Выбор сталкера - Олег Бондарев

– Ну же, покажись, сволочь! – проорал бандит. – Или трусишь? Мы один на один, как видишь, так что все по чесноку!

Он прошел через поляну к огромному валуну, что лежал возле старого клена, и, плюхнувшись на него пятой точкой, презрительно бросил:

– Я-то думал, ты мужик.

Тут уж Смычок не выдержал. Ему и самому тошно было отлеживаться за кустом, пока убийца его племянника павой разгуливал по поляне. Последней фразой Косой окончательно избавил сталкера от сомнений. Бояться надо неизведанного, аномалий и артефактов, а не человека, такого же, как ты сам, из плоти и крови.

Однако не успел Костя подняться на ноги, как бандит заверещал, словно поросенок под ножом мясника. Не понимая, что происходит, Смычок выскочил на поляну, держа наготове пистолет.

Увиденное заставило сталкера остолбенеть.

Валун, на который уселся Косой, споро засасывал бандита в себя. Выглядело это не сколько жутко, сколько странно, необычно: ублюдок просто медленно погружался в совершенно обыкновенную серую глыбу.

Завидев Смычка, Косой на какое-то время потерял дар речи, а потом, спохватившись, наставил автомат на сталкера и потянулся к планке предохранителя.

Выстрел!

Еще один.

И еще, еще…

После четвертого Костя все-таки заставил себя опустить пистолет. Один в голову, еще три в грудь. Он убил Косого первой же пулей, другие выстрелы лишь сотрясали уже безжизненный труп. С запрокинутой башкой, перепачканный собственной кровью, бандит медленно, но верно исчезал в чреве прожорливого валуна.

Наверное, это и к лучшему. Если дружки Косого решат за ним вернуться, труп с четырьмя пулевыми наверняка вызовет у них куда больше вопросов, чем полное отсутствие оного.

Закусив нижнюю губу от злости, Смычок подошел к трупу и смачно плюнул мертвецу в лицо.

Гори в аду, сукин сын.

– За Гену, – процедил сталкер.

Теперь можно было продолжать путь.

В Боровой Офицер решил идти напрямик, в обход Бердского кладбища: надгробья, памятники и кресты всегда будили в нем нехорошие мысли, связанные с фильмами о зомби, апокалипсисе и прочей подобной муре. Умом вроде понимаешь, что все, кто могли ожить, уже давно ожили и вернулись в родной дом – за сорок-то с лишним лет! – но в глубине души все равно ждешь от «порченой земли» любых сюрпризов.

Офицер хорошо помнил историю, которую ему однажды поведал выпивший сосед по лестничной клетке, когда Игорь возвращался домой после своего третьего набега в Зону.

– Оттуда? – спросил мужик напрямик.

Логвинов вздрогнул и, повернув голову, смерил соседа оценивающим взглядом.

– Да не боись, Игорек, – махнул рукой мужик. – Я к этому делу без всякого. Каждый вертится, как может. Будь у меня духу побольше, я бы и сам… а, что теперь! – Он шумно затянулся.

Офицер, не сводя с него взгляд, достал из кармана ключи.

– Ты это… не знаешь ведь, что у меня отец там… того… как раз во время Посещения? – перейдя на заговорщицкий шепот, сбивчиво заговорил сосед. – Прикидываешь? Он в школе работал учителем, а жили мы… да тут и жили, в общем. А он чой-то там, где Маяк, преподавал, географию, стало быть… Ну, в общем, и в тот день, как назло, было у него два урока около полудня!

Игорь молча слушал, сжимая в кулаке брелок с ключами.

– Ну мне всего-то было шесть. А в школу, стало быть, только на тот год, – продолжал вещать мужик. – И я, конечно, еще толком не знал, что это за география-хренография такая, но от матери знал, что отец ее преподает. Вот, а в тот день, собственно, все это и случилось. Я, конечно, ничего не понял. Только мать, бледная, царство небесное. – Сосед наспех перекрестился. – И вся в слезах. Я ей корвалол едва успевал наливать, сердце сбоило – жуть! Я ж вообще ничего не понимал, спрашивал только, где папа, а она как про него услышит, так еще больше реветь… Знал бы почему, сам бы заныл с ней в голос!

Он ненадолго замолчал, и Логвинов не торопил его, понимая, до чего тяжело мужику вспоминать о былой трагедии.

– Она мне и созналась-то лишь через несколько дней, когда сама немного отошла. Прежде говорила, что отец уехал, а потом все ж сказала, что погиб из-за какой-то неведомой хренотени – тогда ж и неясно было, что это инопланетная мразота к нам пожаловала, после только обнародовали эту теории… по крайне мере, до простых людей позже она дошла гораздо. А мы из простых и были.

Мужик шмыгнул носом, снова затянулся.

– Ну так вот, – продолжил, выпустив струйку дыма вбок. – А буквально через две недели, стало быть, к нам отец пожаловал.

– В смысле – «муляж»? – вырвалось у Офицера.

– У меня, Игорек, его так назвать язык не поворачивается, – скривился сосед. – Это ж все-таки был отец… и уже не отец вроде бы. Ну оно и понятно ж, наверное, сложно ожидать, что после смерти папа придет таким же… ну, каким был до! А он, в общем, и не был…

Сосед взял небольшую паузу, докурил и, затушив сигарету, сказал:

– Мне страшно было, мать сначала обрадовалась, потом расстроилась еще больше, чем раньше… в общем, в итоге сдали мы его санитарам, они с неохотой, но забрали.

– А потом?

– А потом не знаю. Больше мы его не видели. Это я к чему, Игорек, все рассказал? Лучше тому, что там находится, там и оставаться, – наставительно изрек мужик. – Чужое оно для нас. Даже то, что своим было когда-то, на том теперь клеймо пришельцев вонючих стоит. На всем на том. Такие вот, брат, пироги.

С этими словами сосед ушел в квартиру, а Игорь, проводив его задумчивым взглядом, вставил ключ в замок.

Казалось бы, ничего особенного в этой истории не было. Да только теперь в памяти всплывали именно эти слова – про то, что было нашим, а теперь пришельцами помечено и потому «лучше б ему там, в Зоне, и оставаться». Дурацкие сомнения, пустячные, но все-таки присутствовали. Что, если с Серегой уже что-то случилось? Ради чего тогда умер Гусь, ради чего Логвинов вообще потащился в Зону и друга обрек на погибель? Что, если Зона вслед за Семеном отберет у него и брата? Что тогда останется ему? Спиваться в «Радианте», собирая мелочовку в окрестностях Лебедевки, чтобы хватило на самое дешевое парфюмерское пойло? Или же навсегда покинуть Искитим, возможно, вернуться к отцу… да вот только ждет ли он сына, а сам сын жаждет ли в действительности снова быть с ним?

Игорь поморщился. Хватит врать самому себе, лейтенант Логвинов. Отец у тебя – тот еще фрукт, чего уж там. Не зря ведь сначала ты от него сбежал, а потом и брат предпочел в замшелый городок близ Зоны переехать, лишь бы с папой рядом не оставаться. Имелись на то причины.

Это была лирика, такая неуместная в рассаднике смерти и в то же время позволяющая не сойти с ума от гнетущего ощущения тревоги, от паранойи, которая заставляет вертеть головой из стороны в сторону, ведь беда может обрушиться откуда угодно. Невольно сам с собой заговоришь, лишь бы пробить эту невыносимо тоскливую стену тишины.