Закон сохранения - Сергей Николаевич Стоян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глен, уже сидевшая в кабине флаера, хмуро наблюдала, как Вадим снова и снова дергает за красно-синюю рукоятку и с каждым разом делает это все более остервенело. Еще немного – и он оторвал бы ее напрочь, но тут в ангаре появилась Келли.
Сотворив нечто неуловимое и еще раз крутанув рычаг, она уверенно направилась к флаеру. Вверху громко хрустнуло и зашипело, хлынул солнечный свет – путь к отступлению был свободен, а Келли с невозмутимым видом заняла кресло в пассажирском отсеке и пристегнула ремень безопасности. Забравшись на место пилота, Вадим красноречиво посмотрел на Глен. Та пожала плечами. Действительно, а что тут поделаешь, не выпихивать же ее силой!
Вадим поерзал, устраиваясь поудобнее. На самом деле он слегка побаивался эту машину и подсознательно оттягивал старт. Чуть влажная куртка неприятно холодила спину. Мысль о том, что неплохо бы, для конспирации, переодеться в свою родную одежду, пришла к ним слишком поздно. Облачаться в грязное не хотелось, Глен отстирала что смогла, и теперь леденящему душу нервному ознобу помогали доконать беглецов леденящие тело законы физики.
Пьяное спокойствие предыдущих дней сыграло с ними злую шутку – в самый ответственный момент поставив на грань нервного срыва. Впереди их ждала лишь суровая борьба за выживание, да и позади не осталось ничего обнадеживающего.
Наконец Вадим взял себя в руки и сосредоточился на управлении. Флаер, подвывая на низких оборотах, довольно плавно оторвался от пола, порыскал туда-сюда, нащупывая датчиками посадочную шахту, и мягко пошел вверх.
Утреннее солнце по-хозяйски вломилось в окна и уставилось на людей, как бы удивленно интересуясь: а вы кто такие? С небольшой задержкой бортовой компьютер активировал светофильтры, и на том спасибо. Вадим открыл глаза, перевел дыхание. Флаер висел носом к морю, вокруг простиралась безмятежность. Этот мир был живой, естественный и абсолютно безобидный. Кому он мешал? Кто мог замыслить сжечь его, обратить в поток чистой энергии, а главное – зачем? Что обретут неведомые исследователи после такого варварского эксперимента? Вечную жизнь? Абсолютный покой? Спокойствия им и так, пожалуй, не занимать.
Вадим включил автопилот. Машина крутанулась и пошла вглубь материка, в сторону гайки. Обратный путь всегда кажется короче, вот и теперь, не успели они оглянуться, как флаер опустился на белесое, каменистое плато. Рядом тихо шуршал лес. На горизонте игриво перемигивались искрящимися снежными шапками вершины далеких гор. Серая туша гайки с зияющей дырой тоннеля в боку на этот раз выглядела здесь особенно неуместно.
Внутри артефакта все было по-прежнему – испещренные слюдяными прожилками стены, устойчивый сквознячок, пахнущий сыростью колодец и, конечно, центральный купол с неизменным красноватым свечением.
Расположились прямо на каменном полу рядом с колодцем. Японец говорил, что «так надо». Келли устроилась с противоположной стороны. До обозначенного господином Хосимото времени прохождения импульса коррекции оставалось чуть более двух часов. Они специально выбрались заранее, мало ли что…
Стали ждать.
– Как ты думаешь, мы что-нибудь почувствуем? – спросила Глен.
– В прошлый раз, когда нас выперли с Теллуры, лично я ничего не почувствовал, – недовольно ответил Вадим.
– Я тоже.
Вадим покосился на Келли.
– Интересно, а она заметила момент своего превращения в амебу? – спросил он.
– Она не амеба, – возразила Глен. – Просто у нее иссякли эмоции…
– Угу, и мозги запотели…
– Не забывай – мы ей кое-чем обязаны!
– Я помню… пока еще, а вот что будет через пару часов…
– Если прохождение через гайку настолько опасно, Хосимото предупредил бы нас, – неуверенно предположила Глен.
Вадим бросил на нее снисходительный взгляд.
– Тогда зачем была нужна вся эта возня с инъекторами? – озабочено поинтересовался он. – Хосимото и его помощники стремились заполучить нас минуя гайку. Почему?
– Не хотели ждать очередного импульса коррекции. Я так поняла, что переход возможен только с его подачи.
– Гадать без толку, – угрюмо сказал Вадим. – Ты лучше втолкуй своей молчаливой подруге, что в поселке нас могут встретить весьма недружелюбно. Пусть особо не дергается, а то всем накостыляют…
– Мне кажется, она все прекрасно осознает.
– Ну-ну…
– А вот осознаешь ли ты?
– О как! – Вадим подозрительно уставился на девушку. – Что ты еще натворила?
– Я – ничего, но, чтобы вовремя убраться с планеты, нам предстоит действовать очень жестко. Не исключено, что возникнут проблемы с охраной космопорта. Ты готов побороть сомнения, жалость, брезгливость, страх?
– Опять ты за свое, – поморщился он. – Смогу ли я убить человека? Ты уже спрашивала…
– Да. Но в ответ получила лишь дурацкую историю инфантильного юноши периода раннего полового созревания.
– А что ты рассчитывала услышать? Клятву профессионального киллера? Так я вашим ритуалам не обучен, и вообще все будет зависеть от конкретных обстоятельств.
– Я хочу, чтобы ты уяснил простую вещь – этим людям осталось жить всего трое суток…
– Не факт!
– Если мы сейчас все-таки окажемся на Теллуре, полагаю, что факт. Ты хочешь исчезнуть вместе с ними?
– Не хочу. Но почему ты решила, будто мы какие-то особенные, что непременно должны выжить и имеем право идти к спасению любой ценой?
– Мы все особенные, каждый по-своему. Борьба за существование – один из важнейших инстинктов, благодаря которому человечество до сих пор худо-бедно обретается во Вселенной. И не тебе обвинять меня в эгоизме! Укажи мне цель, ради которой мне надо пожертвовать собой, и если она мне понравится – я пожертвую, не сомневайся, а сейчас моя цель – выжить!
– Я никого не обвиняю, – помотал головой Вадим. – Но согласись, мотивировать убийство человека тем, что он и так скоро умрет – противоестественно. И потом – как скоро? Три дня, значит – можно! А неделя? А месяц? Год? Знаешь, как-то услышав очередное печальное сообщение о смерти еще одного великого представителя земной науки и культуры, я подумал: сто лет – не такой уж большой срок, а по космическим меркам и вовсе – мелочь, но через сто лет на Земле не останется ни одного живущего сейчас человека! Ну, грубо говоря, десяток долгожителей – не в счет. Ты вдумайся, практически ни единого! Нет, не надо иронических ухмылок, ты сосредоточься, прочувствуй ситуацию! Все мы – ходячие трупы, категорически отказывающиеся в это поверить. А теперь прикинь, как это выглядит со стороны: чего они там копошатся-то, все равно уже не жильцы… Бац – и готово, и не фиг мучиться…
– А ты оптимист…
– Я уже пустое место – фантом, впрочем, как и ты… Похоже, гадалка была права, объективная реальность отторгает нас, мы здесь лишние…
– Слушай сюда, фантом безнадежности, в данный момент для нас нет ничего реальнее, чем перспектива окончательно подохнуть в ближайшие дни! – Глен говорила негромко, отрывисто, словно гвозди заколачивала. – И если ты вместо отчаянной борьбы за жизнь будешь разводить свою гнилую философию, то загнешься не через сто лет, а меньше чем через сто часов!
– Хватит лирики, – отмахнулся Вадим. – Не боись. Я сделаю все как надо, вдруг мне понравится… Короче, побарахтаемся еще. Это даже забавно…
– Забавно?
– Ну, если предположить, что Страшного Суда не будет…
– Скотина ты двуличная, – с чувством резюмировала Глен.
– Ты тоже не ангел.
Обменявшись любезностями, они надолго замолчали.
Потом Глен неожиданно попросила его рассказать о Земле. Она ее почти не помнила. Он добросовестно рассказал. Получилось страшненько. Из рассказа следовало, что дышащий на ладан животный и растительный мир планеты ведет неравную борьбу за существование с неконтролируемо плодящейся и мечтающей о бессмертии, полуразумной и продолжающей деградировать, всепоглощающей и ненасытной биологической массой.
Потом Вадим попросил Глен рассказать о Хорке. Она сделала краткий обзор. Получилось еще страшнее. Та же самая биологическая масса из-за полного отсутствия животного и растительного мира в припадке деградации и ненасытности грызла и душила саму себя.
Потом воздух содрогнулся (будто испугался услышанного), черная тень промелькнула перед лицом, заставив непроизвольно моргнуть, стены едва качнулись, а успокоившись, слегка изменили очертания. Сейчас это было хорошо заметно.
