Моя навсегда - Елена Алексеевна Шолохова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я не уеду, — отрезал Ромка.
Тогда он еще наивно верил, что если не сбежит, если выстоит, то народ рано или поздно поймет, что не прав. А вот если уедет, то, считай, признает свою вину. Да и как он мог уехать, если Оля здесь?
С Олей они созванивались каждый день. И это единственное, что помогало Ромке не падать духом. Как спасательный круг, его держали на плаву Олины слова: «Я тебе верю. Я люблю тебя и всегда буду с тобой, что бы ни случилось…».
***
На третью смену Оля не осталась и вернулась из лагеря сразу как только смогла. В тот же день они встретились в парке, хотя мать просила его не выходить из дома, пока все не уляжется. Но она была на работе, а Ромке не терпелось увидеть Олю. Он так по ней истосковался, что места себе не находил. И даже будь мать дома, она бы вряд ли его удержала.
Парк этот они облюбовали еще давно, когда только начали встречаться. Ходили сюда после школы, кормили в пруду уток, бродили, взявшись за руки, по дорожкам, целовались, прячась в кустах сирени и акации. Это место стало для них настолько особенным, что оба не замечали ни разбитых урн, ни разломанных скамеек, ни мусора, ни ржавых перекрученных прутьев, которые когда-то служили оградой.
Это было их место.
Оля немного опоздала. И Ромка уже успел испугаться, что она не придет. Когда же она появилась, у него даже голова закружилась от радости. Оба бросились друг другу в объятья, будто с последней их встречи прошли не дни, а годы.
Оля прижималась к его груди и приговаривала:
— Ромочка, хороший мой, любимый мой… Я чуть не умерла… так боялась за тебя… так скучала…
Ромка почувствовал сквозь тонкую ткань футболки ее слезы. У него и самого саднило в груди и жгло веки. Вот за что им все это? Они же ничего никому плохого не делали, никому не желали зла. Они просто любят друг друга и просто хотят быть вместе…
Он зарылся носом в ее макушку, бормоча:
— Не плачь, малыш. Все будет хорошо. Я люблю тебя… я так тебя люблю…
— Я знаю, знаю, — кивала она, еле слышно всхлипывая. — Они все такие дураки! Идиоты просто! Как можно было про тебя такое подумать! Как можно было поверить этой наглой выдерге! Ромочка, я так за тебя боюсь…
Ромка нежно взял ее лицо в ладони, чуть склонившись, посмотрел в любимые глаза. Видеть ее слезы и страх было мучительнее всего. Просто сердце кровью обливалось.
— Не бойся, скоро это все закончится. Главное, мы вместе…
Она послушно кивнула, глядя на него в тот момент как на бога. Хотя она и раньше, бывало, на него так смотрела, но именно сейчас это стало для него важным. Самым важным. Смыслом всей жизни.
В ту минуту он почувствовал: вот оно — единственное, что имеет значение. Ради чего вообще стоит жить. Остальное — просто пыль и мышиная возня. И плевать он хотел на всех, кто распускает про него грязь и кто в эту грязь верит, если Оля будет с ним, будет любить его, будет смотреть на него вот так. С ней ему вообще ничего не страшно, с ней он может все.
Ромка склонился ниже, коснулся ее губ своими, они у нее были мягкие и чуть солоноватые. Он втянул нижнюю губу, легонько прикусил, поймал Олин прерывистый вздох, от которого его тотчас прошило словно электрическим разрядом.
Распаляясь, Ромка целовал ее жадно, отчаянно, болезненно. И так же отчаянно прижимал к себе, будто боялся, что она может исчезнуть.
Обратно они возвращались уже в ранних сумерках. Ромка бы остался и дольше, но Оля спешила домой, опасаясь отцовского гнева.
Подходя к покореженным парковым воротам, они увидели, что у самого входа, вокруг единственной уцелевшей скамейки, собрались компания. Парни курили, пили пиво из горла, забористо матерились и хохотали на весь парк. Двое из них взгромоздились на скамейку с ногами, примостившись на спинке. Трое сидели перед ними на корточках, и еще один стоял, закинув одну ногу так же на скамью, и, пересыпая похабными словечками, рассказывал друзьям, как «жарил всю ночь» какую-то Машку.
— Четыре раза за ночь, подряд… прикиньте, пацаны. Меня уже плющит, а ей все, сука, мало… но ртом она работает… — парень замолк и оглянулся на них. Это оказался Макс Чепрыгин.
После школы Стрелецкий его ни разу не видел. Слышал только от одноклассников, что Макс никуда не поступил и ушел в армию. Вот, видимо, вернулся. За эти два года он заметно раздался и заматерел.
Ромка почувствовал, как Оля напряглась, и ободряюще сжал ее пальцы.
— Не бойся, — прошептал.
— О-ба-на, — протянул Чепрыгин, поворачиваясь к ним. — Это же наш Ромео, сука, Стрелецкий. И… как там тебя? Недавашка, короче.
— Стрелецкий? — спросил один из его дружков. — Это у которого мать типа…
— Ага.
— Так этот, значит, чмырь девку-школьницу изнасиловал, да? А мамаша его отмазала.
— Точно. Это ж тот самый гандон.
Сидящие на корточках парни, не сговариваясь, поднялись, другие двое тоже спрыгнули со скамейки, и все вместе медленно двинулись в сторону Ромки.
18
— Че, мудило, на маленьких девочек потянуло? — сплюнул Ромке под ноги один из парней, преградив им дорогу.
— Пройти дай, — угрюмо произнес Ромка, заслоняя собой Олю.
— Так с этой Недавашкой на кого угодно потянет, — гоготнул Чепрыгин.
Ромка успел бросить Оле: «Беги! Беги, я сказал!», как его тут же всем скопом повалили на землю, запинывая ногами. Он лишь закрывал голову от ударов.
Оля выбежала из парка, зовя на помощь, но был вечер, и редкие одинокие прохожие от ее криков только шарахались в стороны. Обезумев от ужаса, она металась в отчаянии, то в одну сторону, то в другую, то и дело оглядываясь назад, где толпа подонков продолжала пинать Ромку. И тут, метрах в двухста, у табачного ларька остановился милицейский уазик. Один из ППСников вышел из машины и склонился у окошка.
Оля со всех ног бросилась к нему, крича что есть мочи:
— Помогите! Там! В парке! Избивают!
— Так, погодите, — нахмурился он, вскрывая только что купленную пачку сигарет. — Еще раз и спокойнее. Кто, где, кого избивает?
— В парке! — Оля указала рукой. — Мы
