Запоздалая оттепель, Кэрны - Эльвира Нетесова

— Эй, ты! Чего тут развалился? Нашел ночлежку под воротами! Подвинься, дай пройти! — потребовал громко, но человек не пошевелился. — А может, мертвяк, покойного подбросили, иль сам не дошел до богадельни? — Наклонился ниже. В лицо ударило перегаром. — Ну, гад! Нажрался где-то! А спать домой приполз? В гостях не застрял? Давай отваливай от ворот! — Ухватил за шиворот, шарил ремень, за который мог бы оттащить в сторону. Но наткнулся на юбку. Отдернул руку. — Сука подзаборная! Алкашка! — хотел перешагнуть через бабу и услышал:

— Помогите…

— Гляди! Очухалась! Держи карман шире! Помогать стану всякой вонючке! Сумела наклеваться, сама и добирайся, паскудница!

Сказал Якову о бабе, валявшейся у ворот.

— Пойдем глянем, наша или нет? Если из своих старух, завтра разберемся с ней! — позвал за собой.

Осветив фонариком лицо, тут же узнал. Пробормотал что-то злое, но не оставил на улице. Вдвоем с Кузьмой втащил в стардом, оставил в сторожевой комнате, запретив дежурному пускать бабку в комнату. Утром, чуть свет, Кузьма услышал через тонкую перегородку, как к директору постучали.

— Зачем сюда пришли? У меня есть кабинет, там и поговорим! Рабочий день начинается с девяти, сейчас только шесть утра. Идите и не мешайте отдыхать! — услышал раздраженный голос Якова.

— Прости меня, Яша!

— Я вам не родня! Имею отчество!

— Не думала, что так получится!

— Это не первый случай. Я вас уже не раз предупреждал. Говорил, что следующий случай станет последним. Вы и тогда клялись, обещали не пить.

— Яша! Ну, умоляю, поверь!

— Идите! Я все сказал! — Вывел бабку за дверь. И с досадой щелкнул ключом в скважине.

— Хоть кто-нибудь, защитите! — ныло в коридоре надрывно и нудно, не давая уснуть никому.

Кузьма ворочался с боку на бок. Наконец не выдержал. Вышел в коридор. Увидел бабку, прижавшуюся спиной к стене. По грязному лицу ее текли слезы. Она еле держалась на ногах.

— Чего воешь? Спать не даешь! Тебе сказано — иди и жди. Чего канючишь? Зачем мешаешь всем?

— Сынок! Да я же не хотела! Так приключилось. Соседка моя бывшая зазвала. На базаре с ней свиделись. Ну, посидели маленько, как бывало. Поднесла она мне самогону. Я не устояла. Стаканчик выпила. Мне враз сюда надо было, знала слабину свою. Так соседка еще уломала. Я приняла, меня разобрало, развезло вконец. Думала, до койки доползу. Да не осилила. Свалилась. Нынче согнать меня хотят отсюда. Насовсем.

— И верно сделают. Нечего пьянчуге тут делать. Иди теперь похмеляйся! — взял старуху за рукав, чтобы вывести на улицу. Но та уперлась:

— Куда волокешь, окаянный! Думаешь, что старая, так можешь как хошь со мной утворить?

— Чего? — не поверил своим ушам. И, схватив за шиворот, выволок из коридора. Оставил на пороге, закрыл двери перед самым носом.

«Гнида сушеная, твою мать! Ишь чего возомнила о себе! Размечталась!» — так и не смог уснуть Кузьма.

Он уже взялся за работу, когда его срочно позвали в кабинет директора. Там сидел участковый.

— Жалоба на нас с вами поступила за избиение Сазоновой, — объяснил Яков причину вызова.

— Какой Сазоновой? Какого избиения? — не понял Кузьма.

— Та, которая вчера напилась. Мы ее от ворот принесли…

— Кто же ее бил? Да если б хоть раз ей подвез, что б от бабки осталось? Кому нужна эта плесень?! Зачем ее принесли? Пусть бы у ворот издохла алкашка! Во, правду молвят: не корми воробья, рубаху не засерит! — разозлился Кузьма.

— Она пишет, что вы хотели изнасиловать ее, — еле сдерживал усмешку участковый.

— Нехай мечтает старая! Но если б мне в голову взбрело такое лихо, тут же на себя петлю надел!

— Я все слышал. И знаю, Кузьма выставил ее из коридора, чтобы спать не мешала. Тут же в комнату вернулся, — сказал Яков. — Сами видели, какие у нас стены и перегородки. Звукоизоляции никакой. А в одном коридоре живем не только мы, но и врач, медсестры, библиотекарь, бухгалтеры, завхоз, водитель. Нашлось бы кому вступиться за Сазонову.

— Да оно и так понятно все. Ну что? Оставляете ее у себя? Или мне ею заняться? — спросил участковый.

— Я не оставлю! Забирайте куда хотите! Сегодня! Вместе с вещами!

— А не жаль? Ведь помрет старая! Не протянет долго. Мы ж ее сюда устроили. И опять скатилась! Что делать? Куда девать бабку, ума не приложу! — сетовал участковый.

— Не давите на жалость. Не возьму! Трое их у меня вот таких. Другие люди как люди. Это трио всем поперек горла. Избавьте! Не хочу! У меня не вытрезвитель. Заберите! Вот ее документы! — Яков достал папку. И, повернувшись к Кузьме, кивнул тому на дверь.

«Зачем звал, если и без меня сказал все, что было?» — удивился Кузьма. Но вечером к нему зашел Яков.

— Участковый всех нас знает. Тебя не видел. А вдруг и впрямь извращенец? Надо было показаться. Не обижайся. Видишь сам, как получилось. И у нас не все порядочные.

— А зачем ее брал, коль знал, что бабка алкашка? Не хватало мороки? — бурчал Кузьма.

— Она не всегда была такой! Жизнь скрутила в штопор. Вот и потеряла контроль над собой. Деградировал человек вконец. А была, как слышал, мечтой всех мужиков. Самой красивой и недосягаемой. У нее поклонников имелось столько, другим не помечтать!

Кузьма вспомнил грязный, слипшийся ком в лохмотьях, маленькое морщинистое лицо с узкой полоской вместо губ. Нос, похожий на вороний клюв. Мутные глаза неопределенного цвета. И поморщился:

— Придумал тож…

— Я правду говорю! Она считалась самой изящной и модной манекенщицей. Даже за рубежом была. Говорили, что ей во Франции и Штатах богатые люди предложения делали. Она отказала. И вернулась. Но попала в автомобильную катастрофу. Покалечилась и стала выпивать… Так и скатилась. Но до сих пор не верит в собственную старость. Забывает о возрасте. Считает себя прежней обольстительницей, и ей кажется, что все мужчины, как прежде, добиваются ее расположения, желают близости, любви… Ты не суди. Она не оригинальна в своих заблуждениях. Все женщины таковы. Иначе зачем пользуются красками и лаками на восьмом десятке? Зачем носят платья с вырезом, когда вместо прежней роскоши сплошные складки кожи? Ты еще увидишь, как у нас семидесятилетние играют в классики, прыгалки, лапту. Это уже последняя стадия старости — впадание в детство. У этой еще имелся шанс…

— Какой? Показывать одежу перед пердунами? Заголясь как нынешние? Да ты глянь на нее! Завтра всех джигитов хоронить станем! Насмерть наполохает!

— Я не о том, Кузьма! Понятно, манекенщица умерла в ней навсегда. Но человек остался. Со своим интеллектом…

— Откуда чему застрять? Все пропито!

— Она и пить стала, когда ею перестали восторгаться, и вышла в тираж. Женщины такое не переносят. Либо вывих наступает в психике, либо спиваются. Это закономерный финал.

— Но если ты знал, зачем взял в стардом? — удивился Кузьма.

— Сказать честно? Думалось, кто-нибудь из прежних поклонников найдется. Захочет создать с ней семью. Ведь ей пятьдесят лет… Но у мужчин своя память. И отгоревшее когда-то чувство вновь не загорается… А жаль. Именно это могло бы спасти женщину…

— Да кто станет говорить с алкашкой?

— Потому и запила, что слишком резко из всеобщего восторга попала в забвение. Мужчинам это не по плечу, а женщине — смертельно!

— А мужики при чем? — не дошло до Кузьмы.

— Какой непонятливый! Да вот возьми, с чего Хрущев умер? Вон какой пост занимал! Когда выкинули, тоже спился и вскоре умер. Не станем далеко ходить. Отправили человека на пенсию. Враз ненужным себя почувствовал. Если не запил от безделья и тоски, болезни одолели. Глядишь, год-другой, и нет мужика! Вот такая она, жизнь человечья, — не успел оглянуться, уже финиш. Каким он будет у каждого из нас? — погрустнел Яков.

— Да кто заведомо углядит его? Покуда заботы имеются, об этом не думается, — согласился Кузьма. И вздрогнул от стука в дверь.

В комнату вошла молоденькая медсестра. Лицо заплакано. Дрожащим голосом сказала тихо:

— Савельев умер! — Лились слезы из глаз.

— Успокойтесь, Валентина! Я вас предупреждал, что такое случается. Это стардом. Приходится мириться с закономерным исходом бытия. Где он?

— Сейчас за ним приедут. Заберут в морг. Он в комнате пока. Ничем не смогли помочь. Четыре часа… Без толку! Умер, и все тут. Такой славный, хороший человек! Как жаль, что нет его! — закрыла лицо руками.

— Пойдемте! Не надо плакать. У нас много хороших людей. Сберегите себя для них. — Яков вышел следом за медсестрой. А Кузьма, забыв закрыть за ними дверь, лег вздремнуть, дождавшись Якова, попить чаю и уж тогда лечь спать до утра.

— Дед! А дед! Проснись!

Увидел Женьку, не поняв, во сне иль наяву видит внука. Но быстро вспомнив, что на дворе уже темно, вскочил:

— С чего примчался? Беда опять?

— Из дома я удрал. Насовсем. Не вернусь больше. Возьмешь меня к себе? Но только насовсем! — потребовал мальчишка, пыхтя настырно.