Цитатник Юнга. Изречения, максимы, афоризмы - Тигран Эмильевич Мариносян

на дьявольские орудия разрушения! Ведь они изобретены совершенно безобидными джентльменами, разумными и уважаемыми гражданами самого высокого достоинства. И когда все вокруг рушится под напором выпущенных на волю, не поддающихся описанию, адских, опустошительных сил, виноватых словно и нет вовсе. Так уж получилось – но ведь это делается человеческими руками! Каждый человек слепо убежден, что он представляет собой не более чем свое собственное, весьма скромное и малозначительное сознательное Я. В результате никто не отдает себе отчета в том, что организованные на рациональных началах скопления, которые мы называем государствами или нациями, управляются безликой с виду, но страшной силой, сдержать которую не может никто и ничто. Эта дьявольская сила обычно объясняется как страх перед соседней нацией, будто бы одержимой злобными бесами. Но никто не может судить о том, как и в какой степени одержим он сам; поэтому он бессознательно проецирует свое собственное состояние на соседа и, соответственно, считает святым долгом обзавестись самыми большими пушками и самыми ядовитыми газами. И хуже всего то, что он прав; ведь все его соседи охвачены точно таким же неконтролируемым страхом. Хорошо известно, что среди пациентов психиатрических больниц наиболее опасны не те, кем движет ярость или ненависть, а те, кто страдает от страха. (15, 236)

213

То, что мир внутри и вне нас покоится на трансцендентальной основе, так же несомненно, как и наше собственное существование, но так же несомненно и то, что непосредственное восприятие архетипического мира внутри нас так же мало соответствует истине, как непосредственное восприятие физического мира вне нас. Если мы убеждены, что мы знаем абсолютную истину о метафизических вещах, это значит не что иное, как то, что архетипические образы овладели нашими мышлением и чувством до такой степени, что они утратили свое качество функций, находящихся в нашем распоряжении. Эта утрата проявляется в том факте, что объект восприятия становится абсолютным и не подлежащим сомнению и окружается таким эмоциональным табу, что любой, кто решается задуматься над ним, автоматически клеймится как еретик и богохульник. Во всех других случаях любой человек полагает, что разумно подвергать объективной критике созданный им субъективный образ какого-либо объекта. Но перед лицом одержимости или яростной эмоции разум бессилен; сверхъестественный архетип доказывает, что в данном случае он сильнее, потому что он может воззвать к жизненной необходимости. Как правило, это происходит тогда, когда он компенсирует ситуацию беспокойства, которую не могут разрешить никакие усилия разума. Мы знаем, что архетип может со страшной силой ворваться в жизнь как индивида, так и целой нации. Поэтому нет ничего удивительного в том, что его называют «Богом». Но поскольку люди не всегда пребывают в ситуации острого беспокойства или не всегда ощущают это беспокойство, то бывают более спокойные времена, когда появляется возможность для размышлений. Поэтому, когда изучаешь состояние одержимости или эмоционального приступа без предубеждения, то вынужден признать, что одержимость сама по себе не открывает ничего, что ясно и надежно характеризовало бы природу «фактора одержимости», хотя существенной частью этого феномена является то, что «одержимый» чувствует непреодолимую потребность высказывать решительные утверждения. (2, 588)

214

…Но для человека самоосмысление представляет собой наиболее трудную и неприятную задачу, коль скоро бессознательная сторона в нем преобладает. (16, 309)

215

Все, что является бессознательным у нас, мы обнаруживаем у соседа и соответственно этому с ним обходимся. Над ним больше не проводят опытов с ядом, его не сжигают на костре и не мучают, однако ему доставляют моральные страдания авторитетным менторским тоном. То, с чем в нем борются, – это, как правило, собственная неполноценность. (17, 175)

216

Рождение Спасителя равносильно великой катастрофе, ибо новая, могучая жизнь прорывается там, где нельзя было предполагать ни жизни, ни силы, ни возможности развития. Жизнь изливается из бессознательного, т. е. из той сферы психики, которую вольно или невольно люди не знают, и потому все рационалисты считают ее за ничто. Из этой непризнанной и отвергнутой сферы идет новый прилив силы, обновление жизни. Но что же означает эта непризнанная и отвергнутая сфера? Это все те психические содержания, которые, вследствие их несовместимости с сознательными ценностями, были вытеснены, т. е. все уродливое, безнравственное, неверное, нецелесообразное, негодное и т. д. То есть все то, что данному индивиду однажды показалось таким. И вот опасность заключается в том, что человек, поддаваясь той силе, с которою эти элементы появляются вновь, их новому и чудесному блеску, так увлечется ими, что отвергнет или забудет из-за этого все прежние ценности. То, что прежде презиралось, теперь становится верховным принципом, и то, что раньше считалось истиной, теперь считается ошибкой. Это перемещение ценностей равносильно разрушению прежних жизненных ценностей и, следовательно, подобно опустошению страны от наводнения. (18, 323)

217

Нет мужчины, который был бы настолько мужественным, чтобы не иметь в себе ничего женского. На деле скорее как раз очень мужественным мужчинам (хотя втайне и замаскированно) свойственна весьма нежная (часто не по праву называемая «женственной») жизнь чувств. Мужчине вменяется в добродетель в максимальной степени вытеснять женственные черты, так же как для женщины, по крайней мере до сих пор, считалось неприличным быть мужеподобной. Вытеснение женственных черт и склонностей ведет, естественно, к скоплению этих притязаний в бессознательном. Imago женщины (душа) столь же естественно становится вместилищем этих притязаний, из-за чего мужчина в выборе любимой частенько подвергается искушению желать ту женщину, которая лучше всего соответствовала бы особому типу его собственной бессознательной женственности, т. е. женщину, которая могла бы по возможности безоговорочно принять проекцию его души. Хотя такой выбор чаще всего воспринимается и ощущается как идеальный случай, но с таким же успехом этот выбор может оказаться воплощением его собственной сильнейшей слабости, с которой мужчина заключает на такой манер брачный союз у всех на глазах. (Вот чем объясняются некоторые столь странные браки!) (19, 254)

218

Научное кредо нашей эпохи… испытывает суеверную фобию перед фантазией. Но действительно то, что действует. Фантазии бессознательного действуют – на этот счет не может быть двух мнений. Даже самый смышленый философ может стать жертвой какой-нибудь совершенно идиотской агорафобии. Наша пресловутая научная реальность ни на йоту не защищает нас от так называемой ирреальности бессознательного. Нечто действует под покровом фантастических образов, независимо от того, дадим ли мы этому нечто доброе или бесславное имя. Это нечто действительно, и потому к его жизненным проявлениям следует относиться серьезно. (19, 288)

219

Неужели мировая война с ее ужасами еще не открыла нам глаза чуть пошире и мы все еще не видим, что наше сознание – вещь гораздо более дьявольская и извращенная,