Час расплаты - Тэми Хоуг

До женского общежития было десять минут ходу. Большой дом в викторианском стиле стоял на углу затененного огромными дубами переулка. Девушка направилась к гаражу, где позавчера оставила полиэтиленовый пакет с грязными вещами, да так и не постирала. У нее уже не осталось чистого белья, поэтому первым делом Рэни решила устроить маленькую постирушку.

Пакет с грязным бельем она оставила на полу. Вспомнив, как однажды Дженна обнаружила в приготовленной для стирки одежде трех мышей, девушка поежилась. По коже забегали мурашки. Рэни осторожно взяла пакет за самый низ и приготовилась вытряхнуть вещи. Если что, она отбросит его в сторону и с криком выскочит из прачечной. Но на стол высыпалось одно лишь грязное белье.

Рэни сразу же почувствовала, что здесь что-то не то. От пропахшей потом одежды, в которой она играла в теннис, исходил странный запах. Девушка поморщилась. Пахло какими-то сильными ферментами. Мерзость! Так пахнет высохшая мужская сперма, но этого просто быть не может! Со времени разрыва с Джейсоном прошло уже несколько месяцев. Правда, мысли о расставании до сих пор тревожили ее.

Девушка бросила белье в барабан стиральной машины. У нее найдется кое-что интереснее, чем думать о мальчиках.

Из общежития Рэни вышла одетая в накрахмаленную теннисную форму со скандально короткой юбочкой. Высокая, стройная девушка с длинными загорелыми ногами. Темные волосы были собраны сзади в конский хвост, который высовывался из-под белой панамы.

Фотографируя девушку, он не был уверен, кого снимает. Мужчина знал имена полдюжины девушек, живших в общежитии. Балленкоа убил на это много времени. Он ждал, когда почтальон принесет утреннюю корреспонденцию. Как только он уходил, мужчина оглядывался по сторонам и поднимался на крыльцо большого дома, чтобы внимательно просмотреть оставленные там письма.

В своем блокноте Балленкоа записал имена и фамилии девушек, которые жили в доме: Холли Джонсон, Дженнифер Портер, Сара Мак-Кой, Натали Уитмен, Хизер Ортиц и Рэни Паквин. Последнее имя он внес вчера ночью. Это имя было написано маркером на полиэтиленовом пакете с грязным бельем, из которого он брал трусики.

Вспомнив это имя, мужчина вновь почувствовал запах девушки. Он хотел попробовать на вкус ее киску. Роланду вдруг ужасно захотелось, чтобы ее трусики были сейчас при нем. Ему хотелось сунуть их себе в рот и сосать… Отложив фотоаппарат на пассажирское сиденье, Роланд полез рукой в расстегнутую ширинку. Он начал ласкать себя, провожая взглядом уходящую по улице стройную теннисистку.

Если это и есть Рэни Паквин, то ему очень повезло. Он помнил, что в пакете с грязным бельем была теннисная одежда.

Когда девушка свернула за угол и скрылась из виду, Роланд перестал с собой играть, застегнул ширинку и вытер руки влажной салфеткой. Затем он сделал несколько записей в своем блокноте.

По своему характеру Роланд был пунктуальным и хорошо организованным человеком. Даже будучи ребенком, он хранил свои вещи и мысли в идеальном порядке. Заметки Роланда были отражением его характера и отличались дотошностью. Он писал мелким аккуратным почерком, стараясь не упускать деталей.

Роланд Балленкоа пользовался записными книжками и ручками исключительно самого высокого качества, которые он покупал в магазине художественных принадлежностей, а не в обыкновенных канцелярских лавочках розничной торговли, где продавались дешевые блокноты. Бумага в его записных книжках была чуть толще обычной и легко впитывала чернила. Ручки он предпочитал со сверхтонкими перьями. Такими пользуются архитекторы.

На самом деле он украл эти ручки в доме Лоутонов в Санта-Барбаре. Ланс Лоутон был всеми уважаемым архитектором. Роланду нравились эти ручки.

Сначала он указал адрес женского студенческого общежития, а затем описал дом — как он выглядит, где расположен, в каком квартале, что находится по соседству…

С правой стороны страницы мужчина сделал очень подробную зарисовку интересующего его здания, а под рисунком — довольно детальный план окрестностей: гараж, дом, расположение дверей, окон и так далее.

В нижней части страницы, слева, Роланд печатными буквами вывел имена живущих в доме девушек, а также написал, какая корреспонденция приходит на их имя.

Дженнифер Портер. 1 открытка из Люцерна, Швейцария. Послана 27 июня 1990 года. Сзади от руки написано: «Жаль, что ты не здесь. Люди тут замечательные. Обожаю Швейцарию. С любовью, Дениз».

Сара Мак-Кой. Конверт от Сообщества терапевтов Оук-Кнолла. Предположительно чек.

Натали Уитмен. 1 открытка «Холлмарк» в фиолетовом конверте. Обратный адрес: М. Дорн, 1128 Виа-Морада, Пасо Роблес, СА 93446. 1 открытка-напоминание, посланная из стоматологической поликлиники «Лучезарная улыбка»: «Вам назначено 22 июля на 10 ч. 30 мин.». На открытке фамилия пишется как «Витмен».

И тому подобное.

Роланд перевернул лист и на чистой странице печатными буквами тщательно вывел:

Рэни Паквин. Высокая. 5 футов и 7–9 дюймов. Стройная. Маленькая грудь. Длинные ноги. Загорелая. Прямые темно-каштановые или черные волосы. Носит распущенными или собранными в конский хвост. Играет на скрипке. Увлекается теннисом.

Мужчина осторожно подул на страницу, чтобы высушить чернила, закрыл записную книжку и сунул ее обратно в курьерскую сумку, лежавшую на пассажирском сиденье. Затем он завел мотор и направился к теннисным кортам.

18

Я однажды прочла, что все мы рождаемся с инстинктом самосохранения и защиты тех, кого любим. А потом общество каждый день выбивает эти инстинкты из нас до тех пор, пока мы не становимся настолько запуганными «хорошими манерами», что не можем защитить самих себя.

Детей моего поколения учили уважать старших, не дерзить и не устраивать ссор при посторонних. Нас учили быть вежливыми, отвечать, когда спрашивают, и помогать всем, кто нуждается в нашей помощи.

До похищения Лесли я не знала, что могу завизжать, если почувствую угрозу со стороны незнакомца. Меня учили подавлять в себе страх. Я почти слышу голос матери в своей голове, которая ругает меня на чем свет стоит за то, что я слишком близко принимаю все к сердцу: «О чем подумают люди? Ты беспричинно будоражишь себя и посторонних!»

Женщин из поколения моей матери воспитывали так, чтобы они скрывали свои чувства. В обществе было принято считать, что женщины слишком эмоциональны, имеют склонность к истерикам и до смехотворности пугливы.

Так же отчетливо, словно это происходит прямо сейчас, в одной со мной комнате, я слышу, как папа говорит маме: «Не глупи. Не чуди. Ты делаешь из мухи слона. Ты не должна об этом думать».

В день, когда пропала Лесли, я, войдя в дом, сразу же почувствовала, что случилось что-то страшное… не просто плохое, а по-настоящему страшное… ужасное… Чувствовать это у меня не было никакой причины, и я сказала, что всему виной напряженные отношения с Лесли.

Я уехала из дома по делам. Джудит Айвори собиралась заново отделывать свой стоящий на побережье дом. Я потратила несколько часов, стараясь отговорить Джудит от ошибок, которые были продиктованы ее плохим вкусом. Это показалось мне намного важнее, чем оставаться дома и наблюдать за выходками старшей дочери, пребывающей в плохом настроении.

Я хорошо знала Лесли. Весь день она будет дуться, сидя в своей комнате и выходя лишь за тем, чтобы во время обеда и полдника выливать на окружающих свое недовольство. К ужину дочь смягчится. Ко времени отхода ко сну Лесли уже начнет сожалеть о своем поведении… если не в первый день «домашнего ареста», то во второй обязательно… А потом дочь приступит к своей хитрой тайной кампании, направленной на то, чтобы вернуть себе потерянную благосклонность и доверие родителей.

Я понимала, что на этот раз достичь примирения будет не так легко, как прежде. Лесли насмерть собиралась стоять за свою независимость, а Ланс не менее рьяно собирался отстаивать абсолютный авторитет отца. Столкновение титанов. В последние дни жизнь в доме Лоутонов была довольно тягостной.

Я очень жалела мою впечатлительную Лию, мою маленькую миротворицу. Она ничего плохого не сделала, но наравне с провинившейся сестрой оказалась пленницей в собственном доме. Еще не скоро мы сможем стать той дружной семьей, какой когда-то были. Лия добровольно отказалась идти гулять со своими подружками. Она не хотела лишний раз раздражать Лесли, напоминая старшей сестре о последствиях ее непослушания. Такого великодушия Лесли не заслуживала. Окажись Лесли в положении младшей сестры, она ни за что бы не пошла на такую жертву ради Лии.

Я жалела Лию, но в то же время воспользовалась шансом смыться из зоны военных действий и оставила младшую дочь саму расхлебывать плохое настроение старшей. Я чувствовала себя немного виноватой, однако не сомневалась, что без меня напряжение в доме значительно ослабнет. С Лией Лесли помирится куда быстрее, чем со мной или с Лансом.