Под новым серпом - Константин Бальмонт

- Правда, мой милый. Правда, мой рыженький. Все правда.

- Мама, а отчего я рыженький? - спрашивает мальчик.-Игорь черненький, Глебушка русый, а я рыженький.

- А Игорь у меня ночью родился, Глебушка в сумерки, а ты утром, когда солнышко всходило. Это от солнышка ты рыженький. И еще от меня, потому что я тоже была рыженькая.

- Но, мама, ты русая. У тебя волосики золотистые, а не рыженькие.

- А тебе нравится, что ты рыженький?

- Очень.

- А еще что тебе нравится? - спрашивает мать, смеясь.

- Больше всего - сидеть около тебя и читать. А потом слушать, как ты играешь. И с папочкой в санках кататься, так скоро-скоро-скоро санки бегут, а деревья все заиндевели. И Глебушку очень люблю. Игоря тоже, а Глебушку больше, когда мы с ним играем. Мама,- сказал мальчик, подумав и смотря не на мать, а перед собой.- Мне так хорошо. Я еще Ненилу люблю. Какие она сказки рассказывает, лучше, чем те, которые ты нам читаешь. Я всех люблю. Я все люблю. Мне хорошо.

Это трогательное детское признание было только правдой. Счастливый мальчик всех любил, и в особенности он любил все. Это чувство длилось годы, все его детство, не омраченное ни одним темным пятном, а когда детство кончилось, как пышный, в мельчайших подробностях только светлый, только радостный, золотой праздник и жизнь показала иные свои лики, кричащие, разорванные и ужасающие, он не мог уже более любить всех, но дар любить любить все,- видоизменившись, остался и не изменил.

Мальчику с тихим нравом и с созерцательным умом, окрашенным художественностью, было совершенно незнакомо ни чувство горя, ни чувство гнева или обиды. Если Глебушка, с которым он был в играх как нитка с иголкой, более сильный и более задорный, пытался его чем-нибудь обидеть, это ему не удавалось. Жоржику было лишь забавно видеть такое намерение, и он тотчас уступал, потому что ему было приятно уступить и, доставив тем любимому братишке удовольствие, не нарушать игры. Главное - игра, и чтобы она продолжалась, и чтобы все шло не путаясь в каком-то узоре, который доставлял радость.

Когда однажды Жоржик и Глебушка, укутанные в тулупчики и в башлыки, в мягких валенках, проходили, сопровождаемые Ненилой, по саду, заваленному снегом, и любовались на ветки деревьев, увешанные белой бахромой, конечно, они очень скоро начали играть в снежки. Они дружно играли довольно долго, однообразие игры утомило Глебушку. А так как играть ему надоело, естественно, что и предлог для выражения недовольства быстро нашелся.

- Ты мне прямо в глаз попал,- сказал он Жоржику, и, схватив его обеими руками за плечи, он бросил провинившегося, хотя и невиновного, братишку в сугроб. Когда же маленький Жоржик не только упал на спину в сугроб, но и наполовину утонул в нем, Глебушка пришел в ликование и поспешно стал забрасывать его снегом, не разбирая, куда попадают снежки, в глаза или не в глаза. Ненила рассердилась на Глебушку, помогла Жоржику подняться и повела обоих домой, причитая, что вот сейчас расскажет все маме и мама накажет нехорошего Глебушку. Едва дети вошли в дом, Ирина Сергеевна вышла к ним навстречу, но, прежде чем Ненила успела рассказать, почему они вернулись раньше должного срока, Жоржик с плачем устремился к матери и воскликнул:

- Мама, не наказывай Глебушку. Мне совсем не больно.

Просьба эта была лишней, потому что детей никогда ни за что не наказывали. Но слово это было страшное. А случай этот еще больше скрепил детскую дружбу двоих братьев, которым самая разность характеров помогала, а не мешала в дружбе.

Они оба очень любили, когда в доме бывали гости. Так весело! У всех тогда веселые лица. И хотя дети едят тогда отдельно от старших, но всегда им дают что-нибудь особенно вкусное. И привозили им подарки. Но не это было главное. Самое главное заключалось в том, что весь дом с приездом гостей превращался в сплошной праздник и у всех в доме лица становились веселые и довольные. А когда наступал вечер, играла музыка и были танцы. А когда становилось поздно, дети уходили в свои комнатки наверх, им нужно было ложиться спать, внизу же веселье продолжалось. И вот каждый раз Ненила была добра к детям и целый еще час не укладывала их спать, зная, в чем их заветное желание. Игорь сидел в своей комнатке, раскрывши дверь в коридор, ведущий на лестницу вниз, и, слушая музыку, читал. А Жоржик с Глебушкой, обнявшись и тесно прижавшись друг к другу, этим молчаливым объятием как бы передавая один другому всю сложность радостных и сладостных своих ощущений, сидели на верхней площадке лестницы, смотрели и слушали. Их внизу было не видно, а им сверху отчетливо был виден светлый кусочек залы, по нему проносились в танце нарядные пары, и видно было, как из залы в нижний коридор, ведущий в людскую, и опять из коридора в залу поспешно проходили служанки и проносили то заново подогретый самовар, то банки с вареньем, то бутылки с вином, то закуски. Звуки музыки смолкали и звучали опять. И каждый раз, когда музыка после перерыва снова начинала свою веселую повторную мелодию, мальчики теснее приникали друг к другу, и оба любили друг друга такой нежной беспричинной любовью, какая бывает возможна только в детстве.

- Ну, бездельники, спать, спать пора,- говорила, приходя за ними, ласковым голосом Ненила. И если они упрямились, прибавляла: - А то мама еще может прийти, увидит и рассердится и на вас и на меня.

И дети со вздохом подчинялись, понимая, что в маленьком заговоре нужно не предавать друг друга.

Уже через несколько минут они крепко спали безмятежным сном. И Жоржику снились красивые сны. То ему снилось, что всюду в мире только зеленые деревья, и это все деревья очень большие, ведь весь мир называется Большие Липы, и липы, правда, такие большие, что доходят до самого неба, а на каждой ветке сидит птица и поет. То ему снилось, что он сам, обнявшись с Глебушкой, хоть и не птица, а с крыльями, и у Глебушки тоже крылья, и они ими не шевелят, а держат их прямо и неподвижно, как это делают иногда стрижи, когда летят высоко и быстро, или как ястреб, когда он летит и не летит, стоит в голубом небе,- и все небо вокруг них голубое, а обоим им так хорошо, что уже более ничего не нужно, только бы вот так лететь.

10

Но не одни только игры, и дети, и гости были в усадьбе Большие Липы. Жизнь большого человеческого мира шла своим чередом, происходили события, сопровождавшиеся последствиями неисчислимыми, неуклонно развивались эти последствия, разрастаясь непредвиденно и в таких же неожиданно-жутких формах, в каких являет себя лес, поломанный бурей, или человек, отравленный укусом змеи и начавший чувствовать, что яд уже действует, искажает лицо, причиняет судорожные движения, делает страдающего похожим на бесноватого.

Великая линия истории великой страны, которая могла стать глубоким правильным руслом несравненного преуспевания миллионов людей, сломилась по недосмотру и по недостатку доброй воли, по злой воле тех, в чьих руках были судьбы этой несравненной великой страны. "Земля" - слово нашей страны, главное ее слово. И в этом основном слове те, что поливали землю своим потом и кровью и возделывали ее, кормя себя и других, приникали к родному ее лику и всегда справедливым человеческим сердцем чувствовали, что она принадлежит им, а не тем, кто ее не обрабатывает,- в этом первом священном слове обманута была народная душа, народная мысль, народное сердце. Обделены, урезаны, обмануты, притиснуты, снова и снова в судьбах своих пригнетены поборами и окружены западнями были те, которые так долго ждали воли и ждали своей земли. И "Воля" была вторым словом, которым уже давно грезила вся душа страны, все, что было в ней достойного, среди тех, которые руками своими осуществляли ежегодное творчество творящей земли, и среди тех, которые работали на заводах и в рудниках, и среди тех, которые мыслили, чувствовали, думали, мучились, хотели, дерзали, за других мыслили, за миллионы чувствовали, о темных думали, об униженных мучились, воли хотели, за волю против кующих неволю восставая, дерзали. И в это второе слово, бывшее душою души миллионов людей, бывшее драгоценным ожиданием, многократно омытым мученической кровью, была введена ложь, притворные дары, включавшие в себя надзор и насилие, обманное устройство, имевшее лишь вид свободы, а за ней, за этим призраком, планомерное настаивание на многовековой неправде, вынуждение, насильственное склонение хотений и мыслей, и готовый кнут, и готовый запрет, и готовая тюрьма - испытанные пути, по которым гонят душу в духовную неволю и в телесную тюрьму.

Оскорбительно-неверное и тупое прикосновение к двум главным начальным словам, без правильного воплощения которых не могла возникнуть правильная человеческая речь и правильная человеческая жизнь в великой стране, на полстолетье, на столетие вперед, предусловило, лавинно предрешило медленно развивающиеся злые чары, в душах неисчислимых дымы пожаров, мельканье по земле из конца в конец справедливого гнева, затаенного возмущения, и сатанинских влияний, и мельканий бесовских ликов. Все благое было возможным и стало химерой. Все химерическое, самое неправдоподобное, стало роковым и неизбежным.