеми перезнакомился, расспрашивал их о том, как возводят стены и кладут кирпичи, и рассказывал им про Америку. Через два-три дня, возвращаясь в замок, он уже объяснял графу, как делают кирпич.

— Мне такие вещи всегда интересны, — сказал он, — никогда ведь не знаешь, что тебя ждет.

А рабочие говорили о нем, когда он уезжал, и смеялись над его безыскусными речами; впрочем, он им нравился — им нравилось смотреть, как он стоит среди них, сунув руки в карманы и сдвинув на затылок шляпу, и с воодушевлением рассказывает что-то.

— Ну и мальчик! — говорили они. — Другого такого не встретишь! А как говорит откровенно! Да, в нем-то ничего нет дурного!

Вернувшись домой, рабочие рассказывали о нем женам, а жены — соседкам, так что прошло совсем немного времени, а уже все говорили о маленьком Фаунтлерое или вспоминали какую-то историю, связанную с ним, и постепенно все узнали, что наконец-то «злодей» привязался к кому-то, кто тронул и даже согрел его окаменевшее сердце. Впрочем, никто и не подозревал, до какой степени это было верно и как день ото дня граф все больше привязывался к мальчику, единственному существу, проявившему к нему доверие. Он уже ждал того времени, когда Седрик вырастет и станет красивым и сильным юношей, сохранив в то же время доброе сердце и редкий дар дружбы; граф размышлял о том, чем он займется и как использует свои способности. Когда он глядел на мальчика, растянувшегося на ковре с огромным томом в руках, в глазах у старика появлялся подозрительный блеск, а на щеках — румянец. «Мальчик может многое свершить, — думал он, — очень многое!» Он никогда никому не говорил о своих чувствах к Седрику; когда же упоминал его имя в разговоре, то всегда угрюмо усмехался. Но Фаунтлерой вскоре понял, что дедушка его любит и что ему нравится, когда он рядом — стоит ли возле его кресла в библиотеке, сидит ли против него за столом, едет ли верхом или гуляет с ним вечером по каменной террасе.

— А помните, — сказал как-то Седрик, подняв глаза от книги, которую читал, лежа на ковре, — помните, что я вам сказал в тот первый вечер? Что мы с вами будем хорошими друзьями? По-моему, лучше друзей, чем мы с вами, не бывает, правда?

— Да, мы с тобой, пожалуй, и вправду подружились, — произнес граф. — Иди-ка сюда.

Фаунтлерой поднялся и приблизился к графу.

— Есть у тебя какое-то желание? — спросил граф. — Чего тебе не хватает?

Мальчик как-то задумчиво поднял свои карие глаза на деда.

— Только одного, — отвечал он.

— Чего же? — спросил граф. Секунду Фаунтлерой помолчал. Впрочем, он был готов к этому вопросу.

— Дорогой, — отвечал он.

Легкая гримаса пробежала по лицу графа.

— Но ты с ней видишься чуть не каждый день, — возразил он. — Разве этого недостаточно?

— Я раньше видел ее все время, — произнес Фаунтлерой. — Когда я ложился спать, она меня целовала на ночь, а по утрам она всегда была рядом и можно было все-все ей рассказать, не откладывая.

С минуту старый граф и мальчик молча смотрели друг другу в глаза. Граф нахмурился.