Эшафот забвения - Виктория Платова

Все были на месте – ассистенты, реквизиторы, осветители: режиссер обожал мастер-классы имени себя, замершая в благоговении, растущая изо дня в день толпа фанатов вдохновляла его. Но кое-кого я все-таки недосчиталась: Леночки Ганькевич, с позором изгнанной из кинематографического рая Анджея Братны.

Обычная предсъемочная ленивая суета, никаких следов волнения, блаженное неведение на лицах. Пройдет не так много времени, и от этого неведения не останется и следа.

– Скоро вы там? – проявил сдержанное неудовольствие Серега Волошко. – Бежит времечко-то, до конца смены не успеем…

– Проблемы с актрисой. – Я не соврала, но и не сказала правды.

Серега сморщился и посмотрел на меня с откровенной неприязнью – за месяц съемок он привык считать, что я являюсь самой уязвимой частью Братны и мне можно высказать все то, что никогда не будет сказано деспотичному гению.

– Вечно у вас… То хер короткий, то рубашка длинная… Говорил же, нужно снимать двужильную молодежь. Или, на крайняк, этих… Чемпионов всемирных игр инвалидов. Что со старухой?

– Неважно себя чувствует. – Гипнотический взгляд Братны все еще преследовал меня.

– Неважно чувствует – на бойню. Менструация – на бойню. Воспаление придатков – на бойню. Плоскостопие – на бойню. Дальтонизм – на бойню. Триппер – в лепрозорий. С вами, бабами, нужно только так…

– С кем же ты останешься? – Мне с трудом удалось поддержать игривый тон Серега.

– А куплю у Вована его “Идеальную женщину” и буду любоваться долгими зимними вечерами.

…“Идеальная женщина”, или “Женщина XXI века”, была последним шедевром Вована Трапезникова, исполненным в стиле наивного “героинового лубка”. Огромная картина, полтора на два метра, во всей красе воспроизвела мечту Трапезникова о подруге жизни каждого мужчины: в центре композиции – маленькая толстая женщина с квадратной головой, упирающейся прямо в пухлый живот мужчины (в отличие от собирательного образа модели, в слегка утрированном мужике легко можно было признать самого Вована). На квадратной голове дамы стояла кружка с пивом, об нее же, как о стойку бара, опирался нарисованный Трапезников. А “идеальная женщина” в это время делала Вовану самый банальный минет. Скабрезная картинка пользовалась большим успехом у мужчин и вызывала ярость женской половины группы. Впечатлительная Ирэн проплакала в гримерке половину смены и в качестве разовой акции неповиновения отказалась работать с Чернышевым, никак не причастным к художествам Вована Трапезникова. Леночка Ганькевич грозилась собственноручно сжечь “Идеальную женщину” вместе с героиновыми запасами Вована, а провокатор Братны пообещал Трапезникову пристроить срамное полотнище на аукцион “Кристи”… Идеальная женщина.

Идеальная женщина, идеальное преступление… Интересно, можно ли назвать убийство Александровой идеальным? И кому понадобилось убивать старую актрису? Бессмысленное убийство, бессмысленнее и не придумаешь. И с этой точки зрения оно идеально. Хотя бы потому, что не преследует никаких целей. Бессмысленность всегда идеальна… Да и если судить по количеству крови – это тоже приближенный к идеальному вариант. Никто не будет испытывать чувство дискомфорта, подтирая загустевшие лужи… А кто вообще подтирает кровь за убитыми?.. Почему я никогда не задумывалась над этим – я, оставившая после себя столько мертвых тел… Вот только к этому убийству я непричастна. Смогу ли я доказать это? Смогу ли я до конца в него поверить? Ведь я не верю, я и сейчас в него не верю.

Я рассматривала лица киношников так, как будто видела их первый раз, – и никогда еще они не казались мне такими милыми, такими обыкновенными, такими беззащитными. Ничего общего с гримеркой, в которой лежит мертвое тело. А с чего я взяла, что должно быть что-то общее?

Я так углубилась в свои мысли, что не заметила появления режиссера. Он был собой даже больше, чем обычно, он слишком старательно играл роль себя самого – раздраженного неожиданным стечением обстоятельств великого Анджея Братны.

– Сворачиваемся на сегодня. Нашей приме нездоровится, – объявил он сбившейся в кучу съемочной группе. – Завтра работаем в обычном режиме, смена заказана с двух.

– Мне помочь? – тотчас же вызвалась сердобольная Ирэн, и Анджей посмотрел на нее почти с ненавистью.

– Не стоит. Все не так страшно. Обыкновенное переутомление.

– Бардак какой-то, – глядя в пространство, сказал Серега Волошко, – и метро еще закрыто. Куда попремся-то, на ночь глядя?

У Сереги был отличный новенький “Фольксваген-Пассат”, еще один неоспоримый аргумент в брачных играх. До того как Волошко попутал бес связаться с Братны, он успел поработать оператором на нескольких кинопроектах НТВ и сколотил неплохой капиталец.

– Тема тебя прихватит. И всех остальных тоже. Тема, единственный водитель, не относящийся к мрачному клану директора группы Кравчука, был нанят именно для этих целей: развозить съемочную группу после ночных смен. После первого же рейса Тему последовательно увольняли все автобусные парки Москвы: он имел обыкновение кардинально менять маршруты общественного транспорта. И переполненный автобус мог легко оказаться вместо подмосковного Зеленограда в Шереметьеве-1, вместо Шаболовки – в районе Выхина, вместо проспекта Вернадского – на “Войковской”. Тема славился страстью к героину, обращением к пассажирам “Вас приветствует “Эйр Франс”. Ну что, ломанулись, смертнички?!” и бесконечным наркотическим бредом за рулем своего “Икаруса”.

Тему привел в съемочную группу апостол героина Трапезников. В свое время Трапезников имел неосторожность сесть в его рейсовый автобус и проследовать с обдолбанным Темой и несчастными пассажирами от улицы Павла Корчагина до дачного поселка Поваровка. Возле Поваровки у Темы кончился бензин и начались крупные неприятности, от которых его и спас всемогущий Братны.

Тема, несомненно, являлся украшением группы, но его услугами пользовались лишь немногие любители острых ощущений… А этих ощущений сегодня ночью и помимо Темы предостаточно.

– Зачем ты всех отпускаешь? – шепотом спросила я.

– Так нужно. Заткнись, умоляю тебя. Пусть они все линяют отсюда, и как можно быстрее.

– Ты с ума сошел! Произошло убийство…

– Если ты еще раз произнесешь это слово вслух… Ничего не произошло, слышишь. Ни для кого ничего не произошло. Пока, во всяком случае…

– Ты собираешься это скрыть?!

– Нет, – поколебавшись, сказал Братны.

– Ты… Ты сообщил об этом?

– Сообщил. В некотором роде.

– Что значит – “в некотором роде”?

– Проводи всех и проследи, чтобы никто не остался. После этого вернешься в гримерку.

– Я не хочу в этом участвовать.

– Ты уже в этом участвуешь.

Он, как всегда, был прав: я в этом участвую, будь все проклято.

– Кассета, – одними губами прошептала я.

– Какая кассета, о чем ты?

– Ирэн забыла видеокассету в гримерке. “Пурпурная роза Каира”.

– Черт, черт, черт! – выругался Братны. – Чертова кукла… Если она сейчас пойдет туда…

Он схватился за голову и заскрипел зубами.

– Бегу! Сделай все, как я просил, Ева, умоляю!…..Спустя полчаса в павильоне не осталось никого, за исключением осветителя Келли: образцово-показательный работник все еще возился с кабелями.

– А вы почему домой не идете? – приветливо спросил он. – Всех же отпустили.

– Не рискую садиться в Темину колымагу.

– Хотите, я провожу вас?

Только этого не хватало! Этот простодушный тип может спутать все карты.

– Нет-нет, спасибо. Я как-нибудь сама.

– Надеюсь, с вашей актрисой ничего серьезного не произошло? – Чертов осветитель присел рядом и принялся за свой бесконечный соленый арахис.

– Ничего серьезного. Легкое недомогание. Возраст, знаете ли…

– Да, я знаю, что такое возраст. Ничего отвратительнее и придумать невозможно. Может быть, я все-таки провожу вас? – Я была готова убить милого рохлю-осветителя, но ограничилась кислой улыбкой:

– Не люблю провожатых.

– У вас очень странная группа. Странная группа и странная картина… Я работал на нескольких, но ваша – самая необычная. Хотя это кино мне не нравится. Современное кино, я хотел сказать. Но не исключаю, что зрителей будет поджидать парочка-другая приятных сюрпризов.

Это уж точно. Пора прекращать ночные павильонные откровения.

– Всего доброго, Келли, спасибо за компанию. Мне нравится болтать с вами. Спокойной ночи.

…Дверь в гримерку оказалась закрытой. И никаких причитаний, никаких воплей, оглашающих окрестности, – значит, Анджей успел до Ирэн, слава Богу… Страшно подумать, что было бы, если бы Ирэн увидела тело…

Осмотревшись по сторонам, я тихонько поскреблась в нее и услышала сквозь двери приглушенный голос Анджея: