Бастион - Дмитрий Леонтьев

— Ну, теперь-то понял, с кем имеешь дело? — Тверской спрятал оружие в карманы куртки и распорядился: — А теперь — быстро уходим. Это тебе не лес, сынок. И не северное безмолвие... Здесь каменные джунгли. А нам еще надо на поезд. Я узнал — Джугашвили сейчас в Москве. И мы...

В тесном колодце двора выстрел показался особо оглушительным. Ротмистр покачнулся, сделал шаг, другой, и грузно осел на землю. С досадой посмотрел на вновь замершего Краснозаводского, последние силы которого ушли на этот роковой выстрел, досадливо покачал головой:

— Обидно-то как, — сипло сказал он. — Опять не успел... Слушай, лейтенант... Ты сможешь, а значит должен... Если их не остановить...  Документы в портфеле возьми... Любовь… Ты знаешь, что это такое… Другие тоже должны получить шанс… А эти не дадут… Не нужна им ни любовь, ни твои острова… Они просто этого не понимают…Иди... Иди, говорю! Времени нет... Найди... своего... знакомого... помни, что я тебе говорил... Иди...

Он еще успел из последних сил оттолкнуть склонившегося над ним лейтенанта и, приподнявшись на локте, долгие минуты вслушивался в его удаляющиеся шаги. И только когда они стихли, обессилено вытянулся на земле, и закрыл глаза…

Глава 4

Но дремлет мир в молчанье строгом,

он знает правду, знает сны,

и Смерть и Кровь даны нам Богом

для оттененья Белезны...

Вылезать из постели не хотелось. Вчера утром мы вернулись из Бразилии, разноцветьем которой я разбавил жизнь посреди гранитных кружев Петербурга, и, едва успев переодеться, отправились на литературную тусовку, собравшуюся ради какой-то очередной презентации. Бизнесмены, политики, актеры, водка, виски, наркотики, стриптиз... Мне очередной "шабаш" был не в диковинку, но Ольга была в восторге. Знакомые лишь по телевизору и газетным публикациям лица говорили ей комплименты, осыпанные драгоценностями дамочки, делились с ней какими-то "маленькими женскими секретами", танцы, музыка, драйв, "другой мир"... Хотя по мне, так этому "другому миру" столько лет, сколько стоит первая "Лысая гора". Все это слегка утомляет, но ставки слишком высоки для того, что бы можно было позволить себе капризничать. Тетушкину политику я вижу насквозь, и не испытываю по этому поводу особой тревоги. Она, обладающая бесценными знаниями, мечет эти россыпи перед Ольгой, забывая старое предупреждение, а я помогаю девочке почувствовать себя так высоко парящей, что нет необходимости даже попирать этот жемчуг ногами. Люди меняются помимо воли только во время большой беды, а все эти наставления и проповеди, могут помочь только на том пути, который избрал сам человек. Тетушка излишне прямолинейна. А вот я веду Ольгу по Дороге Сновидений, показывая ей иные миры, иные судьбы, иные эпохи. Пусть даже ее сны, пока она со мной, будут яркими и красочными. Все же я немного виноват перед девочкой — так надо дать ей взамен хоть что-то, что б не остаться должным... перед иными силами. Но главное, что я показываю ей все виды женской любви — правильной, неправильной, земной, небесной, низменной и возвышенной. Пусть выбирает: быть ей монахиней, супругой, или царицей. Как бы тетушка не старалась, она не сможет показать ей любовь небесную, зато я могу показать ей любовь земную. Любовь, которая строила государства и разрушала города, возводила и низвергала царей, любовь — как движущую суть жизни. Предательство и верность, обманы и обиды, случайности и неудачи — у меня в кармане еще много козырей... Не считая крапленой колоды. Но сегодня меня ждет "тетушкин день". Ольга обещала сходить с ней в монастырь... Я не очень люблю бывать в таких местах. Я-то, лучше многих других знаю, что Бог — есть, боюсь его и трепещу, но... Мы живем с Ним словно в параллельных вселенных (во всяком случае,  я предпочитаю видеть это так), и церковь является для меня лишь воспоминанием о страхе перед Ним. Поэтому, невзирая на тетушкины планы, сегодня я сокращу эту поездку до невозможного. Да и вообще, пора заканчивать затянувшуюся прелюдию. Настало время заниматься ее приручением всерьез... Я поцеловал спящую девушку в щеку:

— Вставай, душа моя. А то моя фанатичная родственница устроит нам инквизицию за опоздание...

... Перед входом в монастырь, едва тетушка свернула в часовню, что бы купить платки и свечи, я настойчиво потянул Ольгу вперед:

— Пойдем, она нас догонит. На улице холодно, это все-таки не Бразилия...

И едва мы сделали шаг за порог храма, как на девушку налетели две гарпии, затянутые в черное с головы до пят так, что светились лишь налитые злобой глаза:

— Да как же тебе не стыдно?! В мужской монастырь?! В штанах?! Простоволосая?! Да где совесть-то твоя?! Что позволяешь себе, нехристь?!

Ольга на минуту опешила, потом, покраснев, попятилась из храма. Благодарно улыбнувшись возмущенным паломницам, я последовал за ней. К нам, сверкая зелеными глазами, уже бежала почувствовавшая неладное тетушка. Мельком взглянув на Ольгу, она, ни слова не говоря, скрылась за дверью.

— Средневековье, — вздохнул я. — Хотя нет... Вон, смотри — прогресс и сюда добрался...

Из сверкающего хромом и никелем "Джипа" неспешно вылезал дородный батюшка.

— Это ж, скольким нищим можно было помочь, — грустно сказал я. — А сколько денег на приюты пожертвовать... Нет, все же сейчас, что мирская жизнь, что монастырская — один бес...

Из храма появилась тетушка. Уголок рта у нее нервно подергивался.

— Мыши! — словно от зубной боли скривилась она.

— Что?

— Мыши, говорю! Не обижайся на них, Ольга. В храм многие заходят. И воробьи залетают, и мыши забегают. Беды в этом нет. Беда, когда мышь, обглодав оклад, возомнит себя христианкой. Церковь всегда притягивала к себе душевнобольных и кликуш. Просто не обращай на них внимания…

— А это? — кивнул я на "Джип".

— И тут всякое встречается, — парировала она. — И число этого "всякого" со времен апостолов — каноническое: каждый двенадцатый. Но если батюшка — дурак, это еще не значит, что Бога нет.

— Но я, все же, сегодня, пожалуй, туда не пойду, — тихо сказала Ольга. — И настроения нет, и... В общем, просто не хочется…

— Что ж, дело твое… Возвращаемся…

Пропустив Ольгу вперед, пристально посмотрела на меня:

— Твоя работа?

— Паломницы из глухой деревеньки приехали, а "Джип" батюшке добрый прихожанин подарил, — пожал я плечами. — Я здесь при чем? Монастырь накрылся, сейчас у меня в плане — ресторан на корабле, и Виктюк в театре. Не желаешь Виктюка? Жаль. Тогда — до следующих встреч...

Я вновь сидел перед камином и смотрел в огонь. Вновь и вновь языки пламени сплетались в ее золотистые косы, вновь и вновь, в огненном мерцании видел я блеск ее глаз.