Сент-Женевьев-де-Буа. Русский погост в предместье Парижа - Борис Михайлович Носик

лица, но это ее не красило. Казалось, вот-вот с этих ярко накрашенных губ сорвется колючее, недоброе слово. Ей очень хотелось поражать, притягивать, очаровывать, покорять… Зинаида румянилась и белилась, густо, откровенно, как делают это актрисы для сцены. Это придавало ее лицу вид маски, подчеркивало ее выверты, ее искусственность. И движения у нее были странные, под углом… ее длинные руки и ноги вычерчивали геометрические фигуры, не связанные с тем, что она говорила. Высоко откинув острый локоть, она поминутно подносила к близоруким глазам золотой лорнет и, прищурясь, через него рассматривала людей, как букашек, не заботясь о том, приятно ли им это или неприятно. Одевалась она живописно, но тоже с вывертом… пришла в белой шелковой, перехваченной золотым шнурком тунике. Широкие, откинутые назад рукава шевелились за ее спиной, точно крылья».

Поэтесса Зинаида Гиппиус

«Она была очень красивая. Высокая, тонкая, как юноша, гибкая… Глаза большие, деление, русалочьи, беспокойные и скользящие. Улыбка почти не сходила с ее лица, но это ее не красило. Казалось, вот-вот с этих ярко накрашенных губ сорвется колючее, недоброе слово. ей очень хотелось поражать, притягивать, очаровывать, покорять…»

Как многие русские интеллигенты, Зинаида Гиппиус призывала и приветствовала революцию, но зато сразу разглядела пришествие «власти тьмы» в октябре 1917-го: «О, какие противные, черные, страшные и стыдные дни!». Дневники последующих бурных трех лет («Синяя книга», «Черная книжка», «Коричневая тетрадь) представляют особый интерес среди всего написанного Зинаидой Гиппиус – для тех, кто хочет погрузиться в «окаянные дни». Зинаида Гиппиус до конца жизни оставалась непримиримым врагом коммунистического насилия, поборником свободы и веры… В 1919 году 3. Гиппиус с мужем покинула Петроград. Она писала незадолго до бегства:

И мы не погибнем – верьте!Но что нам наше спасенье?Россия спасется – знайте!И близко ее воскресенье.

Но спасенье России было не близко. И в привычном Париже Зинаида Гиппиус томилась по оставленной земле:

Как Симеону увидетьДал ты, Господь, Мессию,Дай мне, дай увидетьРодную мою Россию.

Супругам Мережковским повезло – в один из прежних дореволюционных приездов в Париж они купили квартиру близ Сены, в 16-м округе. Здесь они и доживали эмигрантские годы, стараясь продолжать (на своих «воскресеньях») петербургские традиции литературных салонов и даже пушкинской «Зеленой лампы». У них дома по-прежнему спорили о литературе, религии, политике, и чета эрудитов задавала тон… Супруги много писали, много печатались, учили молодых литераторов… Квартира на рю Колонель Боне в Пасси долгое время спасала их от бездомности и одиночества. Но нужда, новая война, старость и болезни настигли их в свой черед…

ГЛЕБОВА-СУДЕЙКИНА ОЛЬГА АФАНАСЬЕВНА,1890–1945

Подруга Анны Ахматовой и героиня ее знаменитой «Поэмы без героя», прославленная «Коломбина 10-х годов», королева питерской богемы и кабаре «Бродячая собака», вдохновительница поэтов, художников, актеров, да и сама – талантливая актриса, танцовщица, скульптор, швея, поэт-переводчик…

В эту пленительную Олечку влюблены были В. Хлебников, Ф. Сологуб, И. Северянин, С. Судейкин, А. Лурье, молодой гусар и поэт Всеволод Князев, покончивший из-за нее самоубийством.

Красавица, как полотно Брюллова,Такие женщины живут в романах,Встречаются они и на экране…За них свершают кражи, преступленья,Подкарауливают их каретыИ отравляются на чердаках…

Так писал об Олечке Судейкиной поэт Михаил Кузмин, дважды бывший ее соперником в любви. Ее называли «Весной Ботичелли», русалкой, Эвридикой…

Снегурка с темным сердцем серны,Газель оснеженная – ты… –

сказал о ней Игорь Северянин.

Ольга играла на сцене, танцевала в «Бродячей собаке», лепила фигурки для фарфорового завода, шила кукол. «Ольга Афанасьевна была одной из самых талантливых натур, когда-либо встреченных мною», – вспоминал сорок лет спустя композитор Артур Лурье.

А на дворе сменялись война, революция, Октябрьский переворот, новая война, голод… Жизнь становилась все трудней и безнадежней. В 1924 году Ольга уехала в эмиграцию. Незадолго до ее отъезда Ахматова посвятила ей еще одно стихотворение:

Пророчишь, горькая, и руки уронила,Прилипла прядь волос к бескровному челу,И улыбаешься – о, не одну пчелуРумяная улыбка соблазнилаИ бабочку смутила не одну.

Перед последней войной Ольга Афанасьевна жила в крошечной квартирке дешевого дома у парижской заставы Сен-Клу У нее появилась новая страсть: комната ее была заставлена клетками, в которых распевали птицы. Навестивший эту «могилку на восьмом этаже» Игорь Северянин назвал ее «голосистой могилкой». И вот в войну во время одного из налетов авиации случилось несчастье, возможно ускорившее Ольгину раннюю смерть. Соседи уговорили Ольгу Афанасьевну уйти в бомбоубежище, а тем временем бомба угодила в ее комнату, в ее птиц…

В январе 1945 года одинокая Ольга Глебова-Судейкина умерла в парижской больнице. В тот же год давно ничего о ней не слышавшая Ахматова вернулась из Ташкента в Ленинград и начала писать «Второе вступление» к поэме, которое она посвятила подруге. Может, она все же чувствовала, что произошло с Ольгой:

Хочешь мне сказать по секрету,Что уже миновала ЛетуИ иною дышишь весной…

Из стихов, посвященных Ольге Глебовой-Судейкиной, можно было бы составить солидную антологию. Да и какое упоминание о Серебряном веке обходится без ее имени!

Январский день. На берегах НевыНесется ветер, разрушеньем вея.Где Олечка Судейкина, увы!Ахматова, Паллада, Саломея?Все, кто блистал в тринадцатом году, –Лишь призраки на петербургском льду.ГЛОБА НИКОЛАЙ ВАСИЛЬЕВИЧ,1859–1941

Николая Васильевича Глобу я не раз поминал добрым словом, бывая в любимом православном храме Парижа – в церкви преподобного Серафима Саровского, что во дворе дома 91 на рю Лекурб, в некогда густо населенном русскими 15-м округе Парижа (в той самой церкви, где от полу до кровли тянутся пощаженные строителями деревья). Церковь эту устроил в 30-е годы замечательный пастырь о. Дмитрий Троицкий, вместе с прихожанами-казаками переоборудовав стоявший во дворе барак. В составе приходского совета были у о. Дмитрия такие знаменитые казачьи лидеры, как атаман Богаевский. Кроме казаков в совет, по воспоминаниям митрополита Евлогия, входил и Н. В. Глоба – бывший директор Московского художественного Строгановского училища «человек тонкого художественного вкуса: он расписал весь барак иконами и орнаментами, и благодаря его искуснейшей росписи церковка приобрела прекрасный вид».

Николай Васильевич Глоба родом был с Украины, 19 лет от роду поступил учиться в Академию художеств и за десять лет учебы получил две малые и две большие серебряные медали, одну золотую и аттестат 1-й степени за свои работы. Он на протяжении 22 лет был директором знаменитого Строгановского училища, пропагандистом народного искусства, организатором выставок. При нем Строгановское училище поднялось на небывалую высоту и пользовалось большим успехом на международных выставках. За успехи этого московского училища Н. В. Глоба избран был в академики и почетные члены Совета министров торговли и промышленности, а в 1914 году (единственный из русских художников) стал камергером.

С 1925 года Н. В. Глоба жил в Париже. Он создал в 16-м округе французской столицы художественную школу, где преподавали такие светила, как Мстислав