Весь Карл Май в одном томе - Карл Фридрих Май

Он промолчал.

— Что ж, ты убедился, что я лучше езжу на коне, чем думалось тебе, и я докажу, что ты уже имел возможность однажды убедиться в этом.

— Я не знаю тебя.

Судя по всему, он говорил правду. Он очень многое пережил с того ужасного дня на озере Шотт-эль-Джерид и потому не вспомнил нас. Обычно люди, которых встречаешь в подобной ситуации, на всю жизнь врезаются в память.

— Ты знаешь не только меня, но и некоторых моих спутников, — сказал я. — В последнее время ты совершил так много преступлений, что уже не в силах вспомнить одно из них. Для начала я скажу, что тебе же лучше, раз у тебя нет ни брата, ни племянника, потому что Баруд эль-Амасат и его сын мертвы.

Он сделал движение, будто пытаясь вскочить с места. Я продолжал:

— Али Манах застрелен в Эдрене. Разве ты этого не знал?

— Это меня не касается.

— А взгляни-ка на человека, сидящего на углу стола. Его зовут Оско и он сбросил с Чертовой скалы твоего брата, Баруда, потому что тот похитил его дочь Зеницу. Об этом деянии своего братца ты, пожалуй, тоже ничего не знаешь?

Он крепко стиснул зубы и какое-то время молчал. Его лицо побагровело. Потом он в бешенстве крикнул, обращаясь ко мне:

— Ты мне рассказываешь вещи, которые меня вообще не касаются; ты говоришь о людях, которых я вообще не знаю! Если тебе угодно говорить со мной, говори со мной. Объясни, почему ты обращаешься со мной как с вором и убийцей.

— Хорошо, поговорим о тебе. Мы относимся к тебе именно так, как ты того заслуживаешь. Ты убийца.

— Молчи.

— Я умолчу о том, что вы намеревались убить Галингре, брошенного в шахту в окрестностях Руговы. Умолчу и о том, что вы решили убить его родных. Я поговорю об убийстве, которое ты впрямь совершил.

— Должно быть ты сумасшедший, ведь только безумец может нести подобную чепуху!

— Осторожнее! Еще раз оскорбишь меня, получишь удар плетью! Быть может, ты знал от своего хозяина, месье Галингре, что у него был брат, которого убили в Алжире, в Блиде?

— Да. Он рассказывал мне.

— И сын убитого пропал там же при самых загадочных обстоятельствах?

— Да, он мне сказал это.

— Быть может, ты знал этого брата или этого сына?

При этом вопросе он побледнел. Это особенно бросалось в глаза, потому что теперь у него не было бороды, которую он носил тогда, в Сахаре.

— Откуда же мне знать их, — ответил он, — если я никогда не был в Блиде! Я не знаю ни Алжир, ни тамошние земли, ни пустыню. Я армянин и, покинув свою родину, прибыл вначале в Стамбул, а потом сюда.

— Ты армянин? Странно! Говорят, именно армянин убил Галингре!

— Это меня не касается. Армян сотни тысяч.

— Да, это верно, но многие из них скрывают свое происхождение. Так, я знаю одного, который выдавал себя за соплеменника Юлада Хамалека.

Он закусил нижнюю губу. Его взгляд готов был пробуравить меня. Он догадался, что его прошлое известно мне лучше, чем он полагал. Видно было, что он припоминал, где же встречался со мной и, ничего ее прояснив в памяти, гневно крикнул на меня:

— Говори о делах и людях, которых я знаю. Племя Юлада Хамалека мне незнакомо. И у меня нет брата, которого зовут Баруд эль-Амасат, ибо мое имя — Хамд эн-Наср.

— Не Хамд эль-Амасат?

— Нет.

— Так! Значит тебя зовут Хамд эн-Наср. Мне вспоминается человек, коего звали Абу эн-Наср. Тебе он не был знаком?

Приоткрыв рот, он испуганно уставился на меня.

— Ну, отвечай!

Но он не отвечал. Его белесые глаза налились кровью; вены на лбу надулись. Он сглатывал слюну, не в силах вымолвить ни слова. Я продолжал:

— Этот Абу эн-Наср носил свое имя «Отец победы», потому что оказал некую услугу векилу оазиса Рбилли — услугу, потребовавшую от него определенной отваги. Припомни-ка!

Черты его лица словно окаменели. Он бормотал слова, непонятные никому.

— Этот Абу эн-Наср был убийцей Галингре. Потом, в пустыне, он убил и его сына. Он убил также проводника Садека, который переводил его через соленое озеро Шотт-эль-Джерид. Я наткнулся на труп юного Галингре и…

Он прервал меня, визгливо вскрикнув, и несмотря на то, что сидел со связанными руками, попытался привстать.

— Умолкни, шелудивый пес! — прорычал он и странным образом выкрикнул это на арабском диалекте именно той местности, где я когда-то его повстречал. — Теперь я знаю, кто ты такой! Теперь я тебя узнал! Ты тот вонючий немец, что преследовал меня до самого Рбилли! Да будут прокляты твои отцы и праотцы, а дети и дети детей твоих пусть вберут в себя всю скверну тела и души! Пусть каждый час тебя настигает новая беда и…

— И в эту секунду тебя настигнет плеть! — прервал его Халеф, вскочив с места и изо всех сил хлестнув его. — А ты не узнаешь меня, ты — сын суки и внук зловонной гиены? Я тот самый маленький хаджи Халеф Омар; я был с этим эфенди, когда он повстречал тебя!

Хамд эль-Амасат не шевелился. Он оцепенело смотрел на малыша, казалось, не чувствуя ударов.

— И ты не узнаешь меня? — спросил Омар, медленно приближаясь и отстраняя Халефа. — Я — Омар, сын Садека, которого ты убил на озере Шотт-эль-Джерид и бросил в зыбучий песок, и никто теперь не может прийти на место его смерти, чтобы помолиться Аллаху и Пророку. Я преследовал тебя от самого Рбилли. Аллах не хотел, чтобы я тебя настиг сразу. Он дал тебе время покаяться. Ты же стал злее, чем прежде, и потому Аллах, наконец, предал тебя в мои руки. Готовься! Час мщения настал! Ты не уйдешь, и под твоими ногами уже разверзлась джехенна, готовая принять твою душу, проклятую во веки веков!

Как же они разнились! Омар стоял, расправив плечи, спокойный и гордый. В его лице не было ни следа ненависти. Лишь холодная, мрачная решимость исходила от него. Хамд эль-Амасат дрожал, не от страха, а от ярости. Черты его лица скорчились. Его грудь вздымалась; он громко дышал.

— О ангелы! О дьявол! Почему же меня схватили? — шипел он. — Если бы руки у меня были свободны, я бы вас задушил, вас всех… всех!

— Ты сам произнес свой приговор, — ответил Омар. — Ты будешь задушен без пощады и жалости. Эфенди, ты еще будешь с ним говорить?

Вопрос был обращен ко мне.

— Нет, — ответил