Свадьбы - Владислав Бахревский

Друзья мои! Я отпустил ее к своим, но сам пошел следом. В ту ночь они собрались в брошенном доме на берегу моря. Их было много, но только одна в образе повивалки пришла не с пустыми руками. Не знаю, как они насыщаются, наверное, запахом. Мне было так страшно слушать их веселый ласкающий смех, их тихое нежное пение, их воркующие разговоры, что я не посмел заглянуть во двор брошенного дома. Ушли они под утро. Я бросился к костру, набрал углей и помчался разыскивать несчастную. Ноги мои сами привели меня к дому, в котором слышались рыдания женщин и крик новорожденного. Я вбежал в этот дом, растолкал людей, крича им, что могу спасти молодую мать. Никто мне не поверил, но и мешать мне не стали. Господи, как же возликовал я, когда, приняв мое лекарство, женщина тотчас открыла глаза и почувствовала такую бодрость, что готова была подняться с постели. Чудо ошеломило обитателей дома, они не заметили моего исчезновения! А когда опомнились и стали искать и звать меня, я был уже далеко.

Дома я бросился к моей волшебнице, схватил ее за волосы и выбросил за дверь… Трижды приходила она ко мне потом, но дверь моего дома была для нее закрыта… Ей было плохо, я слышал ночами ее стоны и плач, но и мне было не лучше. Удача отвернулась от меня. Когда была в доме ал-карысы, я не знал заботы о хлебе насущном, с нею запасы мои были неисчерпаемы, а денег в доме было всегда ровно столько, сколько требовалось, чтобы исполнить все наши желания… И вот я остался одинок, голоден и нищ. Нет, я не жалел, что выбросил ал-карысы за дверь. Но сердце мое стало каменным. Я не знал с той поры вкуса слез, по и смеха своего я больше не слышал.

Старый меддах, не поднимая глаз от ковра, на котором он сидел, со вздохом сказал:

- Мой дорогой собрат, я чувствую, пора твоего смеха на пороге твоей души, ибо пустыню твоего лица оросили слезы. Ночь неотвратимо сменяется утром.

“Ты прав, старик, - согласилась Кёзем-султан, - счастье твоего приятеля на пороге, но это будет для него не утро. Это будет его полдень, а может быть, и закат”.

- Не дело меддахов - обсуждать слова меддахов, - нахмурился седой, - наше дело рассказывать. И мы не получили знака, что пора кончать. Что ж, ал-карысы страшна, но джинн каиш-беджак пострашнее. Нога-ремень - недаром получил он это прозвище. Каиш-беджак до поясницы - человек, но вместо ног у него хвост. Глубоким вечером выбирается джинн из лесной чащобы на обочину дороги и ждет. Несчастный, тощий, он жалобно просит прохожих помочь ему добраться до ближайшего селения. Простак всегда найдется. Простак всегда готов подставить спину - садись!

И каиш-беджак садится. А сев, опутывает жертву хвостом, душит и сжирает.

“И все это в детстве слушал Мурад”. - Кёзем-султан оставила рукоделье и покинула потайную комнату. Приказала слуге:

- Меддахов наградить и отпустить. Всех отнесите в разных носилках. Двоих доставить на Аврет-базар, а самого юного в дом на море.

Слуга, откланявшись, вышел, а Кёзем-султан взглядом подозвала к себе старую Фатьму, самую верную свою рабыню, и шепнула ей:

- Я хочу видеть моего сына Баязида.

93

В тот же день Кёзем-султан приняла в своем дворце господаря Молдавии Василия Лупу. Она знала: султан приказал Василию Лупу ехать в Кара-Хасарский санджак * к Бегадыру Гирею, чтоб еще раз утвердиться в мнении - этот из Гиреев достоин Бахчисарайского престола. Кёзем-султан хотелось поставить Василия Лупу в трудное положение, а заодно проверить его преданность.

У господаря и впрямь положение было щекотливое. Он приехал в Истамбул за фирманом, подтверждающим его господарство. Малейшее неповиновение султану - и вместо короны - шнурок, но нельзя было ослушаться и Кёзем- султан. За двадцать лет правления из-за спины султанов она соткала такую паутину, из которой не всякому султану выкарабкаться.

Лупу - волк, но волком он был в Молдавии. В Истамбуле он был лисой.

Лупу исполнил приказ султана. Он встретился с Бега- дыр Гиреем, а уж потом только явился в покои Кёзем-сул- тан. Его ввели в комнату, похожую на золотую клетку. Только без птнцы. Даже шесток был - кабина, закрытая со всех сторон золотыми ширмами. К этому балкончику, поднятому до уровня головы над полом, и подвели Василия Лупу. И тотчас оставили одного. Он опустился на колени. Поклонился ширмам, но в ответ - молчание.

Три часа стоял господарь на коленях! И вдруг голос как арфа. На стострунном греческом языке его спросили:

- Ах, ты уже здесь, великий господарь? Что же ты стоишь на коленях! Встань! Ты же правитель большой и прекрасной страны.

- Великая государыня! Я молю - пощади своего раба. Я не посмел бы ослушаться, когда бы не думал о твоей выгоде.

- О моей выгоде? Разве есть такие, кто может царящим в Оттоманской империи предложить нечто большее? И возможно ли нам, царствующим, чего-то еще желать, когда не только слово, но каждый наш взгляд отзывается в мире трепетом страха или радости?

- Государыня, твой раб не помышлял о такой дерзости, но и цари под богом. Царям человеческое не чуждо. Я пекся о том, чтобы доставить вашему величеству миг радости… Я поехал к Бегадыру Гирею, который почитает ваше величество первой женщиной мира не только потому, что это был приказ падишаха, но и потому, что знал - будущий хан мечтает преподнести вашему величеству коллекцию камешков. Узнав, что я приглашен к вашему величеству, он умолил меня через своего гонца съездить к нему, взять коллекцию и передать ее вашему величеству… Винюсь, я боялся, что этот дар затмит мой собственный, но и отказать Бегадыру Гирею в его смиренной просьбе я не смог.

Кёзем-султан уже было известно - бриллианты, которые она сейчас получит, проданы Бегадыру Василием Лупу, проданы в долг, с огромными процентами, но зато уж наверняка - это превосходные камни. Лупу вышел из ювелиров, на торговле драгоценностями нажил свои несчитанные миллионы, на которые и приобрел фирман на Молдавское княжество. Он и теперь получит фирман, потому что даст больше других. А цены на фирманы растут. Когда-то Александру Лапушняну купил господарство за двести тысяч золотых. А уже Иону Воду Лютому на одни только подачки чиновникам пришлось дать 220 тысяч золотых же. Следующие господари платили за фирман по миллиону. Деньги брали у истамбульских ростовщиков в долг, в надежде за три года вернуть потерянное с лихвой. А сменилось в Молдавии меньше чем за два века сорок четыре господаря.

Василий Лупу с поклоном открыл шкатулку, усыпанную жемчугом. Шкатулка была невелика, но бриллианты как один - с голубиное яйцо. Камни с изюминкой - с удивительным золотистым отливом.

- Какой великолепный вкус у хана Бегадыра! - обмолвилась Кёзем-султан.

Василий Лупу с благодарностью поклонился. Обмолвка стоила камней.

- Я привез султану харач94: пятьсот коней и триста соколов. Вам, государыня, я осмелюсь преподнести похожий подарок: триста превосходных скакунов, десять собольих шуб и десять повозок с драгоценными материями и вот эти два камня.

Кёзем-султан любила изумруды, и Лупу знал это. В обеих его ладонях появились огромные, с яблоко, камни.

- Благодарю тебя! Это прекрасно! - воскликнула Кёзем-султан.

- Ваше величество! - Лупу опустился на колени, - Я смиренно прошу вас оказать услугу еще одному моему другу - бейлербею и мурзе Кан-Темиру. Кан-Темир - верный слуга его высочества султана. Он претерпел великое разорение от непочтительного и дерзкого хана Инайет Ги- рея. Кан-Темир шлет вашему величеству подарки.

- Я рада помочь человеку, который предан престолу Османов, - быстро сказала Кёзем-султан. - Мне нужны будут деньги. Большие…

- Все, что мое, - ваше!

- Пусть годы твоего правления Молдавией будут благословенны.

Господарю разрешено было удалиться.

*

С сыном Баязидом Кёзем-султап встретилась при одной свече, в черной, крохотной комнатке верной Фатьмы. Своей спальне Кёзем-султан не доверяла.

Баязид был в женских шароварах, закутан женскими шалями. С ненавистью сбросил с головы покрывало, воззрился на матушку: лицо открытое, юное, румянец по щекам, губы как вишенки, а в глазах - смертельная коровья тоска.

- Сын мой, ты прекрасен! Ты совсем уже взрослый.

- Государыня, вы только затем меня и звали, чтоб сказать это?

Лицо Баязида стало белым. Ему так тяжко в Серале. За ним следят днем и ночью. Он не арестован и не брошен в тюрьму потому только, что у Мурада не было времени вспомнить о брате. Они живут под одной крышей, но Му- рад не видал Баязида, пожалуй, больше года. А если бы увидал? Если бы он увидал этот проклятый румянец, эту широкую молодецкую грудь, этот ясный взгляд здорового умного человека?..

Наследники султанов обречены на пожизненное заключение в гареме, покуда место на троне не освободится. Слабоумный, больной Ибрагим уже замурован в тюрьме. Вся его вина в том, что в его жилах - царская кровь, как у Баязида и Касыма. Только за одно это они достойны умерщвления.