Жестокий век - Исай Калистратович Калашников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но монгольские тумены на быстроногих конях уже приближались к Днепру. От Джэбэ и Субэдэй-багатура прибыли посланцы – десять человек. Захарию было велено переводить их речи. Подарков от нойонов Мстислав Романович не принял, посланцев в палату не позвал. Мстислав Романович, Мстислав Удатный, Мстислав Святославич, Котян-хан сидели в открытых сенях, за перилами с точеными балясинами. Посланцы стояли внизу, на каменных плитах, мостивших двор. Говорил старший воин, кривоногий, с иссеченным шрамами лицом. За его спиной теснились другие, помоложе. Они надменно озирали широкий, как поле, княжий двор, дворцы с лепными карнизами, крутые купола соборов с золотыми крестами.
– Мы ехали сюда и видели: много воинов в городе, – говорил старший воин. – Вы собираетесь в поход на нас? – Подождал ответа, не дождался, продолжал: – Ни сел, ни городов, ни земли вашей мы не брали – для чего вооружаетесь?
– Антихрист нечестивый! – ругнулся Мстислав Романович.
– Спроси, – сказал Захарию Мстислав Удатный, – за каким бесом они пришли сюда? Кто их звал? Что им надо?
– Мы заняли земли половцев. А они бежали к вам. Слышали мы, что половцы вам много зла делали. Мы будем их бить с одной стороны, вы с другой бейте и все их добро себе берите.
– Что ответим, братья? – спросил у князей Мстислав Романович.
– Прежде нас у хана спросить надо, – сказал Мстислав Удатный.
Котян-хан положил руку на рукоять меча, лицо его перекосилось.
– Обманщики! Они обманули нас, теперь то же делают с вами. Побить всех надо!
– Истинно молвил: побить! – одобрил князь Мстислав Удатный. – Указчики нашлись! Этих порубить сейчас же!
Посланцы о чем-то переговаривались и все так же горделиво поглядывали, не чуяли, что все вокруг, быть может, последнее увиденное ими в этой жизни. Захарию стало жаль их. На широком поле двора, пустого, чисто подметенного, с поблескивающими плитами камней, оглаженных подошвами тысяч и тысяч ног, они казались одинокими и беззащитными. Князь Мстислав Романович медлил с решением, косился на князя Удатного, скреб пальцем в бороде. И Захарий стал надеяться, что воины живыми уйдут с княжеского двора. Но Мстислав Романович весь напыжился, изрек:
– Ин ладно! Кончайте.
Княжеские дружинники в кольчугах и шлемах сбежали с крыльца, похватали посланцев и куда-то уволокли.
Князь Удатный положил руку на плечо Захарию:
– При мне будешь. Завтра тронемся.
Вечером Захарий проверил свой монгольский лук, навострил стрелы, поправил лезвие сабли. Анна собирала в дорожные сумы съестные припасы. В этот вечер после ужина у огня сидели молча. Захарию не хотелось покидать двор, заросший сорной травой, расставаться с Федей и Ясыней, с Анной – все трое за короткое время стали близкими его сердцу.
Достав из-за пазухи мешочек с золотом, Захарий ножом отрезал шнур.
– Возьми, Анна.
– Что это? – Она заглянула в мешочек. – Золото?
– Да. Помнишь, рассказывал о Фатиме? Это ее. Оно чистое, какой была ее душа. Это золото должно принести счастье тебе и твоим детям.
– Ты это отдаешь нам? Ты не хочешь возвращаться?
– Хочу, Анна. Но с войны возвращаются не все. Не приведет Господь возвратиться – пусть судьба твоего сына будет более счастливой, чем моя.
Федя свернулся калачиком на старой шубейке, силился не спать, но глаза его смыкались сами собой. Анна держала в опущенных руках мешочек с золотом, смотрела на огонь. Дрова прогорели, но угли пылали ярко, малиновый свет плескался на ее лице.
– Я не изведу твоего золота, Захарий. Возвратишься – все будет в целости-сохранности.
– Беречь его не надо. Пусть будут сыты, обуты, одеты твои дети. Золото высоко ценят, за крупицы лишают жизни, но и горой золота нельзя купить жизни.
Уехал со двора Захарий рано утром, когда дети еще спали. Анна, повязанная белым платочком, вышла за ворота. Неловко поцеловала его в щеку, надела на шею бронзовый крестик с распятьем:
– Храни тебя Господь!
Проехав мимо пустого в этот час торговища (бродячие собаки шныряли между лавок, подбирая что-то на земле, злобным лаем отпугивали друг друга), повернул на дорогу Боричева спуска, сбегающего с горы. Оглянулся. У ворот все еще белел платочек Анны. Он приподнялся на стременах, помахал рукой.
Близился восход солнца. И Днепр, и Почайная пылали золотисто-розовым светом. Сверху, с Боричева спуска, был виден почти весь Подол. Вокруг торговища стояли дома богатых торговцев, рубленные из толстых бревен, с каменными подклетями, кружевной резьбой по карнизам, крытые тесом, к ним примыкали дворы с глухими заплотами и крепкими надворными постройками. За ними были улицы ковалей, гончаров, косторезов, камнерезов, стеклодувов… Их дома, обмазанные глиной, крытые камышом, вросли в землю, их окружали огороды с узкими грядками. А над домиками умельцев и другого люда, над домами торговцев возвышались церкви: у торговища снежно-белая, с розоватыми бликами зари – Святой Богородицы Пирогощей, подальше светло-серая, как бы вырезанная из цельного камня, – Святых Бориса и Глеба, еще дальше размытая утренним светом, словно плывущая над тесовыми и камышовыми крышами, – Архангела Михаила. Захарий перевел взгляд в то место, где стоял дом его отца, – хотелось еще раз увидеть платочек Анны-горюньи, – но и дом, и улица уже не видны.
Через подольские ворота он въехал в город Владимира, обнесенный крутым земляным валом. Сразу за воротами стоял каменный дворец, по левую руку – церковь Воздвижения, по правую – Десятинная церковь с огромным крутым куполом в середине и четырьмя куполами поменьше на углах. Захарий слышал, что стоит эта церковь без малого две с половиной сотни лет и построена во времена князя Владимира Святого.
Воины, княжеские служки, простолюдье шли и ехали через город Владимира в город Ярослава. В соборе Святой Софьи митрополит Киевский и всея Руси с князьями, боярами, воеводами молился Господу Богу о даровании победы воинству христианскому. Огромная площадь перед собором была заполнена народом. Захарий слез с коня, подняв взгляд на сияющие золотом кресты, вознесенные над куполами, попросил Бога вразумить монгольских нойонов, отвратить их острые мечи и сабли от земли Русской, не допустить того позора и погибели, что пали на земли хорезмийцев…
Полки русские двинулись вниз по Днепру. Плыли по течению ладьи, по правому берегу рысили всадники. А на левом появлялись и исчезали вражеские дозоры, изредка пускали стрелы в ладьи, заставляя веселее шевелиться гребцов.
Нойоны второй раз прислали людей для переговоров. На этот раз разговор был коротким.
– Вы послушались половцев, наших послов перебили. Идете против нас – идите. Небо нас рассудит.
Мстислава Удатного это взбесило.
– Они еще будут грозить. Камень на шею – и в воду!
Мстислав Романович, не споря с ним, послов отпустил. Князья слегка повздорили. Отъехав, Мстислав Удатный сказал своему зятю Даниилу Волынскому:
– Старый лисовин, крутить-вертеть начинает.
С тысячей воинов Мстислав Удатный и Даниил переправились на другой берег, ударили на дозорные сотни, побили многих, захватили в полон нойона-тысячника из сартаулов Гемябека и отдали его на растерзание половцам.
Следом переправилось и все войско. Удатный опять напал на монголов, смял караулы, отбил много скота и почти без урона возвратился к своим. Эти две победы вознесли его над Мстиславом Святославичем Черниговским и над Мстиславом Романовичем Киевским. Началась меж князьями распря и стужа.
XV
Во второй схватке с урусутскими воинами довелось принять участие и Судую. У него под началом была сотня воинов. В стан вернулся едва ли с половиной. Джэбэ в своем шатре сорвал с него шапку, бросил в лицо:
– Это тебе не советы подавать! Это тебе не под крылом ханского сына сидеть!
Судуй старался не смотреть на Джэбэ. Он ненавидел этого нойона. Из-за него он тут, а не с Джучи.
– Мы дрались, как могли. Урусуты – крепкие воины.
– Будь они даже из железа – заруби или умри сам.
Рядом
