В поисках советского золота - Джон Литтлпейдж

Но, конечно, им эта ситуация совершенно не нравилась, как и прочим американским инженерам, которых мы опрашивали на других рудниках. Они истощили свои возможности, пытаясь получить назначение, где могли бы заняться конструктивной деятельностью.

Конечно, они знали, что именно технологически неправильно на руднике и обогатительной фабрике в Калате, и почему производство составляет лишь малую долю возможного, при наличествующем оборудовании и обслуживающем персонале.

Наша комиссия посетила практически все большие медные рудники на Урале и тщательно их проинспектировала. Мы обнаружили, что условия практически везде были примерно такие же, как в Калате. Над рудниками висела мрачная атмосфера пораженчества, которая для меня оказалась непривычной, по опыту пребывания в России. Мы потратили некоторое время, обрабатывая собранные данные, и, наконец, представили свой доклад Серебровскому.

Следует упомянуть, что несмотря на описанные ужасные условия, в советских газетах не поднимали крик о «вредителях» на уральских медных рудниках. Очень любопытное обстоятельство, потому что в то время у коммунистов было обыкновение приписывать беспорядок и хаос в промышленности намеренному саботажу. Но уральские коммунисты, контролирующие медные рудники, хранили неожиданное молчание на эту тему.

В июле 1931 года, после того как Серебровский изучил доклад нашей комиссии о существующих условиях, он решил направить меня в Калату главным инженером, посмотреть, нельзя ли что-нибудь сделать с тем крупным месторождением. Вместе со мной послали и русского управляющего-коммуниста, у которого не было специальных горных знаний, но была власть и, очевидно, разрешение предоставить мне свободу действий. С самого начала управляющий не доставлял никаких хлопот и отличался достаточным здравым смыслом, чтобы не мешать людям со специальным образованием.

Семь американских инженеров заметно оживились, обнаружив, что мы в состоянии справиться с бюрократами и дать им шанс поработать. Боюсь, они забросили свой пансион на ближайшие несколько месяцев, и спустились в шахты вместе в рабочими, по американской горной традиции. Вскоре положение стало улучшаться, и через пять месяцев производство выросло на 90 процентов.

Управляющий-коммунист был человек основательный; он пытался по-настоящему понять, что мы такое сделали и каким образом. Но русские инженеры на руднике, практически без исключения, отмалчивались и ставили палки в колеса. Они возражали против каждого предложенного нами улучшения. Я к такому не привык; русские инженеры на золотых рудниках, где мне приходилось работать, никогда так не поступали. Я не мог ничего понять, потом решил, что они завидовали и не хотели, чтобы у американцев получилось там, где они потерпели неудачу.

Однако мне удалось провести в жизнь свои методы на этих рудниках, потому что управляющий-коммунист, приехавший со мной, поддерживал все мои рекомендации. А когда методы оправдали себя, русские инженеры, в конце концов, подчинились и, кажется, осознали. Мне показалось, что вся атмосфера улучшилась; а район был немаленький, больше тридцати миль в поперечнике, по нему даже проходила узкоколейка. Большинство рудников разрабатывали до революции иностранные концессионеры.

Через пять месяцев я решил, что могу с легким сердцем покинуть месторождение. Семь американских инженеров продолжали работать и, хотя оставались в затруднительном положении из-за незнания русского языка, получили возможность донести свои идеи и работать по-настоящему, чего, собственно, и хотели.

Рудники и завод были полностью реорганизованы; не наблюдалось причин, почему бы не поддерживать производство на том уровне, которого мы добились.

Я написал детальные инструкции по будущей работе, в чем мне помогли семь американских инженеров. Я подробно объяснил их русским инженерам и управляющему-коммунисту, который понемногу начал разбираться в горном деле. Он заверил меня, что моим указаниям будут следовать неукоснительно, и я уехал, довольный собой, с чувством выполненного долга. Не только заметно улучшились производственные показатели этих рудников, но — тешил я себя мыслью — заложена прочная основа для постоянного прогресса в будущем. Никогда я не питал таких радужных надежд по поводу развития советского проекта, как покидая Калату. Наверное, даже к лучшему, что я не мог предвидеть, как пойдут дела на рудниках; у меня бы отбило всякую охоту работать.

IX. У меня возникают подозрения

Весной 1931 года, поработав в напряженном режиме несколько месяцев, я решил провести короткий отпуск в Европе; «выйти ненадолго», как иностранцы в России обычно описывают такую поездку. Я запросил разрешение у Серебровского, и тот спросил, не смогу ли я совместить отдых с работой. Он сообщил мне, что в Берлин отправляется большая закупочная комиссия, под руководством Юрия Пятакова, который, как читатель помнит, был тогда заместителем наркома тяжелой промышленности. Предполагаемые закупки включали кое-какое дорогое горное оборудование, и он предложил мне консультировать комиссию при этих закупках.

Я согласился и прибыл в Берлин почти одновременно с комиссией. Оказалось, в ней около пятидесяти человек, во главе находилось несколько известных коммунистических политиков, председателем был Пятаков, а остальные — секретари, чиновники и технические советники. Было еще два американских инженера, для консультаций по другим закупкам, не горного оборудования.

Русские члены комиссии, казалось, были не в восторге от моего появления; такое отношение напомнило мне слухи о враждебности между Пятаковым и Серебровским, и я решил, будто их холодность связана с тем, что меня сочли человеком Серебровского. Я сказал, что Серебровский просил меня утверждать каждую покупку горного оборудования, и они согласились на мои консультации.

Помимо всего прочего, комиссия подала наши заявки на несколько десятков шахтных подъемников, от сотни до тысячи лошадиных сил. Обычно подъемники состоят из барабана, трансмиссионной передачи, подшипников, тормозов и прочего, смонтированы на балке двутаврового сечения или широкополочной балке двутаврового сечения.

Комиссия затребовала оценку на основе количества пфеннигов за килограмм. С предложениями выступило несколько концернов, но наблюдалось заметное различие — порядка пяти или шести пфеннигов за килограмм — между большинством предложений и двумя, которые запросили минимальную цену. Из-за таких различий я стал внимательно просматривать спецификации и обнаружил, что фирмы, предложившие самую низкую цену, заменили легкие стальные основания, указанные в исходных спецификациях, на чугунные, так что будь их предложения приняты, русским пришлось бы в действительности заплатить больше, потому что чугунные основания значительно тяжелее легких стальных, но при оценке в пфеннигах за килограмм казалось, что плата меньше.