Как повергнуть герцога (СИ) - Данмор Эви

С улицы донёсся стук копыт по брусчатке. Аннабель опустила письмо на колени. Подобрав халат, она наклонилась вперёд и выглянула в окно. Мимо фонтана прогарцевал белый конь. Сердце в груди Аннабель подпрыгнуло. Её первым порывом было отпрянуть, однако, она не смогла.

Герцог повернул голову и посмотрел на её окно.

Сердце начало выбивать барабанную дробь.

Монтгомери поднял руку и коснулся полей шляпы. И сделал это достаточно медленно и целенаправленно, чтобы его приветственный жест ни с чем нельзя было спутать.

Аннабель откинулась в кресло.

Она ещё не успела его поблагодарить за последнюю книгу. Аннабель слишком долго думала над формулировкой послания, которая казалась ей безнадёжно неуклюжей. Но, по правде говоря, ей нравилось, что ответ оставался за ней. Гораздо больше, чем ожидание писем от мужчины, который заставлял её сердце биться быстрее.

На следующее утро лихорадка стихла. Аннабель подошла к окну и раздвинула плотные шторы. Утреннее небо было ярко-голубым без единого облачка, словно кто-то его протёр. Во дворе поблёскивал снег, будто небрежно разбросанные бриллианты.

Ах, она почти ощущала дуновение свежего ветерка.

Мельком посмотрев в зеркало, Аннабель пришла к выводу, что выглядит вполне прилично. Горячая ванна прошлой ночью почти избавила её от усталости, а лакомство булочками и заварным кремом в течение трёх дней вернуло давно утраченную мягкость её лицу. Она собрала волосы в простой пучок, почистила зубы и умылась водой с лёгким ароматом розы из умывальника. Сорочка, свободно зашнурованный корсет, серое прогулочное платье леди Мейбл, шляпка. Аннабель натянула пальто и выскользнула за дверь.

Ей удалось найти дорогу в лабиринте лестниц и коридоров на первый этаж. Позади дома располагалась огромная каменная терраса, изогнутая, как нос корабля, и одна из стеклянных дверей, которые вели на улицу, была уже приоткрыта.

Аннабель выскользнула наружу, упиваясь чистым воздухом. Подставив лицо лучам тёплого яркого солнца, она с наслаждением прикрыла глаза, а, когда открыла, перестала дышать.

К ней спиной у балюстрады стоял Монтгомери.

Аннабель всё ещё не смела сделать вдох.

Даже со спины герцог не выглядел приветливым, пальто туго обтягивало его плечи, а поза была такой же строгой, как у каменных статуй из выветренного мрамора по бокам от него.

Он стоял так неподвижно и выглядел таким… одиноким, что его вид пробудил в Аннабель нежные эмоции. Возможно, именно поэтому она не вернулась на цыпочках в дом.

И, конечно, он почувствовал её присутствие. Герцог не столько обернулся, сколько слегка повернул в её сторону голову.

Во рту у неё пересохло. Когда она начала считать его красивым? Потому что так оно и было. Герцог выглядел таким же привлекательным, как прохладное зимнее утро.

Его лоб тут же неодобрительно нахмурился.

— Вам уже можно выходить, мисс?

— Мне гораздо лучше, ваша светлость. — Она подошла ближе. — Лихорадка прошла вчера.

С террасы открывался великолепный вид на огромный прямоугольный парк с вечнозелёными изгородями правильной геометрической формы, столь любимой французскими королями прошлых веков. Летом отсюда наверняка можно услышать журчание фонтанов.

Монтгомери не сводил с неё глаз.

Она украдкой встретилась с ним взглядом, как подобало воспитанной женщине.

— Я не вынесу больше ни минуты в своей комнате.

Он нахмурился ещё сильнее.

— Вам что-нибудь нужно?

— Нет. Вы обеспечили меня всем, чем только можно, спасибо. Я просто не могу долго оставаться взаперти.

Его губы дрогнули.

— Нет, — согласился он, — думаю, что не можете.

Удивительно, что он успел сложить о ней мнение. С другой стороны, возможно, оно не очень-то лестное. Возможно, он считал нежелание сидеть взаперти недостатком женщины.

— Могу я спросить, что привело вас к такому выводу, ваша светлость?

— Я уже второй раз за несколько дней наблюдаю, как вы покидаете тёплый уютный дом. Вы не производите впечатление женщины, склонной к ограничениям.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Я не знала, что существуют женщины, склонные к ограничениям.

Монтгомери, казалось, позабавил её ответ.

— Их большинство. Ограничения — это всего лишь оборотная сторона безопасности. Возьмём тюремное заключение или уютную комнату. Или мужа. Большинство женщин хотят жить в безопасности, поэтому с радостью соглашаются на ограничения.

Безопасность.

Аннабель хотела жить в безопасности. Но, видимо, не такой ценой. Она, конечно, уже всё про себя знала, её пугало то, что и герцог, судя по всему, тоже.

— Это не означает, что женщины не предпочли бы свободу, — сказала она.

— Свобода, — повторил Монтгомери, пробуя слово на вкус. — Значит, вот что вы предпочитаете?

По его лицу невозможно было понять, зачем он расспрашивает о ней такие подробности. Аннабель пришлось отвести глаза, потому что под пристальным взглядом Монтгомери её охватывали странные ощущения. Странный жар в теле, странное щекотание внизу живота. Обыденные жесты наполнились смыслом, все чувства обострились, а сердце колотилось о рёбра.

Аннабель сосредоточилась на их руках, которые лежали рядом на гранитных перилах. Её перчатки выглядели очень дешёвыми по сравнению с его превосходными лайковыми. Она опустила руки и сложила их перед собой.

— Да, я предпочитаю свободу, — ответила Аннабель. — Джон Стюарт Милль говорил, что лучше иметь выбор, даже если он усложняет жизнь. Лучше быть неудовлетворённым человеком, чем довольной свиньёй.

Монтгомери издал звук, похожий на смех, но вовремя сдержался.

— Весьма убедительно, — сказал он. — Намекаете, что большинство женщин не совсем люди?

— Я вовсе не это имела в виду, — быстро проговорила она. — Я прекрасно понимаю, что при нынешнем положении вещей цена, которую женщины платят за независимость, зачастую слишком высока.

— Всё имеет свою цену, — сказал Монтгомери.

В его голосе по-прежнему не было слышно ни намёка на возмущение по поводу её философских рассуждений, герцог не пытался читать ей нотации о Джоне Стюарте Милле. Внезапно на неё нахлынуло воодушевление, как тогда, когда они обсуждали право голоса за завтраком. Всегда интересно поспорить с умным человеком, которому не надо никому ничего доказывать. Его не испугает образованная женщина с собственным мнением. И поэтому идти с ним на сближение было легко и до абсурда приятно. Он всё ещё на вражеской стороне, дурочка.

Монтгомери повернулся к лестнице, ведущей во французский сад.

— Прогуляемся, если не возражаете.

Не успев подумать, Аннабель уже сделала шаг в сторону парка. Но ведь там они окажутся совсем одни. Она машинально оглядела террасу в поисках компаньонки и поймала тот самый момент, когда герцог догадался о её затруднительном положении. Его насмешливое выражение лица как будто говорило: "Неужели вы считаете, что здесь меня может кто-то остановить или призвать к ответу?" В его глазах появился раздражающий блеск. Он бросал ей вызов. Черт бы её побрал, но она никогда не могла устоять перед интересным вызовом. К чести герцога, он не стал злорадствовать, когда она молча взяла его под руку. Не сказав ни слова, Монтгомери повёл её вниз по лестнице, а потом свернул налево, на гравийную дорожку.

— Как вы думаете, если бы завтра людям преподнесли свободу на блюдечке, чем бы это закончилось? — спросил он.

Им бы стало свободней дышать.

— Они бы смогли отыскать свой собственный смысл жизни.

Монтгомери покачал головой.

— Они бы испугались до полусмерти. Как вы думаете, почему некоторые молодые люди бунтуют, пока не перейдут все дозволенные границы?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Чтобы стать самостоятельными взрослыми с независимым мнением?

— Вряд ли. Чтобы понять себя, осознав свои пределы, убедиться в том, что найдётся кому их остановить и не дать потерять ориентацию в этом мире, независимо от их поступков. — Казалось, теперь он имел в виду конкретного человека, его голос посуровел от каких-то личных воспоминаний