Дочь викинга - Юлия Крен

Гизеле вновь подумалось, что все это рассказала Эгидии ее мать. Фредегарде за последние недели поведали много небылиц о Роллоне, чтобы примирить ее с необходимостью отдать свою дочь норманну. Ей говорили, что хотя Роллон и дикарь, и притом огромный, душа его не потеряна, иначе почему во сне к нему являлись святые, такие, как этот отшельник, о котором упомянула Эгидия, святые, пророчившие Роллону крещение и новые земли?

Гизела попыталась представить себе, как Роллон принимает крещение, но перед глазами у нее всплывал один и тот же образ – ее отец лежит на спине перед северянином, а тот подносит к губам его ступню.

– Нужно торопиться, – сказала она, передавая Эгидии ожерелья и пояс.

Гизела как раз собиралась снять вуаль и развязать красные ленты, вплетенные в косы, когда карета резко затормозила.

Замолчав от удивления, Эгидия поспешно набросила платье на голые плечи. Гизела видела, как топорщатся волоски на ее руках. От холода. Или от страха?

Колеса кареты заскрипели. Она дернулась и наконец остановилась. Гизела опять выглянула в окно.

Посреди дороги кто-то стоял. Она не могла разглядеть лицо этого человека, но это явно была женщина, судя по одежде – крестьянка. Наверное, она была из той деревни, чьи жители попрятались в лесах, скрываясь от солдат Роллона. Впрочем, непонятно было, зачем она остановила карету. И вдруг перед окном показалось лицо одного из солдат. Страх перед незнакомым мужчиной был сильнее смущения оттого, что ее застали за переодеванием. В сущности, этот мужчина не был незнаком Гизеле, он сопровождал процессию от самого Лана, но это же был мужчина! Морщинистое лицо, огромные руки, стальной взгляд… Гизела не решалась вновь поднять на него глаза.

Мужчина, казалось, ничего не заметил – ни того, что Гизела сняла накидку, пояс и украшения, ни ее страха. Он равнодушно объяснил, что происходит: женщина, остановившая карету, больна золотухой и надеется, что прикосновение особы королевской крови исцелит ее.

Гизела закусила губу, пытаясь сдержать дрожь. Она знала, что подданные приписывали ее отцу умение исцелять болезни и потому немощные постоянно просили его о помощи, но девушка никогда не думала о том, что и у нее может быть такой дар. Вообще-то Гизела не верила в то, что можно исцелять прикосновением, но ей было жаль эту женщину.

Двое солдат подошли к незнакомке, собираясь убрать ее с дороги. Должно быть, эта женщина была в отчаянии. Она начала сопротивляться и вопить. Наверное, она так долго болела, что прикосновение принцессы было ее единственной надеждой на спасение.

– Не надо! Погодите! – крикнула Гизела.

В ее голосе прозвучала решимость, но на самом деле Гизела не знала, что ей делать. Нужно ли ей выйти из кареты и прикоснуться к этой женщине? Или будет достаточно просунуть руку в окошко? Несмотря на сочувствие к несчастной, Гизеле стало противно, когда она представила себе истерзанное болезнью тело.

Но ей так и не пришлось принять решение.

Гиларий часто говорил, что Роллон – исчадие ада, но только сейчас, когда раздался оглушительный грохот и все вокруг смешалось, Гизела поняла, что такое ад.

Руна не знала, когда в ней зародились подозрения. Наверное, еще в лесу, когда Тир поведал ей свой план. А может, позже, когда она остановила повозку. Или в тот самый момент, когда поднялся шум. Руна поняла, что ее обманули. Девушка была в ужасе, но она не удивилась. Да, Тиру нужно было не приданое, ему нужна была сама франкская принцесса. Может быть, потому что такая заложница будет стоить больше, чем все золото и серебро из ее приданого? А может быть, потому что захватить принцессу намного опаснее, чем просто выкрасть сокровища? Опаснее, а значит приятнее. Несомненно, Тиру доставляла удовольствие и мысль о том, что Руна будет вынуждена наблюдать за происходящим, понимая, зачем Тир втянул ее во все это. Руна была нужна ему не только для того, чтобы остановить карету – в женское платье мог бы переодеться и один из его головорезов. И не для того, чтобы помочь ему своим оружием, – у Тира и без Руны хватало воинов. Нет, он хотел заставить ее убивать. Так Тир в очередной раз утверждал свою правоту, опровергая веру ее отца в то, что в Нормандии будет царить мир.

В плане, изложенном Тиром, никакого нападения не было. Руна должна была выманить Гизелу из кареты и как можно дольше отвлекать внимание солдат. Она схватила бы принцессу за руку, заставив воинов разнимать двух женщин. В этот момент никто не следил бы за приданым, и люди Тира смогли бы все украсть.

Но франкская принцесса даже не успела выйти из кареты, когда план Тира изменился. Его люди не стали подкрадываться к процессии, они выскочили из леса, размахивая оружием и вопя. Пускай их пращи, дубинки и топоры казались слабым оружием по сравнению с мечами солдат, сопровождавших принцессу, но и такое оружие сеяло смерть. Один из солдат, стоявших рядом с Руной, упал на землю. Второй молниеносно обнажил меч, собираясь вступить в бой. Капюшон соскользнул с головы Руны, и солдат тут же набросился на нее – из-за короткой стрижки он принял ее за мужчину.

Девушка сама не помнила, когда вытащила нож, но уже через мгновение лезвие торчало в теле несчастного, а теплая кровь стекала по ее руке. Не успел солдат согнуться от боли, как один из парней Тира отрубил ему голову. Руна не слышала, как тело солдата упало на землю, слишком громким был шум сражения. Нападение застало франков врасплох, им не удавалось дать отпор врагу, и потому план Тира – похитить франкскую принцессу, стать богаче и причинить как можно больше вреда новым правителям – имел все шансы на успех. Руна видела, как один из людей Тира распахнул дверь кареты и вытащил наружу девушку – принцессу. Светлые волосы и тонкие руки; белая, как молоко, кожа; глаза, распахнутые от ужаса… Руна чувствовала, как остывает кровь на ее руках – кровь человека, которого она не хотела убивать. Принцесса сопротивлялась – наверное, она, Руна, сопротивлялась точно так же, когда отец выносил ее из дома. Не думая о том, что делает, северянка бросилась вперед. Ее ярость вспыхнула ярким пламенем. Девушке хотелось отомстить Тиру за все – за смерть отца, за обман… Если она не могла ему доверять, не следовало втягивать ее во все это.

– Отдай ее мне! – крикнула она воину.

Руна схватила девушку за руку – нежную, белую, холодную… и безжизненную. Может быть, бедняжка умерла от ужаса? Руна не верила в то, что существо с такой белой кожей может долго прожить в столь жестоком мире. Мужчина с готовностью передал девушку Руне. Что бы ни пробудило в нем жажду крови – уговоры Тира, холодная зима в королевстве франков или голод, но этот парень хотел сражаться, а не тащить прочь какую-то принцессу, и он был уверен в том, что Руна ему поможет.