Книга Легиона (Журнальный вариант) - Наль Подольский

Обдумывание парадокса привело к неожиданному умозаключению. До сих пор все известные постулаты о дискретности человеческих душ, об изначальной уникальности и неуничтожимости каждого отдельного эго вызывали у Легиона сомнения в первую очередь тем, что не мог же, в самом деле, Создатель штамповать эти пресловутые души, создав для их производства некое подобие обувного конвейера. А механизм их генерации оказался много проще: все бесконечное многообразие человеческих "я" было сотворено одним росчерком, и даже не пера, а мысли - двойная спираль ДНК, обеспечивая огромное количество генных комбинаций, с практической точки зрения - бесконечное, фактически исключала тождественную мультипликацию организмов. Безупречность Творения вызвала у Легиона чувство, напоминающее зависть.

Но в таком случае возможность тождественного повторения генной цепочки означала репликацию его, Легиона, личности и вероятность репликации сознания, то есть не предусмотренный Творением факт. Теперь ему стало понятно озверелое сопротивление девчонки: она просто запрограммирована на то, чтобы не дать реализоваться непредусмотренному событию. От этого дух захватывало: он, Легион, воочию наблюдал, как Господь Бог исправляет опечатку, латает свои огрехи. Это было похлеще, чем в аспирантские времена найти ошибку в трудах научного руководителя. Ну а если это не огрех? Если так и предусмотрено Замыслом, и он, Легион, просто получил некий выигрыш в этой вселенской генной рулетке? От этих ли головоломок или в силу простого совпадения с ним стало твориться что-то необъяснимое. Он начал временами испытывать целую гамму не связанных с сиюминутной реальностью ощущений. Однажды, работая на компьютере, чувствуя под собой пластиковое вращающееся кресло, он одновременно с полной отчетливостью осознал себя лежащим на горячем песке у сине-зеленого моря, под шум прибоя и крики чаек. В другой раз ему довелось пережить состояние полета над землей под легкими полупрозрачными крыльями, и это уже невозможно было объяснить причудами памяти или игрой воображения: он никогда не летал на дельтаплане и не мог знать деталей его устройства.

Выходило, он обладал способностью каким-то образом проникать в чужие сознания. И, продолжая свои наблюдения, он невольно пробовал входить в сферы чужих восприятий.

Относительно выбора объектов вторжения Легион пришел к заключению, что выбор происходит подсознательно, с направленностью на положительные эмоции, и ему казалось соблазнительным сделать этот процесс управляемым. Постепенно он научился совмещать эмоциональные всплески сразу нескольких персонажей, составляя из них своеобразные коктейли. Земля для него была окружена плотной оболочкой ощущений и чувств, динамичной, пульсирующей, непрерывно обновляющейся оболочкой, и он назвал ее для себя сенсуальной сферой, или сенсосферой. Он даже задался вопросом, можно ли сенсосферу считать составной частью ноосферы, но отложил его решение до будущих времен.

Первой и наиболее простой задачей было научиться идентифицировать чужие сознания, каким-то образом "помечать" приглянувшиеся эмоциональные микрокосмы, чтобы повторно входить в них. Теперь он, проникая в чувственный мир очередного объекта, сразу выделял характерный для того комплекс ощущений, инвариантный относительно времени и перемен настроения персонажа: собственный запах, вкус слюны, осязательную картину зубов и полости рта, световой орнамент сетчатки при закрытых глазах и своеобразный осязательный рисунок, образуемый игрой мышц лица, особенно вокруг глаз. Получался как бы сенсорный слепок личности, сенсуальный синдром, легко находимый в континууме сенсополя Земли, подобно тому как при спектральном анализе без труда выделяется набор линий, присущий искомому веществу или элементу. Запоминание этих синдромов для Легиона не создавало проблем: он же не занимал-ся - хотя бы и на сенсуальном уровне переписью населения земного шара, и в конечном итоге его интересовали именно те личностные слепки, которые сами запоминались.

Как бы то ни было, в его памяти составился своего рода каталог человеческих душ. Против ожиданий он ему представлялся отнюдь не в виде дискретной, четочной или ячеистой структуры, а чем-то вроде большого облака, сероватого, играющего приглушенными цветными оттенками. Когда его воображение воспроизводило ключевое ощущение (которое ему в данный момент угодно было сделать ключевым), облачная масса приходила в движение и выделяла шаровидное образование. По мере дальнейшей работы воображения, а иногда, казалось ему, и само по себе шло последовательное дробление серовато-лиловой массы на все меньшие и все более близкие шарообразные сгустки, последний из которых раскрывался искомым сенсуальным комплексом, и Легион мгновенно оказывался в чувственном и эмоциональном потоке избранного объекта вторжения.

В результате некоторой тренировки поиск желаемых объектов стал происходить без усилий, а после нескольких проникновений в один и тот же объект вхождение в него осуществлялось кратким, почти мимолетным волевым посылом, словно мысленным нажатием клавиши.

Далее Легион видел три проблемы. Первая: научиться попадать в эмоциональную сферу объекта не только из сенсосферы, но и напрямую из физического мира, или, попросту, "влезать в душу" любого человека, попавшего в его поле зрения. Вторая: попробовать проникнуть из сенсуальной и эмоциональной сфер в ментальную, в мысли объекта. И, наконец, третья, потенциально наиболее опасная: нельзя ли вмешаться в мышление объекта, то есть, хотя это и некрасиво звучит, в какой-то мере им управлять?

Для начала следовало добиться достаточно долгого проникновения в мир восприятия какого-либо объекта, чтобы идентифицировать его в пространстве с точностью до города, улицы, дома, проще говоря - увидеть его непосредственно.

На дворе стоял дождливый октябрь, и в надежде идентифицировать свой город Легион пристраивался к объектам, испытывающим ощущение сырости на улице, но все они, как назло, старались поскорее оказаться внутри помещений. И вот, наконец, ему удалось найти человека, который слонялся по городу и явно никуда не спешил. Он был не по сезону легко одет - Легион спиной чувствовал промокшую под моросящим дождем куртку, правый башмак протекал - пальцы ног мерзли, и при каждом шаге слышалось противное хлюпанье. Объект испытывал чувство голода (похоже, с утра ничего не ел, решил Легион). Но сосредоточен он был на том, что мысленно перебирал вереницы слов, некоторые из них иногда произнося вслух. Иногда поток слов останавливался, и одна и та же строка с небольшими изменениями повторялась несколько раз либо с неуверенной интонацией произносились отдельные слова, а затем снова восстанавливался ласкающий слух внятный размер стиха. Итак, судьба свела Легиона с бродячим поэтом, под осенней моросью сочинявшим стихи. И самым важным для Легиона было то, что в отличие от других объектов поэт видел город - Легион за это проникся к нему почти нежностью. Улицы, проплывавшие перед глазами поэта, сразу показались Легиону знакомыми, и вскоре он увидел то, что нельзя было спутать ни с чем на свете - набережную Невы и кованый орнамент ворот Летнего сада. На время перестав бормотать стихи, поэт проследовал внутрь сада и побрел по боковой узкой дорожке, по самому ее краю, норовя при этом ворошить кучи опавших листьев, прислушиваясь к их шуршанию. Легион удивился, сколь прекрасны и легки эти звуки - ведь впервые он слышал их ухом поэта. Легион выбежал на улицу и остановил первую попавшуюся машину.

Через десять минут он был уже в Летнем саду и тотчас настроился снова на внутренний мир поэта - тот стоял, опершись на ограду, склонившись над темной водой Фонтанки, и сосредоточенно разглядывал оранжевые и желтые листья, медленно плывущие по течению. Выбравшись почти бегом к набережной, Легион наконец увидел его обычным зрением.

До него было шагов двадцать, и Легион едва успел разглядеть потертый джинсовый костюм, соломенные нечесаные и, похоже, давно не мытые волосы, задумчивое веснушчатое лицо. Появление Легиона вызвало у поэта волну невнятного, но сильного беспокойства - он выпрямился и стал удаляться уже не прогулочным, а нервным и скорым шагом. Легион же переживал несуразную смесь эмоций, как собственных, так и принадлежавших поэту: любопытство и желание приблизиться, свой непонятного происхождения страх и внезапную встревоженность поэта, и его жесткое нежелание, чтобы этот холеный, одетый с иголочки пижон, каким ему виделся Легион, приближался. Стремление сократить дистанцию было самым сильным, и Легион стал догонять поэта. Тот, не оглядываясь, побежал.

Тренированный Легион быстро настигал голодного поэта, но, когда расстояние между ними сократилось до нескольких метров, его охватила буря противоречивых ощущений и он уже не мог распознать, какие кому принадлежат, его легкие бились в попытке совместить ритмы двух дыханий, сердце аритмично дергалось, мускулы конвульсивно и вразнобой сокращались. Поэт издал сдавленный крик и побежал изо всей мочи, а Легион потерял сознание и рухнул на гранитные плиты. Через пару минут он начал было приходить в себя, и тут с ним случился первый в его взрослой жизни припадок эпилепсии.