Русский апокалипсис - Виктор Ерофеев

Идеальный муж и любимый мужчина — как совпадут прицел и мушка? Не зря идеальным мужем бывает чужой муж. Женщина нередко вибрирует между образами интеллектуально «качественного» и биологически привлекательного для нее мужчины. Образ идеального мужа сохраняется до тех пор, пока он вдруг не лопнет в женской голове. Пенелопа ткет свое полотно — Одиссей может плавать спокойно.

Мужчине обычно далек идеал «идеального мужа». Понятие «муж» со временем натирает шею. Мужчина по своей природе меньше муж, чем женщина — жена. Попрыгунья — модель разрушения семейной жизни. Душечка — модель ее сохранения. Да гори оно синим пламенем! Нет, уж лучше быть огнепоклонником.

Женская раздевалка

Сегодня ты пришла сюда одна, без подруг. Они не смогли, не захотели, разбежались на свидания, испугались гриппа. А ты пришла. У тебя перед собой, перед своим телом есть обязательства, и, если не прийти сегодня, зачем вообще ходить? Ведь у тебя сильный характер. Но оказаться в раздевалке без подруг, крутя в руке черную сумку со своими спортивными вещичками, это — совсем иначе. С подругами другие кажутся тенями без значения, их замечаешь по касательной. Но если ты пришла одна проплыть, пробежать, прозаниматься свое положенное время, то в шуме чужих голосов, хлопающих дверей и дверок, скрипящих и шаркающих скамеек тебя невольно охватит чувство одиночества: ты либо заторопишься, либо, наоборот, присядешь и оглянешься.

Странный, блин, запах! Это, конечно, не тот въедливый ад немытых подмышек, знакомый тебе с детства по школьной физкультуре. Сюда ходят девчонки с достатком, неважно откуда взявшимся, пользующиеся раскрученными парфюмами и дезодорантами, но твое одиночество строит стену между твоим миром и раздевалкой. Спортивный пот сладок — ты и сама не раз отмечала это после занятий. Он — как подарок твоим усилиям, благодарность тела за верность. Но женские запахи перед фитнесом скорее говорят о спутанности рабочих и бытовых энергий, мутности проблем, с которыми все сюда пришли. Может быть, потому и пришли, чтобы расквитаться с этим грузом.

Стук, скрежет высоких каблуков о слегка влажный кафель. Ты поднимаешь глаза. Тебе приходит в голову простой вопрос: где начинаются и заканчиваются твои современницы, где они — реальные, а где — фикция? Там, за дверью, или здесь? Они входят сюда расписными налетчицами, принцессами макияжа: их тонкие узкие брюки, блузки, подчеркивающие изящность плоти, куртки, дающие им необходимое околотелесное пространство, как приусадебный участок вокруг дома, модные юбки из бутика, волосы, падающие на плечи светлой волной, придуманное ими лицо — весь этот прикид держит их в состоянии вампирной готовности. Они — армия, только у каждой — свой род войск, свое боевое спецназначение. Однако военное положение в раздевалке распадается на куски обнажающегося тела. Как будто не тряпки снимают, а бронежилет! Чем больше они раздеваются, тем слабее их принадлежность к всемирной атаке, тем выразительнее — к предметному миру. Еще в белье они способны к обороне, но вот трусы сняли, и — вечная женственность стала предметом холодной соревновательности, а модная стрижка лобков — паталогоанатомическим индикатором времени.

Ты замечаешь эти юркие взгляды, брошенные из-под накрашенных ресниц, на себе, на других, на всех. Взгляды, как тени из фильмов-ужастиков, бегут по попе, грудям, ногам, животу. Они, уж точно, не подбадривают тебя — девальвируют, дезавуируют. Есть и просто ножевые удары. Ты сама погружаешься в эту быструю игру: здесь у тебя, дорогая, не то, там — не так. Садись, двойка! Главное, сохранить иронию и самоиронию, не превратиться в оценщицу из ломбарда. Однако человек, замечаешь ты про себя, слаб. Ну, а эти дурнушки чего визжат и смеются? Подумаешь, очень весело! Ах, они рассматривают модные мыльца, натирают друг друга модными кремчиками. Эротики вроде бы мало, но соски у них напряглись: телесный контакт. А у этой сколько противных родинок, мама родная! Нет, та еще ничего, только ноги в пупырышках. Куриные лапы! Крашеная толстушка к тебе повернулась своей целлюлитной задницей, нагнулась, наехала — здравствуй, жопа, Новый год! — так вот ты какое, мужское счастье!

Ты вскакиваешь, невольно гримасничая. Ты знаешь: у тебя есть такая милая гримаса обезьянки. Идешь в душ, стараясь ни до кого не дотронуться. У тебя нет брезгливости — ты просто сама по себе. Тебе идут твои гордые глаза. Есть все основания думать о себе хорошо. Вот только живот… а что ты, собственно, имеешь против своего живота? А что, собственно, значит твое любимое тобой тело? Может, я не так живу? Приехали! Долой, долой философские глупости! Не та эпоха. Прозрачные кабинки без передней двери. Опять — скопище моющихся уродок. И эта, большелобая, с голубыми венами на ногах, моется — часами она моется — подглядывает — здесь и в сауне — несчастная вуайеристка… Херотика! Показать ей шутки ради? Ты чего! Ну, девки… У них всех одна извилина, одна мысль, одна страсть — устроиться. Присосаться. Сучки… Я не люблю, когда их так много — этих голых бабьих тел. Молчи! Что я несу? Разве мужики лучше?

Ты включаешь воду. Шум теплой воды создает тебе иллюзию защиты. Ты постепенно приходишь в себя. Вода — одна хлорка! Нет, ты просто сегодня не в духе. Ля-ля-ля! Это — пройдет. Душ снимет все вопросы, а дальше — после своего фитнеса — ты почувствуешь легкость птицы. Влетишь в раздевалку с весенним криком:

— Девчонки, вы все прекрасны! Я вас люблю!

Ошибка Пушкина

Мне все чаще кажется, что Пушкин — это наше НИЧТО. Не потому, что я хочу спорить с всеобщим мнением, а потому, что он стоит так особняком в нашей культуре, что дальше некуда. Ни на кого не похож, никто не похож на него. Впрочем, речь пойдет не об этом.

Что делать, если ваша жена увлеклась другим мужчиной? Вы от нее такого не ожидали? Вы считаете себя самым лучшим и самым успешным. Если вы таким себя не считаете, то у вашей жены есть все основания кем-то увлечься. Но если вы себя любите, то как она посмела посмотреть на другого с нескрываемым интересом? Наверно, выжила из ума (если у нее есть ум), или вы ей опостылели со всеми вашими достижениями, или ей захотелось чего-нибудь новенького вместо вас, для нее уже старенького (сколько времени вы живете вместе?). Хорошо, если вы заметили это увлечение на первых стадиях еще не определившейся влюбленности. Это все равно как ранняя стадия рака. Это операбельно. Но все равно: рак есть рак. У нее глаза горят, когда она с ним говорит, ей все время хочется дотронуться до него, она одевается (прежде, чем однажды раздеться) только для него, она подхватывает любой разговор о нем, она даже вас достает своими мнениями о новом друге. Но вы — собственник. Вас бесит сама мысль о том, что ее тело может достаться другому, вы закрываете глаза и ясно видите, как они садятся в его тачку и едут непонятно куда. При этом она становится к вам холоднее, чем прежде, ваши интересы заботят ее все меньше и меньше, а вы все еще спешите поделиться с ней своими великими мыслями, рассказать о своих проблемах с родителями, которых она и раньше любила, если любила, меньше, чем вы.

А вам не приходила в голову простая мысль: она вас тоже меньше любила, чем вы — ее? Когда-то вы ее победили, когда-то она вам, что называется, отдалась, и жизнь двинулась к любовному союзу, который закончился браком. Вот именно: закончился. Вы ее баловали — она считала это нормой. Вы рассказывали друзьям о ее кулинарных талантах — она молчала. Вы ею бесконечно восхищались, вас заводило, как она порой жарко дышала в постели любви, а она увлеклась другим и находит, что они с ним похожи характерами, отношением к жизни. В общем, влюбилась.

Ну и что, вызывать его на дуэль?

Так, видимо, думал Александр Сергеевич Пушкин. И — вызвал.

А если бы нет? Я уже не говорю о том, что Россия была бы еще более богата стихами и прозой, что возникло бы гениальное произведение о женской природе, что, наконец, масса творчества остановила бы общенациональный распад. Мне совестно за поэта. Все — не только Жуковский, но даже Вяземский — были неприятно удивлены его неадекватной реакцией. Душа страдала так сильно, что превратила его в жалкого ревнивца. Каждый мужчина жалок в ревности, но великий поэт в своей ревности к Жоржу Дантесу кажется просто смешным. На дворе стоял XIX век со своими представлениями о чести, но человеческая природа была такая же, как наша. Женщины хотели удовольствий, мужчины — тоже. Мужчины позволяли себе увлечения, женщинам — не дозволялось. Наталья Николаевна, став равнодушной к гениальности мужа, влюбилась в модного французского эмигранта, своего ровесника. Это увлечение проходило на глазах всего Петербурга. Они втроем, вместе с сестрой-ширмой Екатериной, катались в санях. Пар валил из их уст. Дантес пахнул спермой. Чтобы замять скандал, Дантес великодушно женился на некрасивой Екатерине. Но все равно продолжал увлекаться. Ну, и сколько бы времени продолжалось это увлечение? Наталье Николаевне нравилось нравиться мужчинам. Дантес бы постепенно утонул в семейных проблемах, запутался бы в своей сексуальной ориентации, надоел бы пушкинской жене: приелся. Она бы от него отпала — Пушкин вздохнул бы с облегчением.