Одиночество Новы - Джессика Соренсен

Я встаю и одергиваю платье. У меня немного дрожат колени.

– А это что такое? Что он сделал?

Глаза у Делайлы становятся ледяными, она распахивает дверь:

– Не тебе меня судить, Нова Рид, когда ты сама занимаешься тем же, что и я.

– Я ничего не делала, – возражаю я, но ложь застревает в горле. – Я просто ушла сюда с Куинтоном.

– Да? И как же вы тут время проводили?

– Просто лежали. Разговаривали. Музыку слушали. – «Целовались».

– Спали вместе.

– Да, но именно спали! – резко отвечаю я, хватаясь за стену, потому что комната вдруг начинает кружиться. – Я не занималась с ним сексом.

Только целовалась. И то не с ним. Не совсем. По крайней мере, я стараюсь себя в этом убедить.

Делайла останавливается в конце коридора, и я натыкаюсь на нее сзади. Это меня злит еще сильнее, я всерьез думаю, не толкнуть ли ее хорошенько, так, чтобы на ногах не устояла.

Подруга оборачивается и, вздыхая, кладет руки мне на плечи:

– Я знаю, что ты не занималась с ним сексом. Успокойся. У тебя отходняк, сейчас будет еще хуже, а потом полегчает.

Я так устала, что ничего больше не говорю, только киваю, и мы вместе подныриваем под занавеску и выходим в гостиную. Там сидят какие-то парни и несколько девчонок в откровенных платьях, почти не прикрывающих ни бедра, ни грудь. Очень шумно, очень яркий свет, и все это действует мне на нервы.

Одна из этих девчонок – Ники, она сидит рядом с Куинтоном на большом диване, смеется чему-то и потягивает пиво. Она улыбается, и это меня злит, но меня сейчас все злит, даже то, что ноги у меня как резиновые и на них будто кирпичи навесили.

Делайла перегибается через плечо Дилана и что-то шепчет ему на ухо. Тот кивает, потом поднимает руку, берет Делайлу сзади за шею и притягивает к себе для поцелуя. Я делаю вид, что занята своими мыслями, зажимаю пальцами нос, но в голове пустота, и все звуки кажутся очень резкими. Хочется начать считать, чтобы ощутить хоть какой-то контроль над ситуацией, но это непосильный труд, и я просто стою у стенки, пока Дилан с Делайлой целуются. Мне так хочется заорать на всех, чтобы заткнулись наконец.

Я почесываю запястье, стараясь держать себя в руках, и тут Куинтон поднимает на меня глаза. Лицо у него вытягивается, и я вижу: ему не по себе оттого, что я тоже на него смотрю. И мне не по себе. Я стараюсь сохранить безразличное выражение лица, заставляю ноги двигаться и медленно иду к двери. Но его глаза преследуют меня, и очень трудно не сорваться и не побежать, когда прошлое хватает за ноги и эмоции кипят в груди.

Оказавшись на улице, в летней прохладе, я снова начинаю дышать, и в голове понемногу проясняется. Я перегибаюсь через перила – так хочется положить на них голову и заснуть – и думаю о том, что сделала. Говорю себе: больше никогда. Никогда. Но в глубине души мне уже отчаянно хочется снова ощутить эту тишину и заново пережить тот краткий миг утешения, что подарил мне поцелуй Куинтона.

Глава 8

8 июля, пятьдесят четвертый день летних каникул

На душе вот уже две недели дерьмово, хотя я и курю столько травки, сколько в жизни еще не курил. Дилан накупил ее от разных дилеров, и мы втроем пробовали, какая лучше. Не знаю зачем. То ли он и правда ищет хорошую травку для себя, то ли сам собирается торговать и изучает конкурентов. Скорее последнее. Тристан как-то говорил, что Дилан и раньше торговал.

После пятого пробного кальяна я плетусь к себе в комнату, хватаю альбом и плюхаюсь на кровать – пусть рука сама рисует, что ей захочется, какой-нибудь шизанутый наркотический бред. Но я сижу, скрестив ноги, сбив в комок одеяло, и в голове у меня только одно: Нова, какой я видел ее здесь в последний раз. Какие у нее были мягкие губы, как она лежала подо мной, как пахли ее волосы и какое раскаяние слышалось в ее плаче.

Я проснулся в кровати рядом с ней, чувствуя угрызения совести не только из-за того, что целовался с ней, но и из-за того, что дал ей накуриться. Нужно было вырвать косяк у нее из рук и выбросить или еще как-нибудь помешать, а я стоял и смотрел, как она, можно сказать, в пропасть с обрыва прыгает. Кому-то такое падение ничем особенным не грозит, они тут же обратно вскарабкаются, но бывают и другие, такие, как я, – им уже все равно, они и пытаться не будут, а из каких Нова – кто ее знает.

А потом я еще хуже облажался, когда поцеловал ее, потому что это было совсем не то, что целоваться с кем-нибудь вроде Ники. С Новой мы разговаривали, я улыбался ее словам, а она моим. И на секунду, несмотря на весь туман в голове, тот миг, когда я искал губами ее губы, вдруг стал реальностью.

Я оставил ее спящей в своей кровати, надеялся сбежать от чувств, нахлынувших на меня. Они твердили мне, что я должен исправить то, что натворил. Но я в конце концов еще только больше напортил, когда Нова увидела меня с Ники. Я прочел ненависть в ее глазах, понял, что она теперь и близко ко мне не подойдет, и с тех пор я больше ее не видел. Это и хорошо. По крайней мере, так я говорю себе, но все равно мне немножко хочется еще раз побыть с Новой, чтобы чем-то заполнилась эта невыносимая пустота, которую я создал для себя сам и всегда ношу с собой.

– Привет, – говорит Дилан, перебивая мои мысли. Я мигаю, глядя сквозь туман на свой рисунок, и понимаю, что у меня получились глаза Новы. – Ты как, собираешься на концерт на той неделе? А то мы тут планы строим, решаем, какую машину брать.

Я откладываю карандаш с альбомом и качаю головой:

– Нет, я пас, скорее всего.

– Ясно. – Дилан отступает назад из дверного проема, засунув руки в карманы. – Тристану радости будет – полные штаны.

– Почему это? – Я сажусь и закидываю руки за голову.

Он останавливается у дверей, упирается руками в косяк:

– Он думает, ты запал на Нову.

– А если я не хочу ехать – значит не запал?

– Не знаю, – пожимает плечами Дилан. – Но так он хоть сможет побыть с ней наедине.

Я свешиваю ноги с кровати.

– А она разве едет? – Я по глупости почему-то решил, что Нова передумала.

Дилан смотрит на меня, как на идиота:

– Вроде да. Она же и тебя звала, ты что, не помнишь?

– Ну, не знаю. – Я чешу в затылке. – Я думал, она отказалась.

Дилан закатывает рукава клетчатой рубахи и лезет в карман за сигаретами.

– Я недавно спрашивал, вроде едет. – Он сует сигарету в рот. – Но у нее с головой совсем плохо, могла сто раз передумать.

– С головой? – Я встаю с кровати и иду к комоду. – По-моему, нормальная девчонка.

Дилан закуривает и сует зажигалку в задний карман.

– Это по-твоему. Делайла говорит, она совсем с катушек слетела, когда ее парень покончил с собой, даже вены резала. – Он прищелкивает языком и проводит пальцем по запястью. – Она-то не виновата, конечно. Это же она его мертвым нашла. Тут кому угодно крышу сорвет. – Глаза у него округляются, лицо вытягивается, как будто он хочет сказать: «Вот блин!» – Ох, мать твою, совсем забыл… Вот дерьмо… – Он потирает бритую голову рукой с зажатой в ней сигаретой. – Слушай, я не хотел…

– Хотел, хотел! – обрываю я резко.

Я злюсь на него не только за то, что он напомнил мне о прошлом, но и за то, что оскорбил Нову – говорил о ней так, будто она какой-то экспонат из шоу уродов. Я-то хоть заслужил, своими руками себя на муки обрек, а Нова ведь ничего не сделала. Это с ней что-то случилось, и мне от этого чертовски больно, прямо физически больно, во всем теле.

– А теперь валил бы ты отсюда, мне переодеться надо.

Глаза у Дилана холодеют.

– Ты за языком-то следи. Ты в моем доме гость, и я тебя тут долго терпеть не стану, если за жилье не будешь платить.

Я иду к двери, сжав кулаки. Ох, как же хочется врезать ему по роже!

– Я ищу работу. – Начинаю закрывать дверь, но Дилан удерживает ее рукой.

– Не ищи, есть у меня для тебя работа.

– Какая? – скептически оглядываю я его.

Дилан затягивается, дым выходит изо рта и обволакивает лицо.

– Сам знаешь.

Знать-то я знаю, но не уверен, что уже дошел до этой черты. Да, сам я курю наркоту, но продавать – значит еще ниже опуститься в дерьмо.

– Я подумаю.

Дилан отпускает дверь и отступает:

– Ну так думай быстрее, а то упустишь свой шанс.

Он не врет. В этом мире все приходит и уходит быстрее, чем кто-нибудь успеет испустить последний вздох, потому что ничто по-настоящему не имеет значения, кроме кайфа, это-то мне и нравится.

Я киваю, Дилан уходит в коридор, можно закрыть дверь. Я поворачиваюсь на месте, оглядываю жалкую комнатушку, ставшую моей жизнью, пытаюсь вспомнить, как я здесь оказался, но весь путь от смерти Лекси до этой минуты заволокло туманом. Может быть, и Нова чувствует то же самое. Может, поэтому она все время такая грустная. Увидеть такое – увидеть смерть… Это всегда оставляет шрамы в душе. И не какие-нибудь малозаметные – длинные, толстые, с рваными краями, такие, что остаются навсегда. Эти шрамы меняют для тебя все вокруг, меняют людей. Губят их. Разница только в том, что я свои шрамы сам себе оставил, когда разбил эту чертову машину, а за Нову решил кто-то другой.