Как все было - Джулиан Барнс

Прошу прощения. Зря я так разошелся. Короче говоря, стоило мне только помахать перед носом у мистера Тима своей поддельной рекомендацией от Гамлетовской академии, и меня тут же напустили на группу дремлющих за партами заморских отроков и отроковиц. С золотыми дублонами дело обстоит хуже, мистер Тим боролся со мной за каждый грош. Я с трудом вытянул у него пять пятьдесят за час — против щедрых восьми в школе имени Шекспира. При таком жалованье бедняга Олли, пожалуй, кончит мытьем полов в школьных коридорах.

Почему, поинтересовался мистер Тим, подражая Берлитцевским аудиозаписям с шелковистым акцентом иннуита, почему мне так необходимы свободные часы после обеда? Тут снова прискакал на подмогу бедный папаша. Мы с ним близки, как Ахилл с Патроклом, пояснил я (зная, что двусмысленность этого сравнения останется мистеру Тиму недоступна). Я должен подыскать ему приют для престарелых, и чтобы у него было широкое окно с видом на рощу вековых вязов, и на глубокую лощину, и на журчащий ручей, и на волшебный колодец, у которого исполняются желания, и на зеленую поляну… Дай Бог ему, подлецу, удостовериться, что Босх ничего не преувеличил, что его «Торжество Смерти» — всего лишь идиллическая картинка в сравнении с тем, что его ждет на самом деле. Но умоляю, не позволяйте мне отвлекаться в эту сторону.

И теперь в послеобеденные часы я прихожу и сижу с нею, когда она меня пускает. Тряпица трет, шуршат кисти, тихо гудит электрокамин (я уже сентиментально прислушиваюсь, не затрещит ли пылинка на спирали?), таинственно напевает Радио-3, а она сидит ко мне в четверть оборота, и я вижу ее волосы, заколотые на сторону за ухом без мочки.

— Это ведь неправда, про Розу? — спросила она вчера.

— Что неправда?

— Что она живет тут поблизости и что ты ходишь к ней?

— Да, неправда. Я ее не видел с… тех пор.

Точнее выразиться я не смог, потому что мне было неловко — состояние духа, которое, как вы, наверно, представляете себе, случается у Оливера Рассела приблизительно так же часто, как появляется на небе комета Галлея. Мне было противно вспоминать исполненный мною убогий гавот эротического непонимания, противно сравнивать — думать, что, может быть, Джил сравнивает, — как я нахожусь в одной комнате здесь с ней и как находился в одной комнате с той, другой. Я испытывал смущение. Что можно к этому прибавить? Дурацкая неловкость возникла исключительно из-за того, что я принял решение говорить Джил неподкрашенную, неприпудренную правду. Честное благородное! Никаких прикрас. Крест на пузе.

Это заразно. Я прихожу, сижу у нее в комнате, мы почти не разговариваем. Я у нее не распоясываюсь, не курю. И мы говорим друг другу правду. Мг-м. Угу. Это скрипки? Обрывок ритмичного цыганского напева, проходящая мимо цветочница, фонарь освещает грустную, чуть завистливую улыбку. Можете смущать меня и дальше, пожалуйста, Олли к этому готов, он уже почти привык.

Понимаете, я знаю, что у меня репутация человека, который добавляет к правде приправу острее, чем традиционный английский гарнир. Два вида овощей и мясная подливка — это не мой стиль. Но с Джилиан все иначе.

Я придумал одно изящное сравнение. В мире живописной реставрации мода меняется — говорю это с новоприобретенным, проникновенным знанием дела. Сегодня требуется тереть с утра до ночи железной мочалкой. А на другой день уже главное — ретушь, замалевка всех пострадавших мест. Ну и так далее. Основной закон восстановления — обратимость. Это означает (простите, если я здесь немного упрощу), что реставратор должен (должна?) делать только то, что, как она знает, потом может быть удалено другими. Надо все время помнить, что сегодняшняя верность твоего решения верна только сегодня, его окончательность условна. Вот, например, какой-то политический маргинал с дикарским копьем в руке продырявил полотно кисти Учелло, уверенный, что этим вандализмом добьется отмены некоей вредной статьи закона. В лечебнице для картин рану заделали, дыры и царапины заполнили целлюлозной массой и готовятся приступить к ретушевке. С чего же начинает реставратор? Реставратор наносит слой изолирующего лака, который когда-нибудь даст возможность без особого труда удалить все позднейшие красочные наслоения — скажем, когда станет модно демонстрировать не только эстетические достоинства картины, но также и превратности ее исторической судьбы. Вот что понимается под словом «обратимость». То есть можно вернуться назад.

Видите, как оно подходит? Вы посодействуете, чтобы оно получило распространение, ладно? Вот текст сегодняшнего дня: «Мы удалим то, чего не надо было делать, и это пойдет нам на пользу». Обратимость. Я уже принимаю меры и запасаю изолирующий лак для всех церквей и контор гражданской регистрации.

Когда она сказала, что мне пора уходить, я напомнил, что я ее люблю.

ДЖИЛИАН: Надо это прекратить. Я совсем не думала, что так получится. Предполагалось, что он будет приходить и рассказывать мне про свои неприятности. А вышло так, что говорю главным образом я. Он сидит, смотрит, как я работаю, и ждет, чтобы я заговорила.

Обычно у меня негромко играет радио. Музыка не мешает сосредоточиться. Ее как бы не замечаешь. А вот чье-то присутствие, например, Оливера… Я никогда не думала, что смогу при нем работать. Оказывается, могу.

Иногда мне хочется, чтобы он вскочил и набросился на меня. Все, Оливер, убирайся вон, а еще называется лучший друг Стюарта, да, да, именно вон! Но он не набрасывается, и я с каждым днем все меньше уверена, что моя реакция была бы такой.

Сегодня, когда мы прощались, я заметила, что он открыл рот и смотрит на меня со значением. Я опередила его и бойким деловым тоном сказала:

— Нет, Оливер. Нет, нет.

— Ладно. Ты не беспокойся. Я тебя не люблю. — Но взгляд остался прежним. — Я тебя не люблю. Я тебя не обожаю. Я не хочу быть с тобой всегда. Не хочу завести с тобой роман. Не хочу жениться на тебе. Не хочу всю жизнь слышать твой голос.

— Уходи.

— Я не люблю тебя. Не беспокойся, — повторил он, закрывая за собой дверь. — Я не люблю тебя.

ОЛИВЕР: Араукария грозит небу узловатыми пальцами. Вечер. Идет дождь. Мимо, шелестя шинами, проезжают автомашины. Я стою у окна. Я смотрю и жду. Смотрю и жду.

10. Я не могу в это поверить

СТЮАРТ: Я не могу в это поверить. Собственно, я даже не знаю толком, во что — в это. Это — «ничего», как уверяет Джил, или, наоборот, «все»?

Как говорят чертовы мудрецы, чья мудрость передается из поколения в поколение? Муж всегда первым начинает подозревать и всегда узнает последним.

Что бы это ни было… что бы ни было, страдать придется мне.

Кстати, не хотите сигарету?

ДЖИЛИАН: Эти двое, они каждый хотят одного: чтобы я была с ним. А я хочу и того, и этого. Вернее, когда того, а когда этого. Но в разное время чего-то одного.

Господи! Вчера я смотрела на Оливера и думала: я хочу вымыть твои волосы. Прямо вот так. Вдруг, ни с того ни с сего. Я даже смутилась. Они не были грязные — наоборот, они у него чистые и рассыпчатые. Они удивительно черные, волосы Оливера. И я представила себе, как я их намыливаю и споласкиваю, а он сидит в ванне. Ничего такого про Стюарта я никогда не представляла себе.

А я — посредине. На меня все время давят с обеих сторон. И страдать придется мне.

ОЛИВЕР: Почему винить всегда надо меня? Олли, разбиватель сердец, Олли, разрушитель семьи. Пес, кровопийца, змея подколодная, паразит, хищник, стервец, собака динго. А на самом деле совершенно не так. Я скажу вам, кем я себя ощущаю. И не смейтесь, пожалуйста. Я — тот самый мотылек, ночная бабочка, бьющаяся об стекло. Тук-тук-тук! Теплый желтый свет, такой, на взгляд, нежный, уютный, сжигает мне душу.

Тук-тук-тук! Страдать придется мне.

11. Любовь и т. д

ОЛИВЕР: Все это время я звоню ей каждый день и говорю, что я ее люблю. Она перестала бросать трубку.

СТЮАРТ: Вы уж потерпите и послушайте меня, хорошо? У меня не такой быстрый ум, как у моего друга Оливеpa. Я должен сначала разобраться, постепенно, шаг за шагом. Но в конце концов я докапываюсь до ответа.

Понимаете, на днях я возвратился домой раньше обычного. И когда завернул на нашу улицу — нашу улицу, — вдруг издалека вижу, мне навстречу идет Оливер. Я машинально помахал ему, но он шел, опустив голову, торопился и меня не видел. Где-то шагов за сто от меня он вытаскивает из кармана ключ и заходит в дом. Дом напротив, там еще перед окнами растет араукария. В нем старушка одна живет. Пока я поравнялся с этим домом, под номером 55, дверь уже захлопнулась. Я двинулся дальше, домой, вошел, прокричал, как всегда, бодро: «Ау! Я вернулся!» И стал соображать.

Следующий день была суббота. Я знаю, что Оливер по субботам дает уроки у себя на квартире. Я надел спортивную куртку, отыскал блокнот и фломастер и пошел через улицу в дом № 55. Вроде как я представитель местного совета, понимаете? Записываю последние данные в связи с новым коммунальным сбором или подушным налогом и проверяю всех проживающих по каждому адресу. Старушка представилась как миссис Дайер, домовладелица.