Багровая заря - Елена Грушковская

Я зашла в маленькое кафе и взяла чебурек, чашку кофе и пирожное. Во флакончике, который дал мне Оскар, скрывалось поистине адское зелье. «Умирала» я в страшных муках, всё у меня внутри как будто разрывалось — Алле доставило бы мстительное удовольствие увидеть мои страдания. И они были пострашнее тех, которые я испытала, когда «переламывалась». Пришла в себя я уже на свободе, хотя, строго говоря, вполне свободной ещё не была. У меня не было документов, для всех я считалась мёртвой. Я не могла никуда поехать, и вся моя свобода ограничивалась прогулкой по улицам города, который я совсем не знала и где меня никто не знал, да небольшой суммой наличных денег, которых, впрочем, хватало на мои скромные нужды — поесть и одеться.

Перекусив в кафе, я продолжила прогулку по заснеженным улицам. Проходя мимо парикмахерской, я замедлила шаг и потрогала свой длинный «хвост». Щекотное чувство жажды новизны заставило меня открыть дверь и войти. Парикмахерская была крошечная, переделанная из однокомнатной квартиры на первом этаже; работали два мастера, а в маленьком вестибюле на стульях ждали три человека — два пенсионера и девушка. Я спросила, кто последний, и стала четвёртой.

Сев в кресло, я распустила свою шевелюру и сказала:

— Пожалуйста, коротко.

Девушка-мастер улыбнулась:

— А не жалко? Такие долго отращивать.

— Мне так надо, — сказала я твёрдо.

— Что ж, желание клиента — закон.

Длинные русые пряди упали с моей головы, затылок подровняла машинка, а сверху осталась аккуратная шапочка. Открывшаяся шея казалась длинной и тонкой, я стала похожа на мальчишку. У меня было такое лицо — упрямое, мальчишечье, а короткие волосы довершили сходство. Выглядела я непривычно, но результат мне понравился. Я расплатилась, оделась, покрыла стриженую голову шапочкой и вышла на улицу. Интересно, что скажет Аделаида, когда увидит меня. Наверно, будет в шоке.

Гуляя по городу, я приобрела комплект белья, тушь и помаду (вся моя косметика тоже осталась дома); охваченная жаждой, купила бутылочку минералки и сразу выпила половину. Потом мне захотелось курить, и я, сунув деньги в окошечко ларька, получила взамен пачку сигарет и зажигалку. Пересчитав остаток денег, осталась довольна: их было ещё много. Они мне не принадлежали, и я тратила их легко, тем более что Оскар сказал, чтобы я себе ни в чём не отказывала. Я изрядно отхлебнула из чаши страданий, а потому считала, что имею право себя немножко побаловать.

2.6. Предостережение и опасный танец

Никем и ни в чём не обвиняемая, никому не знакомая, я бродила по городу, изучая его и ко всему присматриваясь. Как часто случается в незнакомом месте, я немного заблудилась, кое-как нашла обратную дорогу и вернулась домой только вечером, когда уже начало смеркаться.

— Долго вы гуляли, милочка, — сказала Аделаида, впуская меня. — Я уже начала немного беспокоиться. Заблудились?

— Да, чуть-чуть, — ответила я, стряхивая с плеч куртку, снимая шапочку и поправляя непривычно короткие волосы. — Я впервые в этом городе, мне здесь всё незнакомо, но было очень интересно.

— О! — воскликнула Аделаида, увидев мою новую причёску. — Вы остриглись! Как неожиданно!

— Вам не нравится? — спросила я осторожно.

— О нет, нет, что вы, напротив! Вам очень идёт так! Совершенно как мальчик. Очаровательный сорванец! Прелестно, прелестно!

И Аделаида продолжила свои восторги на французском языке. Я спросила, можно ли здесь курить, и она ответила, что можно, и что она сама курильщица. Она выкурила трубочку со мной за компанию — маленькую, дамскую, с длинным изящным чубуком. Забавно и любопытно было наблюдать, как хищница попыхивала ею, выпуская из круглой чёрной дырки рта маленькие колечки дыма. Мне она подарила мундштук, сказав, что без него даме курить не комильфо, и что это дурной тон.

— И ещё я бы хотела вас предостеречь, милая, — сказала она, выпустив колечко и наблюдая за его полётом. — Я не против того, чтобы вы гуляли — гуляйте, если вас это развлекает, но постарайтесь возвращаться засветло. Когда темно, вам лучше оставаться дома: так безопаснее для вас. Оскаром мне поручено вас беречь, деточка, поэтому я даю вам такое предостережение.

— Хорошо, я постараюсь, — сказала я.

Если не принимать во внимание, что за существо была Аделаида, она показалась мне весьма занятной, хоть и не без чудинки. Она завела старинный патефон, и под дребезжащую, забавно звучащую мелодию принялась кружиться по комнате, а потом, остановившись передо мной с томно полузакрытыми глазами, церемонно-грациозным жестом протянула мне руку:

— Осмелюсь просить вас оказать мне честь, милочка…

Я поняла, что она приглашает меня на танец, и вложила руку в её холодную ладонь. Вальсировать с ней было странно до мурашек по коже, а временами и жутковато, и мне казалось, будто она играет со мной, как кошка с мышью. В глазах хищницы вдруг зажглись хорошо знакомые мне красные огоньки, верхняя губа приподнялась, и я увидела, как удлиняются её клыки. Я рванулась от неё и отскочила за диван, а Аделаида, опомнившись, растерянно заморгала. Дьявольские огоньки в её глазах угасли, клыки спрятались, и она, сделав шаг мне навстречу, протянула ко мне руки.

— О мон дьё! Нет, нет! Простите меня, милочка… Не бойтесь! Не бойтесь меня. У меня просто закружилась голова от тепла вашего тела, от вашей юности и свежести… Я вас не трону, клянусь. Я обещала Оскару вас оберегать, и я не нарушу своего обещания. У него относительно вас есть планы, и он мне не простит, если с вами что-то случится. Я уже совладала с собой, видите? Я не поддамся искушению, сколь бы велико оно ни было, и не причиню вам зла, дитя моё. Я не хотела вас напугать. Ну, скажите, что вы меня прощаете и не сердитесь на меня!

Она говорила так горячо, искренне и убедительно, что я, хоть и не без опаски, но всё же решила ей поверить.

— Всё в порядке, Аделаида Венедиктовна, я на вас не сержусь, — сказала я.

— О, — произнесла она, засияв нежнейшей улыбкой. — Тогда подойдите ко мне, милочка, и обнимите меня. Я ужасно сожалею, что напугала вас… Этого не повторится, клянусь вам. Подойдите, дорогая, не бойтесь.

Хоть я и предпочла бы держаться от неё на расстоянии, меня всё же вполне убедили её заверения, и никакого подвоха я не чувствовала. Я подошла к ней, и она поцеловала обе мои руки, приложилась губами к моему лбу и заключила меня в объятия. Приложив палец к своим губам, она дотронулась им до моих.

— Ну, вот мы и снова друзья… Вы можете мне доверять, милая, я не наброшусь на вас, поэтому спите спокойно и дверь можете не запирать.

Но всё-таки, лёжа в постели с томиком Пушкина 1857 года издания, я чувствовала себя не совсем уютно. Прислушиваясь и пытаясь угадать, что делала Аделаида, я ничего не слышала, и это меня беспокоило. Опустив взгляд на страницу, я прочитала одну строфу «Онегина», немножко спотыкаясь об особенности старинной орфографии, а когда снова подняла глаза, передо мной стояла Аделаида. Я не слышала её шагов, не видела, как она открыла дверь, хищница просто оказалась передо мной непонятным образом.