Уроки Толстого и школа культуры. Книга для родителей и учителя. Монография - Виталий Борисович Ремизов

— Отражается ли на укладе школьной жизни толстовская идея свободы личности? — Конечно, — ответил Ремизов, — во время урока, например, детям не запрещено встать, пересесть, пройтись по классу. Но по мере того как ребенка удается заинтересовать проблемой, он приобретает свободу не как антитезу дисциплине, а как возможность осознанно выбирать путь мысли, путь жизни.

И вновь вопрос из зала:

— Не получится ли, что после школы Толстого детям будет трудно в реальном мире?

— Мы не боимся этого, — заявил Виталий Ремизов, — ведь школа наша нелицемерна, все жизненные проблемы там есть. Задача человека в жизни — не только защитить себя от зла, но и подняться на достойную высоту.

Андрей Русаков[37]. АРХАИСТЫ И НОВАТОРЫ. ШКОЛА ТОЛСТОГО. ВИТАЛИЙ РЕМИЗОВ

(подготовлено совместно с Людмилой Рыбиной)

В нашей стране педагогические идеи Толстого долгое время было принято представлять как забаву барина, возымевшего намерение обучать крестьянских детей ему одному известными способами. Ну, разве что признавалось, что сделано это было оригинально, не без таланта. Именно так отнеслись к школьному эксперименту графа и современники. Лев Толстой на высшем взлете своих сил, уже углубляясь в замыслы «Войны и мира», посвятил школе вроде бы немного времени.

Кто мог тогда (равно как и в советское время) предполагать, что его опыт, отраженный в двенадцати томиках самодеятельного журнала «Ясная поляна» за 1862 год, — окажется не меньшим культурным достоянием человечества, нежели «Война и мир».

«Чаша жизни» Ясной Поляны

«Кому у кого учиться: крестьянским детям у нас или нам у крестьянских детей?»

Этим невероятным для ХIХ века вопросом — равно невероятным и для традиционной сословной школы, и для становящейся позитивистской — было брошено первое зерно того мирового движения «Нового образования», которое лишь десятилетия спустя прорастет по всему миру усилиями Дьюи, Монтессори, Френе, Корчака…

Проблемы, поставленные Толстым, дерзкие формулировки, которые он выдвигал, наблюдения за закономерностями детской жизни, которые он фиксировал, реакции детей на те или иные образовательные усилия взрослого, спонтанно находимые тридцатитрехлетним Толстым учебные методы — разметили проблемное поле педагогических поисков ХХ века. В сопоставлении с опытом Толстого будут потом настраивать свои педагогические системы Станислав Шацкий, Евгений Шулешко, Шалва Амонашвили…

Но первая попытка возродить опыт Толстого в его основных чертах случится в России тогда, когда в Европе биография школ, называющих себя толстовскими, насчитывала уже много десятилетий.

1989 год. Пленарное заседание Всероссийских Толстовских чтений. В заключительном слове Виталий Ремизов, филолог и на тот момент научный руководитель музея в Ясной Поляне, говорит о том, что в стране несколько десятков школ, носящих имя Л. Н. Толстого, но нет ни одной Школы Толстого. Что в самой яснополянской школе при замечательном литературном музее и чудесных учителях-литераторах методы общения с детьми остаются волюнтаристскими, диктаторскими…

Через несколько дней ректор Тульского пединститута пригласил Виталия Борисовича к себе в кабинет вместе с представителями кафедры педагогики и предложил подумать над проектом «толстовской» школы. Так в мае 1990 г. была создана научно-исследовательская лаборатория «Школа Л. Н. Толстого» при ИПК Тульской области.

Ремизов вспоминает: «Небольшая концепция в два печатных листа, трое единомышленников, три базовых общеобразовательных школы: яснополянская, тульская, никольско-вяземская. На мою просьбу дать возможность провести „толстовский“ эксперимент в чистом виде (с открытием новой школы, конкурсным набором педагогов, приемом детей после собеседования с родителями) никто не обратил внимания. Радуйся, мол, тому, что дали. По существу, предстояло вторжение эксперимента в сложившиеся за многие десятилетия образовательные социумы, имеющие свои традиции, свою инертность.

Положение осложнялось, школы ждали программ, наработок. Идею на гвоздь не повесишь.

Когда просил о сотрудничестве, в ответ обычно раздавалось: „Идеи прекрасные, но утопичные“. С одной стороны, приветствовался сам факт осмысления на современном этапе педагогического наследия Толстого, с другой — ставилась под сомнение перспективность его разработки. Но некоторые поддержали: философы Е. Мелешко и В. Назаров, ученые и педагоги Н. Шайденко, А. Орлов, С. Маслов, О. Бушнякова. Ситуация была бы аховой, если бы не методисты ИПК — Г. Ушакова, А. Шадская, О. Хлопенова. С их приходом в лабораторию начался новый этап жизни эксперимента. Рядом с учителем-практиком стал опытный, талантливый методист. Увлеклись и руководители школ. Началась каждодневная черновая работа, невидимая, трудоемкая, со своими безднами и высотами…»

В эти первые годы, когда ремизовская лаборатория с ее широким захватом поставленных задач, с необходимостью нести огромные перемены в сложившиеся педагогические коллективы, на несколько лет почти скрылась под поверхностью нахлынувших трудностей, — флаг толстовской педагогики по стране понесла независимо возникшая команда томских педагогов.

В Томске все было наоборот. Толстовские классы были одним из ключевых проектов новой школы «Эврика-развитие»; пятеро учителей во главе с Людмилой Долговой были изначальными единомышленниками; их замысел возник не спонтанно, они почти три года готовились к открытию своих классов, прежде чем открыли первый из них в 1993 году.

Но уже к середине девяностых тульская лаборатория и ее школы «вынырнули» широко и убедительно. Удалось увидеть, как за несколько лет преображается отношение учителей к своему делу, отношения детей, отношения родителей и школы. Большой набор методических приемов, организационных решений и учебных книг уже наметили контуры новой педагогической практики, воспитанной на толстовском примере: был создан «Круг чтения», начинающийся с толстовской «Азбуки», «Чаша жизни» и «Познай себя», «Природа и труд», «История развития человечества», стала понятной логика занятий по выбору, отвечающих внутренней потребности ребенка, родителей, учителя…

Сообщество вокруг тульской лаборатории на глазах росло. Уже к 1997 г. вокруг нее объединился большой круг школ Тулы и Тульского края, Воронежа, Тольятти, Новокузнецка, Орла, Находки, Брянска, Магнитогорска.

Впрочем, разработчики оставались небольшой группой людей, на энтузиазме, подчас без средств к существованию, выстраивающих свою деятельность. Но рядом были десятки школ и садов, Яснополянский детский дом и возникшее уникальное единство системы толстовских музеев, сети толстовских школ и лаборатории «Школа Л. Н. Толстого».

…Владимир Библер, провозглашая концепцию Школы диалога культур, подчеркивал, что в ее основании лежит совершенно определенное понимание культуры. Его определение выглядит парадоксом, логическим кругом: «Культура есть всеобщая форма одновременного общения и бытия людей различных — настоящих, прошлых и будущих — культур, каждая из которых есть всеобщая форма одновременного общения и бытия людей» (выделено автором книги. — В. Р.).

Определение не бесспорное, но для толстовской школы — понимание культуры как возможности одновременного со-бытия с прошлым и будущим как со своими ближайшими собеседниками и соратниками — подходит как нельзя лучше.

То, как оживает подобный «диалог культур» в руках наследников толстовских идей, мы можем почувствовать по фрагментам статей Виталия Борисовича Ремизова — человека, не столько избравшего свою педагогическую судьбу, сколько избранного ею. Как