Лучше быть тварью, чем рабом - Вячеслав Прах
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я не понимал, для чего мне нужна свобода. И я не понимал, для чего мне нужно признаваться в убийстве. Если бы я мог понять хотя бы одно, я был бы более уверен в своих дальнейших действиях, а получилось – я застрял между первым и вторым. У меня не имелось алиби. Несмотря на уборку, в квартире было полно моих отпечатков. А мне требовалось алиби, я был ее мужем. Отпечатки мужа по всей квартире жены – вот и весь ответ. Я был человеком, убитым горем. И, конечно, я знал, что вы меня подозреваете, Старик, даже больше скажу – когда картинка перед глазами, как я лежу возле нее на полу, исчезала, а я в это время находился рядом с вами, я начинал испытывать страх. Я дрожал, мне было холодно – мерзкое ощущение холода, ощущение страха перед неизбежным разоблачением. Ощущение презрения, злости, ненависти в ваших глазах и глазах всего мира, ощущение боли, даже физической. Мне казалось, что любой вправе подойти ко мне и швырнуть в меня стеклянную бутылку, камень или ударить кулаком, ногой. Я дрожал так сильно, что порой эта дрожь становилась заметна, я говорил, что мне плохо, что после случившегося мне нужен покой и уединение, я уходил, вы были не против.
– Ты не знал, что убийца порой живет, оглядываясь, везде и повсюду – не пришли ли за ним? Не говорит ли человек, стоящий в двух шагах от него, шепотом о нем же? Нет ли заговора вокруг, быть может, все притворяются, что заняты собой и своими проблемами, а сами все знают и нарочно доставляют мучения тем, что следят, преследуют, дышат в спину. Даже спустя несколько десятков лет после выхода из тюрьмы некоторые убийцы то и дело оглядываются. Это свойственно определенному типу личности.
Старик медленно расхаживал по кругу, глядя себе под ноги.
– Сейчас кажется, что больше нечего распутывать, все уже распутано. Все понятно. Конец. Но это не совсем так. Есть кое-что еще.
Старик удалился в другую комнату и почти сразу же вернулся обратно, держа в руках тоненькую тетрадку. Он открыл ее, его глаза бегали, торопливо изучая содержимое, он переворачивал страницу за страницей и в какой-то момент перевел взгляд на Вакулу.
– Сейчас я прочту последнюю запись Доры. За день до убийства. Эта информация очень важна для меня и, возможно, для каждого из вас.
Старик сел в кресло, посмотрел на часы – уже половина пятого. «Скоро наступит рассвет, – подумал он, – нужно все закончить, вернуться домой и попросить жену приготовить запеченную в духовке рыбу». Старику неожиданно захотелось запеченной в лимонном соку рыбы. Мужчина начал читать:
– Рогнеда снова плачет, маленькая моя. Жаль, что я не родилась мужчиной, возможно, я бы стала хорошим мужем для нее – не только мужем, но еще и другом, мамой, папой и любовником. Почему не найдется человека, который оторвет голову этому ублюдку, не тратящему на нее деньги, доводящему ее до слез? Или мне, слабой бабе, это нужно сделать в конце концов? Ей не везет с мужчинами так же, как и мне. В самых страшных кошмарах я представляла себе измену моего мужа с ней. Мне больно за нее, каждый день я ношу в себе боль за нее. Если еще и Вакула скажет что-то плохое про нее, мне кажется, я смогу уже не только облить кипятком, я смогу и убить его, взяв ножницы с тумбочки. Я уже смотрела на эти ножницы однажды. Если он так просто берет и сжимает мое горло, будто я самый главный враг в его жизни, если он позволяет себе превращаться в чудовище со страшными, не своими глазищами, которые он, возможно, не видел в зеркале ни разу, которые, может быть, видела только я, когда он поднимал на меня руку, крича мне в лицо… то и я могу себе позволить стать чудовищем!!! Рогнеда сказала, чтобы я уничтожила его морально, если не могу причинить физическую боль в ответ, сделала бы так, чтобы он страдал, сильно страдал. Ударила словом так больно, чтобы он дрожал. Ничтожество должно знать, что оно – ничтожество. Но ничтожество вместо того, чтобы признать, что оно ничтожество, делает больно тому, кто его уличил. Мне нужно сбежать от него раз и навсегда. Дорогая моя, дай сама себе силушки выбраться из этого ада и начать все с чистого листа. Может быть, не нужно ничего говорить – просто продать свою квартиру и уехать подальше. Куда угодно, лишь бы из этого города. Работу найду в любом другом месте. Я смелая девочка. Я в своей жизни совершала много смелых поступков…
Старик замолчал. Он посмотрел в глаза Вакулы, затем перевел взгляд на Рогнеду.
– Спустя день после этой записи случилось убийство. Так вышло, что каждый из вас…
Он не успел закончить свою речь, Вакула вскочил на ноги и крикнул Рогнеде:
– Ну, ты и сука! Подталкивала ее.
– Я не брала в руки нож и не убивала своего лучшего друга, мерзкое ты создание… Не перекладывай ответственность на других за свой поступок. Гнить тебе в тюрьме, не выйти тебе живым из нее!
Старик перебил девушку:
– Я закончу, – сказал он строгим голосом. Ему было неприятно, что его перебивают, и эти словесные перепалки, не ведущие ни к чему, казались ему бессмысленными, пустыми и совсем неинтересными.
Девушка замолчала, Вакула хотел что-то сказать, но Старик посмотрел на него странным, неприятным взглядом. В нем не было злости или строгости, но этот взгляд проникал внутрь. Этот взгляд кусал. Мужчина отвел глаза и сел на свое место.
– Каждый из вас, сознательно или бессознательно, своими действиями, бездействием или словами творит свою жизнь и отчасти влияет на жизнь своего ближнего. Я не судья, я не обвинитель, я не адвокат, и не мне говорить, что есть плохо, а что есть хорошо. Вы совершаете поступки и несете ответственность за совершенное. Вы платите за все, что делаете. Я за вас не плачу. Я лишь пишу новую книгу, в которой четыре главных героя, их объединяет горе – убитая девушка. Вакула понесет ответственность за совершенное им убийство. Он проведет в тюрьме многие годы, которые ему никто не вернет. Отчасти поможет чистосердечное признание, его раскаяние, возможно, тронет сердца присутствующих в зале суда. Некоторые люди смогут выслушать его и что-то для себя понять, другие
