Журнал «Вокруг Света» №10 за 1982 год - Вокруг Света

Не теряя времени даром, Вилли поджарил к обеду роскошные рыбные котлеты. Вечером мы ели вареную рыбу. На завтрак Вилли подал жареную рыбью спинку. К обеду он отрезал еще кусок, а остатки выбросил за борт. Рыбное филе было уже чуть с душком, но мой кок заявил, что его надо лишь хорошенько прожарить — и все в порядке, никакого запаха не учуешь.

Через два часа он запел совсем по-другому. Обоих нас тошнило, в головах гудело: классические признаки отравления рыбой. Вилли не мешкая разогрел воду и размешал в ней горчицу. Я положил «Тиликум» в дрейф. Мы оба выпили патентованное лекарство. Горчичная вода и на этот раз сотворила чудо. Через час мы уже ели кашицу из овсяных хлопьев, сваренных в консервированных сливках с сахаром; а еще через полчаса экипаж снова был в порядке.

Двадцать восьмого ноября «Тиликум» достиг острова Родригес. Рыбаки провели нас через рифы в гавань. На следующий день я был в гостях у судьи этого местечка и рассказывал собравшимся о нашем путешествии. Вдруг вошли несколько джентльменов с очень серьезными лицами:

— Вы — капитан Восс?

Я утвердительно кивнул.

— Вам телеграмма.

Я прочитал: «Немедленно высылайте кокс зпт противном случае передаю дело суд тчк». Лицо у меня, видимо, было настолько растерянное, что посетители не смогли удержаться от смеха. Это были служащие телеграфной кабельной станции, которые оповестили мир о нашем прибытии. Новость дошла и до получателя кекса на островах Килинг. Мать заранее известила его о том, что послала жестянку, вот он и требовал от нас свое имущество. Я тут же написал пространное объяснение, которое безотлагательно, как срочная государственная депеша, было бесплатно передано по кабелю за 2000 миль. Не знаю уж, на чей счет записали стоимость этих переговоров, но полагаю, что телеграфная компания понесла значительные убытки.

До Африки оставалось всего 1200 миль. Мы очень хотели попасть в Дурбан к рождеству. Пассат быстро гнал нас от Родригеса мимо Маврикия, и уже 22 декабря до Дурбана оставалось всего 100 миль. Мы с Расселом строили планы на роскошный рождественский обед. Свежий восточный ветерок мчал нас вперед. Вдруг с запада вынырнуло маленькое темное облачко. Не прошло и получаса, как оно развернулось в уродливую косматую черную шубу с желтоватым подшерстком. Ее тянуло по небу, рвало на куски: восточный ветер сражался с западным. Стена грозовых туч надвигалась на нас. Два дня мы простояли на плавучем якоре, пережидая мощный вестовый шторм.

На рождество мы открыли последнюю банку консервированной солонины. Пели немецкие, английские, ирландские и американские рождественские песни. Нашлась, к счастью, и бутылка вина, так что праздник прошел вполне удачно.

Двадцать восьмого декабря, в каких-то трех милях от Дурбана, мы попали в штиль, но вскоре подошел баркас, нас зацепили багром и привели в порт. На следующий день сухой и ухоженный «Тиликум» стоял в сарае, а мы гуляли на вечеринке в честь наступающего 1904 года.

Рацион на четверых

В первый день нового года мы с Расселом были избраны почетными членами дурбанского яхт-клуба. На церемонии я встретился со старым знакомым из Виктории Эрвином Рэем. Он был ответственным служащим управления железной дороги. Эрвин предложил мне бесплатно перевезти «Тиликум» до Иоганнесбурга. Сначала я было заколебался, но, во-первых, мне очень нужны были деньги для окончания путешествия, а во-вторых, как раз в это время мой напарник расторг наш союз. Да, Уильям Рассел распрощался со мной, дав твердое обещание написать, как только станет миллионером. К сожалению, мы не договорились, в каких денежных единицах будет исчисляться его состояние — в фунтах, долларах или марках. Очевидно, по этой причине я так и не получил от него никогда даже почтовой открытки.

В Дурбане меня теперь ничего не задерживало, и я согласился на предложение Рэя. Пот выступил у меня на лбу, когда два десятка здоровенных негров поднимали «Тиликум» и грузили его на платформу. Краны и подъемные устройства были здесь неизвестны. Если груз оказывался слишком тяжелым для тридцати человек — просто-напросто присылали шестьдесят.

В Иоганнесбурге я сразу же выхлопотал разрешение выставить свой кораблик в парке Странников. Название парка, казалось мне, было особенно подходящим.

Выставка имела большой успех. Однажды ко мне пришел некий мужчина:

— Известно ли вам, капитан, что вы побили рекорд?

— Нет,— отвечал я,— рекорд будет побит лишь тогда, когда я снова буду в Америке.

— Я так не думаю. Иоганнесбург расположен на высоте 1800 метров над уровнем моря. Так высоко, наверное, не забирался еще ни один морской корабль.

Когда человек ушел, я похлопал старину «Тиликума» по палубе:

— Ну, парень, этак я, пожалуй, стану еще и почетным членом клуба альпинистов!

Несмотря на рекорд, этой чести я так и не дождался. Однако денежки у меня в кармане завелись. Через неделю с помощью Рэя и полусотни африканцев я погрузил «Тиликум» на платформу, и поезд доставил нас в Ист-Лондон — порт южнее Дурбана. Там мой кораблик — свежеокрашенный, нарядный, закаленный в сражениях с океаном — снова закачался на волнах. Не хватало только нового напарника.

Эрвин Рэй приехал на побережье вместе со мной. Я чувствовал, что ему не терпится что-то сказать.

Наконец он решился:

— Джон, у меня к тебе большая просьба.

— Заранее обещаю исполнить. Говори!

— У меня есть один родственник, который охотно пошел бы с тобой до Лондона.

— Но это же просто великолепно! Я как раз ищу себе кого-нибудь.

— Он не моряк.

— Я его выдрессирую: у нас впереди еще десять тысяч миль.

— Это не все: вероятно, у него чахотка.

Что мне делать? Я был стольким обязан Рэю. И я сказал:

— Приводи его ко мне.

Так ко мне нанялся Гарри Гаррисон. Среднего роста, худой, щеки впалые; силой, как видно, не отличался. Однако, судя по всему, парень был смекалистый и впечатление производил самое благоприятное.

И мы отправились в путь. Попутный ветерок быстро гнал нас к мысу Доброй Надежды, до которого оставалось около 450 миль. Опасаясь вызвать тоску у моих читателей, я все же обязан сообщить, что морская болезнь не пощадила и Гарри. Но он принадлежал к тому сорту людей, которые живут по правилу: помирать — так помирать, зачем же хрипеть? Он ничего не говорил, ничего не ел, ничего не пил, но быстро усвоил свои обязанности и честно их выполнял. Только вот стряпать я его так и не мог уговорить. Мы сошлись на том, что готовить для себя я буду сам, зато он будет стоять вахту лишние два часа.

Мыс Доброй Надежды называется так, вероятно, потому, что издавна у людей теплилась робкая надежда, обогнув его, остаться в живых. От первого шторма мне удалось укрыться в бухте Моссел-Бей. Второй шторм прихватил нас в открытом море — примерно в 45 милях от мыса. «Тиликум» спасался обычным способом — на плавучем якоре. В этот день мой напарник в первый раз раскрыл рот:

— Мистер Восс, приходилось ли вам когда-нибудь встречаться с «Летучим голландцем»?

— Конечно, три раза.

— А когда, можно полюбопытствовать?

— Всякий раз, как я выпивал слишком много дрянного виски.

Гарри снова замолк и молчал несколько дней, пока мы не пришли в Капстад. Я полагал, что его интерес к мореплаванию уже иссяк и он постарается меня покинуть. Однако Гаррисон лишь подтвердил свое непременное желание идти со мной до самой Европы. На суше он еще что-то ел, но от длительного поста во время плавания и от морской болезни исхудал настолько, что действительно стал напоминать «Летучего голландца». Вернее, его мачту.

Четырнадцатого апреля мы вышли из Капстада, а через 17 дней бросили якорь в бухте Сент-Джеймс на северо-восточном берегу острова Святой Елены.

На земле мой напарник поклевал какую-то малость, потом мы посетили дом Наполеона,— как известно, император был сюда сослан и здесь же, на острове, отдал богу душу. Впрочем, особенно смотреть там было нечего, и спустя полчаса мы отправились к могиле Бонапарта.

Признаюсь, мое благоговение перед могилой императора было отнюдь не бескорыстным, я очень хотел отделаться от Гарри и изо всех сил старался наглядно продемонстрировать ему лик смерти. Смерти вообще и смерти на море — в особенности. Однако Гарри оказался твердолобым.

— Мистер Восс, врачи говорят, что мои легкие не в порядке. Вы, я замечаю, тоже поверили в то, что я умру от чахотки. Но, если вас это не очень тяготит, я предпочел бы умереть на «Тиликуме», пересекая океан, чем в своей постели. Здесь, на берегу, мне остается только ожидать смерти, а там есть море, есть ветер, есть корабль и, главное, четырнадцать часов вахты, которая отвлекает меня от скорбных мыслей.

— Гарри, мой мальчик, плыви со мной до конца. Я сделаю для тебя все, что смогу.

На следующее утро мы взяли курс на Пернамбуку 1. 20 мая показался американский берег, а еще через день мы были уже в гавани.