Весь Карл Май в одном томе - Карл Фридрих Май

— Некуда; но я люблю скакать рано поутру. Умойся, чтобы взбодриться!

— Умыться? — изумленно переспросил он. — Что я, глупец? Умываться в ранний час очень вредно.

— Где Юнак? — спросил я.

— Разве его тут нет?

Он осмотрелся в поисках Юнака. Старуха сообщила:

— Мой муж пошел в Глоговик.

— Туда, откуда мы едем? Почему же он не попрощался с нами?

— Потому что не хотел вам мешать.

— Вот как! Что же у него там за дела?

— Он хотел купить соль. Нам нужно засолить мясо.

Она показала на куски медвежатины, лежавшие в углу и являвшие, конечно, совершенно неаппетитное зрелище.

— Так у вас нет дома соли?

— Столько соли нет.

— Что ж, все равно дело не такое спешное, чтобы не дождаться нашего пробуждения. Впрочем, я думаю, что Ибали лежит намного ближе Глоговика. Почему же он не пошел туда?

— В Ибали нет соли.

— Унылая, однако, это дыра. Что ж, вам же хуже, что он ушел. Я ведь не заплатил ему.

— Ты можешь мне дать деньги!

— Нет, я расплачусь только с хозяином. Впрочем, скажи-ка мне, за что я должен тебе платить.

— Вы же остановились у меня!

— Мы спали на улице. За это я не плачу. Так что, конакджи, отправляемся в путь.

— Мне надо сперва поесть, — заявил он.

— Так ешь, но быстрее!

Он развел огонь и поджарил себе кусок медвежатины, съев его полу готовым. Тем временем мы оседлали лошадей. Медвежий окорок и три оставшиеся лапы завернули в попону, и Оско приторочил этот сверток у себя за спиной. Наконец, проводник был готов. Мы тронулись в путь.

Женщина не хотела нас отпускать, не добившись платы. Она голосила, что мы ее обманули. Но Халеф достал плетку и так щелкнул возле ее лица, что, завыв, она умчалась в дом и заперла за собой дверь. Однако, выглянув в окно, она посылала в наш адрес проклятия; еще долго мы слышали позади себя ее пронзительный голос.

Дело было не только в нескольких пиастрах; эти люди покушались на нашу жизнь. Было бы безумием и глупостью платить еще за те удобства, которыми мы здесь пользовались, ведь мы не пользовались здесь ничем, а значит и платить было нечего.

Глава 3

В ЧЕРТОВОМ УЩЕЛЬЕ

Стояло чудное, прекрасное осеннее утро, свежее и благоуханное, когда мы покидали арену нашей ночной авантюры — арену, на которой такой ужасный конец обрел старый Мубарек. Сперва мы ехали среди пологих холмов; можно было подумать, что мы находимся где-то в Тюрингском лесу. Однако над этими холмами высились крутые, громадные скалы, мрачные словно злые исполины, а через час уже казалось, что мы пробираемся среди ущелий Пиренеев.

Горизонта не было видно. Нас окружал темный лес; он выглядел как настоящая чащоба и каким же он казался диким!

Есть несколько разновидностей леса. Нетронутый лес тропиков; густой, пахнущий болотами лес Литвы; величественный, редкий лес американского Запада; естественные леса Техаса, вытянутые в струнку и скорее напоминающие парки, прихотливо возделанные садовниками. Лес в Шар-Даге не был похож ни на один из них. Невольно вспоминались исчезнувшие цивилизации, на которые смерть теперь бросала лесную тень.

Примерно часа через три дорога круто пошла вниз; мы пересекли широкую, поперечную долину, дальний край которой отвесно вздымался вверх.

Это была настоящая стена из скал, в течение нескольких часов непрерывно тянувшаяся с севера на юг. В расселинах и на уступах скал пустили корни громадные сосны и ели, а наверху, на остром выступе этой стены, тянулся темный бор.

Долина поросла пышной травой, поэтому я предложил остановиться здесь и хотя бы четверть часа отдохнуть, чтобы лошади могли немного побродить среди этой зелени.

Наш проводник мигом согласился и спрыгнул с лошади. Ведь пока мы отдыхали здесь, Юнак все дальше уходил от нас. Однако проводник не подозревал, что я покинул седло скорее ради Юнака, чем из-за травы.

Поблизости протекала довольно широкая речушка. По берегу ее лишь кое-где виднелся редкий кустарник. Еще когда мы миновали деревья, росшие по краю долины, и выезжали на простор, я заметил, что всю долину пересекает чей-то след. Он начинался там, где мы находились, и вел к берегу.

Этот след, несомненно, оставил Юнак. Значит, он считал нас такими глупцами, что мы не заподозрим ничего, встретив его след.

Со вчерашнего дня вода в речке поднялась. Ее русло скорее напоминало котловину с плоскими берегами. Трава была мягкой, и я предположил, что хотя бы у воды встретится четкий отпечаток ног.

Конакджи вообще не заметил этот след. Он уселся, достал свой старый, вонючий чубук, набил его и поджег табак. Но что это был за табак! По запаху он напоминал смесь картофельных и огуречных очисток, а также стриженых ногтей. Представьте себе человека, который боится простыть, умываясь, и проводит всю ночь в прокуренной лачуге Юнака и на зачумленном смертном одре Мубарека; немудрено, что я не стал садиться рядом.

— Халеф, — спросил я так громко, чтобы конакджи слышал это, — что за полоса тянется по траве?

— Это след, сиди, — ответил малыш, гордясь, что может похвалиться знаниями, полученными от меня.

— Кто его оставил, животное или человек?

— Мне нужно хорошенько его рассмотреть, чтобы определить это.

Он пошел, пристально пригляделся, сделал несколько шагов вдоль следа и, покачав головой, сказал:

— Эфенди, может быть, это человек, а может, и зверь.

— Вот как! Чтобы узнать это, вообще не надо присматриваться. Конечно, это был человек или зверь. Или ты думаешь, что здесь прохаживался дворец константинопольского султана?

— Ты надо мной издеваешься? Я готов спорить, что нельзя понять, кто здесь был. Сам подойди-ка сюда!

— Чтобы это понять, мне вообще не нужно туда подходить. Здесь прошел босой человек.

— Как ты это докажешь?

— Очень легко. Разве этот след может оставить какой-нибудь четвероногий зверь?

— Разумеется, нет.

— Значит, это человек или двуногое животное, то есть птица. Большая это птица была или маленькая?

— Большая, конечно.

— Какая это птица могла быть?

— Конечно, аист.

— Правильно! Но аист расхаживает медленно и осторожно. Он высоко поднимает одну ногу за другой и важно выступает. Легко можно различить, как он делал отдельные шаги. А здесь разве так?

— Нет. Тот, кто здесь шел, не переступал с ноги на ногу; нет, он прочертил непрерывные следы на траве.

— Совершенно верно. След состоит не из отдельных отпечатков, а из сплошной двойной линии. У аиста ноги толщиной с палец, не больше; эти же линии шире человеческой руки. Ну разве мог здесь пройти аист, самая крупная здешняя птица?

— Нет, сиди, это, конечно,