Глоток зеленого шартреза - Николай Гумилев

М. Кузмину

О, пожелтевшие листыВ стенах вечерних библиотек,Когда раздумья так чисты,А пыль пьянее, чем наркотик!

Мне нынче труден мой урок.Куда от странной грезы деться?Я отыскал сейчас цветокВ процессе древнем Жиль де Реца.

Изрезан сетью бледных жил,Сухой, но тайно благовонный…Его, наверно, положилСюда какой-нибудь влюбленный.

Еще от алых женских губЕго пылали жарко щеки,Но взор очей уже был тупИ мысли холодно жестоки.

И, верно, дьявольская страстьВ душе вставала, словно пенье,Что дар любви, цветок, увястьБыл брошен в книге преступленья.

И после, там, в тени аркад,В великолепьи ночи дивнойКого заметил тусклый взгляд,Чей крик послышался призывный?

Так много тайн хранит любовь,Так мучат старые гробницы!Мне ясно кажется, что кровьПятнает многие страницы.

И терн сопутствует венцу,И бремя жизни – злое бремя…Но что до этого чтецу,Неутомимому, как время!

Мои мечты… они чисты,А ты, убийца дальний, кто ты?!О пожелтевшие листы,Шагреневые переплеты!

Кончено время игры,Дважды цветам не цвести.Тень от гигантской горыПала на нашем пути.

Область унынья и слез –Скалы с обеих сторонИ оголенный утес,Где распростерся дракон.

Острый хребет его крут,Вздох его – огненный смерч.Люди его назовутСумрачным именем: «Смерть».

Что ж, обратиться нам вспять,Вспять повернуть корабли,Чтобы опять испытатьДревнюю скудость земли?

Нет, ни за что, ни за что!Значит, настала пора.Лучше слепое Ничто,Чем золотое Вчера!

Вынем же меч-кладенец,Дар благосклонных наяд,Чтоб обрести наконецНеотцветающий сад.

Светлой памяти

И. Ф. Анненского

Для первых властителей завиден мой жребий,И боги не так горды.Столпами из мрамора в пылающем небеУкрепились мои сады.

Там рощи с цистернами для розовой влаги,Голубые, нежные мхи,Рабы и танцовщицы, и мудрые маги,Короли четырех стихий.

Все манит и радует, все ясно и близко,Все таит восторг вышины,Но каждою полночью так страшно и низкоНаклоняется лик луны.

И в сумрачном ужасе от лунного взгляда,От цепких лунных сетей,Мне хочется броситься из этого садаС высоты семисот локтей.

Углубясь в неведомые горы,Заблудился старый конквистадор.В дымном небе плавали кондоры,Нависали снежные громады.

Восемь дней скитался он без пищи,Конь издох, но под большим уступомОн нашел уютное жилище,Чтоб не разлучаться с милым трупом.

Там он жил в тени сухих смоковниц,Песни пел о солнечной Кастилье,Вспоминал сраженья и любовниц,Видел то пищали, то мантильи.

Как всегда, был дерзок и спокоенИ не знал ни ужаса, ни злости,Смерть пришла, и предложил ей воинПоиграть в изломанные кости.

Когда зарыдала страна под немилостью БожьейИ варвары в город вошли молчаливой толпою,На площади людной царица поставила ложе,Суровых врагов ожидала царица нагою.

Трубили герольды. По ветру стремились знамена,Как листья осенние, прелые, бурые листья.Роскошные груды восточных шелков и виссонаС краев украшали литые из золота кисти.

Царица была – как пантера суровых безлюдий,С глазами – провалами темного, дикого счастья.Под сеткой жемчужной вздымались дрожащие груди,На смуглых руках и ногах трепетали запястья.

И зов ее мчался, как звоны серебряной лютни:«Спешите, герои, несущие луки и пращи!Нигде, никогда не найти вам жены бесприютней,Чьи жалкие стоны вам будут желанней и слаще.

Спешите, герои, окованы медью и сталью,Пусть в бедное тело вопьются свирепые гвозди,И бешенством ваши нальются сердца и печальюИ будут красней виноградных пурпуровых гроздий.

Давно я ждала вас, могучие, грубые люди,Мечтала, любуясь на зарево ваших становищ.Идите ж, терзайте для муки расцветшие груди,Герольд протрубит – не щадите заветных сокровищ».

Серебряный рог, изукрашенный костью слоновьей,На бронзовом блюде рабы протянули герольду,Но варвары севера хмурили гордые брови,Они вспоминали скитанья по снегу и по льду.

Они вспоминали холодное небо и дюны,В зеленых трущобах веселые щебеты птичьи,И царственно синие женские взоры… и струны,Которыми скальды гремели о женском величьи.

Кипела, сверкала народом широкая площадь,И южное небо раскрыло свой огненный веер,Но хмурый начальник сдержал опененную лошадь,С надменной усмешкой войска повернул он на север.

Смутную душу мою тяготитСтранный и страшный вопрос:Можно ли жить, если умер Атрид,Умер на ложе из роз?

Все, что нам снилось всегда и везде,Наше желанье и страх,Все отражалось, как в чистой воде,В этих спокойных очах.

В мышцах жила несказанная мощь,Нега – в изгибе колен,Был он прекрасен, как облако, – вождьЗолотоносных Микен.

Что я? Обломок старинных обид,Дротик, упавший в траву.Умер водитель народов Атрид,Я же, ничтожный, живу.

Манит прозрачность глубоких озер,Смотрит с укором заря.Тягостен, тягостен этот позор –Жить, потерявши царя!

Тебе никогда не устанем молиться,Немыслимо дивное Бог-Существо.Мы знаем, Ты здесь, Ты готов проявиться,Мы верим, мы верим в Твое торжество.

Подруга, я вижу, ты жертвуешь много,Ты в жертву приносишь себя самое,Ты тело даешь для Великого Бога,Изысканно-нежное тело свое.

Спеши же, подруга! Как духи, нагимиДолжны мы исполнить старинный обет,Шепнуть, задыхаясь, забытое ИмяИ, вздрогнув, услышать желанный ответ.

Я вижу, ты медлишь, смущаешься… Что же?!Пусть двое погибнут, чтоб ожил один,Чтоб странный и светлый с безумного ложа,Как феникс из пламени, встал Андрогин.

И воздух – как роза, и мы – как виденья,То близок к отчизне своей пилигрим…И верь! Не коснется до нас наслажденьеБичом оскорбительно жгучим своим.

Орел летел все выше и впередК Престолу Сил сквозь звездные преддверья,И был прекрасен царственный полет,И лоснились коричневые перья.

Где жил он прежде? Может быть, в плену,В оковах королевского зверинца,Кричал, встречая девушку-весну,Влюбленную в задумчивого принца.

Иль, может быть, в берлоге колдуна,Когда глядел он в узкое оконце,Его зачаровала вышинаИ властно превратила сердце в солнце.

Не все ль равно?! Играя и маня,Лазурное вскрывалось совершенство,И он летел три ночи и три дняИ умер, задохнувшись от блаженства.

Он умер, да! Но он не мог упасть,Войдя в круги планетного движенья.Бездонная внизу зияла пасть,Но были слабы силы притяженья.

Лучами был пронизан небосвод,Божественно холодными лучами,Не зная тленья, он летел вперед,Смотрел на звезды мертвыми очами.

Не раз в бездонность рушились миры,Не раз труба архангела трубила,Но не была добычей для игрыЕго великолепная могила.

Только усталый достоин молиться богам,Только влюбленный – ступать по весенним лугам!

На небе звезды, и тихая грусть на земле,Тихое «пусть» прозвучало и тает во мгле.

Это – покорность! Приди и склонись надо мной,Бледная дева под траурно черной фатой!

Край мой печален, затерян в болотной глуши,Нету прекраснее края для скорбной души.

Вон порыжевшие кочки и мокрый овраг,Я для него отрекаюсь от призрачных благ.

Что я: влюблен или просто смертельно устал?Так хорошо, что мой взор наконец отблистал!

Тихо смотрю, как степная колышется зыбь,Тихо внимаю, как плачет болотная выпь.

Слышу гул и завыванье призывающих рогов,И я снова конквистадор, покоритель городов.

Словно раб, я был закован, жил, униженный, в пленуИ забыл, неблагодарный, про могучую весну.

А она пришла, ступая над рубинами цветов,И, ревнивая, разбила сталь мучительных оков.

Я опять иду по скалам, пью студеные струи,Под дыханьем океана раны зажили мои.

Но, вступая, обновленный, в неизвестную страну,Ничего я не забуду, ничего не прокляну.

И, чтоб помнить каждый подвиг – и возвышенность,и степь, –Я к серебряному шлему прикую стальную цепь.

Он идет путем жемчужнымПо садам береговым.Люди заняты ненужным,Люди заняты земным.

«Здравствуй, пастырь! Рыбарь,здравствуй!Вас зову я навсегда,Чтоб блюсти иную паствуИ иные невода.

Лучше ль рыбы или овцыЧеловеческой души?Вы, небесные торговцы,Не считайте барыши.

Ведь не домик в ГалилееВам награда за труды, –Светлый рай, что розовееСамой розовой звезды.

Солнце близится к притину,Слышно веянье конца,Но отрадно будет СынуВ Доме Нежного Отца».

Не томит, не мучит выбор,Что пленительней чудес?!И идут пастух и рыбарьЗа искателем небес.

С. Ауслендеру