Нормандцы в Сицилии - Джон Норвич

Все это и многое другое, о чем еше даже не мечталось, было выиграно за несколько ужасных часов на берегах реки Форторе. Редко кто из туристов посещает эти края, но те, кто окажется здесь, могут еще видеть в миле или двух к северо-западу от современной деревни Сан-Паоло-ди-Чивитате развалины старого собора и пройтись по земляным валам, с которых папа Лев IX наблюдал крушение своей армии и своих надежд. От самого города, который так предательски с ним обошелся, ничего не осталось; можно подумать, что божественное возмездие, хотя и с запозданием, настигло его — он был стерт с лица земли в начале XV в. При раскопках в этих местах в 1820 г. было найдено множество скелетов. Все были мужские, на всех них обнаружились следы ужасных ран, и многие из их бывших владельцев имели рост более шести футов.

Глава 8

СХИЗМА

Михаилу, новообращенцу и ложному патриарху, которого только смертельный страх заставил усвоить монашеские обычаи, прославленному своими ужасными преступлениями; Льву, так называемому епископу Охридскому; Константину, секретарю вышеназванного Михаила, который публично топтал латинскую литургию ногами; и всем, кто следует им в их заблуждения и гордыне, если только они не раскаются, всем им анафема, как симонитам, валезианам, арианам, донатистам, николаитам, северианам, пневматомахам, манихеям, назареянам, как всем еретикам и, наконец, дьяволу и всем его слугам. Аминь, аминь, аминь!

Во время своего почетного плена в Беневенто Лев IX принялся изучать греческий. Его биограф Уиберт предполагает, что он сделал это, потому что хотел читать на греческом Священное Писание. Такое достойное желание достойно могло само по себе быть достаточным стимулом; но, судя по всему, реально папа стремился обрести большую уверенность в отношениях с Константинополем, которые становились постепенно более сложными.

Папе, Аргирусу, а благодаря Аргирусу и императору Константину было совершенно ясно, что папско-византийский альянс необходим, если они хотят когда-нибудь вытеснить нормандцев из Италии. Даже после разгромного сражения в Чивитате — которое вполне могло кончиться иначе, если бы две армии смогли соединиться, как планировалось, — еще можно было воспрепятствовать неуклонному росту нормандского влияния. Вместо этого спустя тринадцать месяцев после битвы произошел внезапный и болезненный разрыв, сопровождавшийся массой взаимных обвинений и оскорблений; и к концу десятилетия папство уже открыто поддерживало нормандскую экспансию. Причины столь резкой перемены нетрудно увидеть; они кроются в величайшем бедствии, постигшем христианство, — схизме Западной и Восточной церквей. Оглядываясь из своего настоящего на эту давнюю историю, мы понимаем, что этот раскол рано или поздно должен был произойти; но тот факт, что он произошел именно тогда, в значительной степени связан с напряженной ситуацией, возникшей в результате нормандского присутствия на юге Италии. На протяжении многих веков две церкви постепенно отдалялись друг от друга. Их медленное отстранение было в основе своей отражением старого соперничества между латинским и греческим, Римом и Константинополем; и первая и основная причина схизмы заключалась во все возрастающей власти римского понтифика, которая порождала высокомерие с одной стороны и обиду с другой. Исконная любовь греков к дискуссиям и теологическим спекуляциям входила в противоречие с догматическим и легалистским мышлением Рима и вызывала недоумение. В то же время для византийцев, чей император носил титул равноапостольного и по мнению которых вопросы догматики могли решаться только Святым Духом, изъяснявшимся через Вселенский собор, папа был только первым из равных среди патриархов и его претензии на роль высшего авторитета казались неоправданной гордыней. Еще в IX в. дело чуть не дошло до полного разрыва; начав с чисто административного спора по поводу сиракузской епархии, противники вскоре перешли на личности (когда папа Николай I поставил вопрос о том, подходит ли византийский патриарх Фотий для своей должности), а затем обратились к проблемам догмы. Фотий публично (и справедливо) заявил, что римский епископ Формоз из Порто, будучи в Болгарии, яростно нападал на православную церковь и настаивал на включении пункта «филиокве» в Никейское кредо. Утверждение, что Святой Дух исходит не только от Отца, но и от Сына, постепенно стало общепризнанным на Западе, однако с точки зрения теологии считалось не слишком значимым. Византийцы, со своей стороны, полагали его разрушительным для всего учения о Троице, столь тщательно сформулированного Отцами Церкви в Никее более пяти столетий назад, и яростно порицали гордыню Рима, осмелившегося исправлять слово Божие, открытое собору после смерти папы Николая, усилиями его преемников и самого Фотия, дружеские отношения восстановились; но проблема осталась нерешенной, «филиокве» продолжало завоевывать сторонников на Западе, а в Константинополе император настаивал на том, что он как наместник Христа на земле. Новый конфликт был неизбежен.

Папско-византийский альянс, на который Лев IX и Аргирус возлагали столько надежд, с самого начала встретил открытое противодействие со стороны Михаила Керулария, патриарха Константинопольского. В прошлом государственный служащий, скорее чиновник, чем клирик, он в 1043 г. приказал ослепить в тюрьме Иоанна Орфонатропоса; упрямый, честолюбивый и ограниченный, он и не любил латинян и не доверял им; но наибольшее неприятие у него вызывала идея верховного авторитета папы. Он не сумел помешать созданию союза, поскольку Аргирус обладал большим влиянием, однако всеми возможными способами сеял раздоры между его участниками. Первая возможность представилась, когда он узнал, что нормандцы, с одобрения папы, насаждают латинские обряды — в частности, употребление пресного хлеба для причастия — в греческих церквях южной Италии. Он немедля приказал латинским церквям в Константинополе соблюдать греческие обряды, а когда они отказались, закрыл их. Следующий его шаг привел к еще более гибельным последствиям: Михаил настоял, чтобы глава болгарской церкви, архиепископ Лев из Охрид, написал православному епископу Иоанну из Трани в Апулии письмо с резким осуждением ряда обычаев западной церкви, которые он полагал грешным и "иудейскими".

В этом обращении Иоанну также предписывалось довести содержание послания до сведения "всех епископов франков, монахов и народа и самого достопочтенного папы". Письмо пришло в Трани летом 1053 г. — как раз когда главный секретарь папы Гумберт из Муармутье, кардинал Сильва Кандида проезжал через Апулию, чтобы присоединиться ко Льву IX в его заточении. Иоанн тотчас же вручил письмо Гумберту, который сделал примерный перевод послания на латынь, и по приезде в Беневенто положил оба документа перед папой. Для Льва IX, который уже был обижен, что византийская армия не поддержала его войско в критический момент, это незаслуженное оскорбление стало последней каплей. Разгневанный, он приказал Гумберту составить подробный отчет, в котором излагались бы доводы в пользу главенства папы и оправдывались все латинские обряды, о которых шла речь. Гумберт не стеснялся в выражениях; оба — папа и кардинал — хотели ответить ударом на удар — сама форма обращения, которую они выбрали: "Михаилу из Константинополя и Льву из Орхид, епископам", явно рассчитана на то, чтобы больно задеть патриарха. Возможно, еще до того, как письмо было отправлено, в Беневенто пришло послание, на этот раз подписанное пурпурным росчерком самого императора Константина. Он явно пришел в ужас, узнав — увы, с опозданием! — о махинациях патриарха, и теперь делал все возможное, чтобы исправить положение. Его письмо не сохранилось, но едва ли оно содержало что-то замечательное; судя по ответу Льва IX, в нем император выражал папе свои соболезнования по поводу поражения у Чивитате и предлагал всевозможные меры для дальнейшего укрепления союза. Гораздо более удивительным кажется второе письмо, доставленное одновременно с императорским. Оно, если не считать двух или трех неуместных фраз, излучало добрую волю и миролюбие; в нем говорилось о необходимости более тесного сотрудничества между двумя церквями и не содержалось никаких нападок на латинские обряды. Под ним стояла подпись Михаила Керулария, патриарха Константинопольского.

Керуларий, которому император или, что более вероятно, епископ Иоанн из Трани смогли наконец объяснить, как много поставлено на карту, казалось, согласился, пусть нехотя, положить конец ссоре. Льву IX следовало бы оставить без внимания тот факт, что к нему обращаются «брат», а не «отец», и другие подобные булавочные уколы и забыть о случившемся. Но он был устал и болен; поддерживаемый кардиналом Гумбертом, который в последующих событиях выказал себя таким же злобным фанатиком, как патриарх, он не принял извинений. Лев IX решил, что следует отправить папских легатов в Константинополь, чтобы разрешить все вопросы раз и навсегда, и позволил Гумберту составить два письма от своего имени, чтобы отправить их с легатами. Первое, адресованное к Керуларию, с обращением к нему как архиепископу, было вежливее, чем предыдущее, но столь же агрессивно. В нем меньше внимания уделялось защите латинских обычаев, как таковой, и больше — нападкам на патриарха за его попытки обсуждать их. В нем также порицались притязания патриарха на экуменическую власть — что, возможно, проистекало из ошибочного перевода — и утверждалось (совершенно неоправданно), что его избрание противоречиво нормам канонического права. Второе письмо Льва IX, адресованное императору, полностью посвящено политическим делам, в частности, папа пишет в нем о своей решимости продолжать войну против нормандцев. Однако и оно содержало толику яда; в последних строках желчно говорилось о "неумеренных претензиях" православного патриарха, "…которые, если, сохрани Небеса, он будет в них упорствовать, помешают ему принять наши миротворческие взгляды". Вероятно, желая смягчить впечатление от этой завуалированной угрозы, папа в заключение расхваливает легатов, которых он посылает в Константинополь, и выражает надежду, что им будет оказана всяческая помощь в их миссии и что они найдут патриарха раскаявшимся.