Полночная месса - Пол Боулз

Иногда вы натыкаетесь на других копающих мужчин; заметив вас, они смущаются и делают вид, будто ищут оброненную мелочь. Часто они выпрямляются, пожимают плечами и уходят. Но если отойдете чуть поодаль и подождете, они вернутся и вновь примутся копать. Есть ли справедливость в мире, где женщина простым складным ножом может причинить мужчине столько невзгод?

«Дважды я находил сложенные ножи глубоко в воде, у подножия скал в проливе. Женщины, которые так делают, — даже хуже тех, кто зарывает их в землю. Они готовы тащиться до самых скал, чтобы только испортить жизнь тем мужчинам, которых ненавидят. Невелика вероятность того, что эти ножи найдут и раскроют. И даже если бумага, на которой написано проклятие, растворилась в воде, у мужчины не будет никакой жизни, пока лезвие не откроют. У мужчины не встает оттого, что лезвие зажимает проклятие. Если я набреду на женщину, хоронящую нож, она никогда не вернется домой».

1976

Полночная месса

Он приехал в Танжер в полдень и сразу пошел домой. Под дождем двор выглядел мрачно. Несколько мертвых банановых пальм упали и остались гнить на плиточном полу. Даже когда старая Амина, углядев его из дверей кухни, вперевалку двинулась под дождем навстречу, он все равно видел груду пустых ящиков и раму старых садовых качелей, маячившие за ее спиной.

За обедом в супе, приготовленном Аминой, он ощутил вкус своего детства. Рецепт не изменился: тыква и тмин. Внезапно он почувствовал, что по комнате гуляет сквозняк. Он позвал Амину: большое окно на кухне было разбито. Он напомнил ей, что посылал деньги на починку. Налетел ветер и снова разбил окно, объяснила она, и на сей раз просто не стали ничего делать. Он велел ей закрыть кухонную дверь. Она закрыла, но он понял, что разницы никакой.

Он прошелся по комнатам. Осталась лишь оболочка дома, который он помнил. Почти вся мебель исчезла, не было ковров и занавесок. Обнаружив, что все шесть каминов дымят, он впервые засомневался, стоит ли проводить в доме рождественские каникулы — во всяком случае, в этом году. Мать завещала ему один лишь этот дом и даже из-за него упрямилась. «Тебе не нужен дом в Танжере. Ты не будешь там жить». «Но я люблю его, — возражал он. — Я ведь в нем вырос, в конце концов». Согласившись оставить дом ему, она решила избавиться от всего ценного. Ковер достался одной подруге, высокий комод — другой, сундук — еще кому-то, так что, когда мать умерла, дом уже был примерно в нынешнем виде. Несколько раз за восемь лет, прошедших после смерти матери, его жена требовала, чтобы он поехал и «навел порядок» в доме, но поскольку ее занимала возможность продать дом, а он этого делать не собирался, он ничего не предпринял.

Дом был в еще худшем состоянии, чем он ожидал. Он своевременно платил каждый месяц жалованье слугам и оттого простодушно решил, что они постараются держать все в порядке. Он надеялся отмыть горячей водой камин от сажи, но Мохаммед сказал ему, что колонка сломалась еще за год до смерти мадам. Мастер, которого она вызвала, сказал, что колонку нужно заменить, так что после этого мать пользовалась только холодной водой. Он вытирал руки ветхим полотняным полотенцем для гостей (мать раздала все махровые) и думал мрачно: она уступила старой мадам Шрайбер ковер, стоивший несколько тысяч фунтов, но не могла позволить себе мыться горячей водой.

Он вышел в сад. Дождь прекратился, но ветер качал деревья, так что большие капли еще падали кое-где, когда ветки шевелились. Он посмотрел вверх на огромный белый фасад, поражаясь, что когда-то считал его величественным. Теперь дом походил на павильон, оставшийся от давно забытой выставки.

К вечеру совсем похолодало. Дом стоял слишком близко к морю. Морской ветер, отягощенный соленой пеной, перелетал утес и брызгал на окна. Вглядываясь в сад, он видел его лишь смутно сквозь занавесь соли, облепившей стекла. В библиотечном шкафу он нашел электрический обогреватель. Аппарат был древний, но давал хоть какое-то тепло. Закрыв жалюзи и захлопнув дверь, он взял с полки первую попавшуюся книгу и опустился на стул. Почитал немного, потом открыл книгу сзади и на чистой странице принялся сочинять телеграмму жене. ОТМЕНИ ПОЛЕТ ДОМ ЖУТКОМ ВИДЕ НУЖЕН РЕМОНТ ВЕРНУСЬ ПЕРВОЙ НЕДЕЛЕ ЯНВАРЯ УВЫ НЕ ВСТРЕТИМ ВМЕСТЕ РОЖДЕСТВО СОБЕРЕМСЯ ЗДЕСЬ ПАСХУ ПОГОДА БУДЕТ ЛУЧШЕ ЛЮБОВЬЮ. Ранней весной ведь тоже бывает очень холодно, вспомнил он внезапно, но хотя бы камины будут работать.

Он дал указание в свой танжерский банк, чтобы подключили телефон; приятным сюрпризом было услышать голос оператора. Сложности начались, когда он попытался продиктовать имя и адрес. «М comme un Marseille? R comme un Robert?[21]» Взрыв щелчков, и линия оборвалась. Он повесил трубку и набрал вызов такси. Машина ждала его у почтамта.

Первые ночи он спал плохо. Простыни были влажные, одеял не хватало. Даже при закрытых окнах морской ветер носился по большой спальне. Каждое утро задолго до рассвета парочка сов усаживалась на кипарисе за домом и затевала перекличку. В детстве он слышал этот звук очень часто, но тогда крики не мешали ему спать.

Когда ветер переменился, а дни стали солнечней, рабочие начали ремонт дымоходов. Дом был набит марокканцами в спецовках и резиновых сапогах. Шел Рамадан; они работали, ни слова не говоря, безмолвно перенося голод и жажду.

В воскресенье перед Рождеством небо было ярко-голубым и безоблачным. Из-за северного ветра казалось, что испанские горы необычайно близко. Рабочих сегодня он не ждал и потому решил прогуляться. Лужи на дороге высохли. С ветром мешались аромат растении и печной дым. Настроение у него поднялось, и он стал обдумывать, не позвать ли несколько человек в сочельник выпить; приятнее, чем идти куда-то, а мысль провести этот вечер в одиночестве казалась ужасной.

Из кованых ворот в сотне футов впереди появилась маленькая белая машина. Подойдя, он узнал мадам Дерво. Поздоровавшись, упомянул сочельник и предложил ей привести кого угодно. Она тут же согласилась: попробует пригласить интересных людей. Он собирался ответить шутливо, но, увидев, что она говорит серьезно, придержал язык.

В оставшиеся до праздника дни он позвал еще несколько человек. Он особо не заботился, кто придет, поскольку всего лишь хотел, чтобы дом не стоял пустой в праздник, но отметил с удовольствием, что ни одного из этих людей не пригласила бы его мать.

Сочельник выдался ясный и почти безветренный. Луна, зависшая над головой, заливала двор жестким светом. Как только Амина внесла последний поднос бокалов в гостиную, пожаловал доктор. Усевшись с джин-тоником в руке, он оглядел комнату и нахмурился.

— Этот дом был обузой для твоей матери. Слишком сырой для нее и такой большой, что не управишься.

Он уловил колкость в тоне доктора и парировал:

— Она сама решила жить здесь. Ей нравился дом. Она бы не согласилась переехать.

Появился священник, запыхавшийся и улыбающийся. Он впервые проводил зиму в Марокко, так что доктор описал ему климат.

Оставив их за разговором, он пошел в библиотеку и разжег в камине дрова, приготовленные Мохаммедом. Потом велел Амине принести еще свечей и расставить по комнате — ясно было, что, в конце концов, гости переберутся в библиотеку. В других комнатах слишком мало мебели.

Во дворе послышался смех. Появилась мадам Дерво с компанией молодых людей. Направившись прямо к хозяину, она преподнесла ему огромный букет нарциссов.

— Понюхайте, — сказала она. — Я собрала их сегодня в Сиди-Ямани. Все поля в цветах.

Он поспешил на кухню, чтобы Амина поставила цветы в воду. Мадам Дерво не отставала и болтала без умолку. Она рассказала, что привела поэта, художника и философа, и все — марокканцы. Потом добавила:

— И прелестную юную индианку из Парижа. Вот видите!

Сообразив, что это был намек на ее обещание привести «интересных людей», он промолчал. В конце концов, выдавил:

— Ага.

Когда они вернулись в гостиную, в центре комнаты стоял Вандевентер; было заметно, что он пришел с другой вечеринки. Священник и молодые люди перебрались в библиотеку. Услышав их смех, мадам Дерво быстро направилась к ним.

Он усадил Вандевентера рядом с доктором, налил себе неразбавленный виски и побрел в библиотеку. В дверях он услышал, как священник игриво говорит молодому марокканцу:

— Будьте осторожны. Проснетесь как-нибудь утром и обнаружите, что вы в аду.

— Нет, нет, — проворно откликнулся молодой человек. — Ад — это для тех, кто недостаточно страдал здесь.

Священник был явно огорошен.

Опасаясь, что разговор выродится в псевдорелигиозный диспут, хозяин быстро подошел к гостям.

— А вы, — бросил он марокканцу, — вы достаточно страдали?

— Даже слишком, — просто ответил тот.