Менахем-Мендл - Шолом-Алейхем

– Ваше имя?

– Менахем-Мендл…

– Знакомое имя, – говорит он, – слыхал как-то, не помню где. Послушайте, продолжает он, – реб Менахем-Мендл, что я вам скажу. Уж ежели стряслась такая беда, то есть, я хочу сказать, – уж ежели господь бог по мудрости своей великой так судил, чтобы мы, два свата, столкнулись в одном месте, то, может быть, возможно, чтобы мы тут же, сидя с вами в вагоне, что-нибудь наладили?

– А именно? – спрашиваю я. – Что бы мы могли наладить?

– Может быть, – говорит он, – у вас найдется охотник на хорошее вино в скверной посудине?

– А именно? Что вы называете хорошим вином в скверной посудине?

– Разрешите, – отвечает он. – Сейчас объясню, и тогда вам все станет ясно. Но… Вы должны вникнуть в это дело. У меня имеется в Ярмолинце товарец… Отборный, прямо-таки редкость… Зовут его реб Ицикл Ташрац. Что касается происхождения, то об этом и говорить не приходится. Дальше некуда! Мало того что он сам знатного рода, – она, жена его, еще более родовита, чем он. Беда только в том, что за свою родовитость этот Ташрац хочет получить наличными. Сколько бы он ни дал, ему хочется, чтобы другая сторона дала в два раза больше…

– Позвольте, – говорю я, – мне кажется, есть как раз то, что вам требуется.

Хватаюсь за свой узел, достаю памятную книжку Лейбе Лебельского, отыскиваю Ямполь и показываю:

– Вот он тот, кого вы ищете! Прочтите – увидите: «Мойше-Нисл Кимбак… Богач-выскочка… До зарезу хотят просватать… Сколько бы другая сторона ни дала, обязуется дать в два раза больше…» Как раз то, что вам нужно!

Услыхав такие речи и узнав, что этот Мойше-Нисл Кимбак вдобавок обещает вознаграждение сватам сразу же при помолвке и, кроме того, еще специальный подарок от мамаши, – мой реб Отер вскочил с места, схватил меня за руку и говорит:

– Поздравляю вас, реб Менахем-Мендл! Мы сделали дело! Я заметил у вас в корзинке, если не ошибаюсь, яичные коржики, чай, сахар и прочую дребедень, может быть, не мешало бы нам пока что перекусить, а когда мы, с божьей помощью, доберемся благополучно до Фастова, вы потрудитесь сбегать за кипятком, – я видел, у вас есть чайник, – выпьем по стаканчику чаю, а на станции, надо полагать, и винца достанем, пятидесятисемиградусной, тогда выпьем заодно за здоровье моего ярмолинецкого аристократа и вашего ямпольского богача, которому так не терпится просватать, и пускай будет в добрый и счастливый час!

– Аминь! – отвечаю. – Вашими устами да мед пить! – Но не так скоро дело делается, как сказка сказывается…

– Разрешите, – перебивает он меня, – вы не знаете, реб Менахем-Мендл, с кем дело имеете. Я не мальчик! Вы изволите разговаривать с мировым сватом по имени реб Ошер, у которого волос на голове меньше, чем устроенных им браков. Дай бог нам обоим столько сотен, сколько пар у меня уже развелись, снова поженились и снова развелись… Стоит мне только заглянуть в список, я сразу нащупаю, пойдет дело или не пойдет. Ваш Мойше-Нисл, насколько я понимаю, не без изъяна. В самом деле, давайте разберем, отчего ему так приспичило? И по какому случаю так горячится мамаша и даже обещает подарок свату от себя? Видимо, где-то копошится червячок. То есть яблочко, очевидно, с червоточиной…

– Каков же, – говорю, – будет ваш совет?

– Совет, – отвечает он, – самый простой: мы оба должны немедленно разъехаться в разные стороны. Я в Ярмолинец – к моему знатному Ицику Ташрацу, а вы – в Ямполь, к вашему Мойше-Нислу Кимбаку. Но… работать нам придется изо всех сил. Вы, с вашей стороны, должны будете настаивать, чтобы ваше червивое яблочко дало как можно больше, а я, со своей стороны, конечно, постараюсь, чтобы мой Ташрац дал действительно половину, как обещал… Потому что мало ли что взбредет в голову человеку, торгующему своим происхождением?

Как видишь, дорогая моя, началось как будто с пустяков, с шутки, а кончилось настоящим делом. Пока то да се, мы приехали в Фастов. По приезде в Фастов мы прежде всего напились чаю, закусили честь-честью и стали серьезно обсуждать наше дело. Сначала, по правде сказать, мне от всей этой истории было не по себе: какой я сват? И какое отношение я имею к чужим спискам? Ведь это же, если хочешь, – прямой грабеж! Человек, скажем, уронил кошелек с деньгами, а я поднял… Но, с другой стороны, что особенного случилось? Одно из двух: если выгорит, – поделимся! Ведь я же не разбойник с большой дороги, – мне чужого не надо. Словом, выходит, что никакой несправедливости во всем этом нет, и мы порешили двинуться в путь – он в Ярмолинец, я – в Ямполь. Сговорились мы так: сразу же по приезде на место я прежде всего должен выведать, в чем тут дело, почему этому Мойше-Нислу Кимбаку так не терпится просватать. А когда я осмотрю дом и самый «предмет» мне понравится, я должен дать телеграмму реб Ошеру в Ярмолинец: «Так, мол, и так», а он мне ответит телеграммой: «Так, мол, и так», – и тогда мы съедемся, вероятно, в Жмеринке на смотрины, и, если пара подходящая, сватовство состоится. «Главное, – говорит он мне, – вы, реб Менахем-Мендл, должны не жалеть расходов, давать депеши, потому что при сватовстве депеша – самое важное… Родителей жениха и невесты, – говорит он, – при виде депеши черт за душу хватает…»

Когда дело дошло до расставания и надо было покупать билеты, оказалось, что моему мировому свату реб Ошеру не хватает на дорогу. Он, говорит, израсходовался до последней копейки на депеши и телеграммы. «Дай вам бог, говорит он, – зарабатывать ежемесячно столько, во сколько мне в неделю обходятся депеши и телеграммы!» Понимаешь? Вот она, какая профессия! Словом, поезд дожидаться не станет, пришлось мне выложить несколько рублей, – не расстраивать же дела из-за расходов! Мы обменялись адресами, очень тепло распрощались и разъехались – он в Ярмолинец, а я – в Ямполь.

Приехал в Ямполь и перво-наперво стал выведывать:

– Кто такой Мойше-Нисл Кимбак?

– Дай бог всем евреям жить не хуже! – отвечают мне.

– Много у него детей?

– Много детей бывает у нищих… А богач имеет одно только дитя.

– Какое дитя?

– Дочь, – говорят.

– Какова она из себя?

– Из нее можно сделать двух…

– А приданого он много дает?

– Сколько бы ни давал, – отвечают, – он не хвор дать в два раза больше.

Хочу нащупать, в чем дело? Но щупай тут, щупай там – ничего не нащупаешь. Тогда я надел субботний кафтан и отправился прямо к этому Кимбаку.

Ну, описать тебе дом я просто не в состоянии. Богатый дом, полная чаша, а люди – брильянты! Когда я сказал, кто я такой и зачем приехал, меня приняли по-царски, угостили сладким чаем с печеньем и лимонным вареньем, поставили на стол бутылку хорошей вишневки. Он Мойше-Нисл то есть, мне ужасно понравился: приветливый такой, душевный человек, можно сказать, без желчи. Да и она, Бейля-Лея то есть, понравилась мне с первого взгляда. Дородная женщина, с двойным подбородком, тихая, скромная. Оба они стали выпытывать у меня, кто другая сторона, хорош ли у них сын и что он умеет? Что мне было сказать, когда я и сам не знаю? Но человек с головой на плечах находит выход из положения.

– Давайте, – говорю я им, – покончим сначала с одной стороной, а потом будем толковать о другой. Во-первых, я хотел бы знать точно, сколько вы приданого даете? А во-вторых, я хотел бы повидать вашу дочь.

Услыхав такие речи, он, Мойше-Нисл то есть, обращается к жене, Бейле-Лее то есть:

– Где ж это Сонечка? Позови-ка ее.

– Сонечка одевается, – отвечает ему жена, подымается с места и уходит в соседнюю комнату, а мы с ним, с Мойше-Нислом то есть, остаемся одни. Выпили по рюмочке вишневки, закусили лимонным вареньем и беседуем. О чем? Я и сам не знаю, – так, вообще, о всякой всячине.

– Давно вы уже занимаетесь своим делом? – спрашивает он и наливает мне рюмку вишневки.

– С самой женитьбы, – отвечаю я. – Мой тесть – сват, и отец у меня был сватом, и все мои братья занимаются тем же, чуть ли не вся наша семья, говорю, – состоит из сватов…

Лгу на чем свет стоит, даже не поморщившись, и чувствую только, что лицо у меня пылает. Сам не знаю, откуда что взялось! Но что же мне было делать? Как твоя мать говорит: «Влез в болото, – полезай дальше…» Решил я про себя, как я уже говорил тебе, что если всевышний окажет мне милость и я обломаю это дело, – свою часть заработка, с божьей помощью, без всяких отговорок, поделить пополам с тем сватом, Лейбе Лебельским, который оставил в заезжем доме свой узелок с бумагами. Чем он виноват? Ведь, если судить по справедливости, то, может быть, все мое вознаграждение принадлежит ему, Лейбе Лебельскому то есть? Но – с другой стороны, а я с чем же останусь? Ведь я же, собственно говоря, во всей этой истории главный зачинщик. А труды мои совсем ничего не стоят?! И врать без зазрения совести ради другого я тоже как будто не нанимался. Да и кто знает, может быть, бог так судил, чтобы тот потерял, а я чтобы нашел и чтобы благодаря мне три человека заработали деньги?