Паутина - Джудит Майкл

Стефани пристально смотрела на его затылок, когда он склонил голову, чтобы поцеловать ей руку. Она чувствовала прикосновение его губ к своей коже, но ничего больше. Я должна что-то чувствовать, раз он мой муж. Должна желать его. И тут она поняла, что знает, что представляет собой сексуальное желание, и в прошлом один раз уже испытывала это ощущение, однако сейчас не чувствовала ничего.

Через две недели после их приезда погода переменилась: набежали свинцово-серые тучи, поднялся ветер, под напором которого деревья гнулись к земле и скрипели ставни. На террасу, сложенную из белого камня, то и дело заносило брызги дождя, в доме потянуло сквозняком. Впервые Макс и Стефани обедали в доме, в маленькой комнатке, рядом с кухней, где стояли круглый стол из оливкового дерева и четыре плетеных стула, на которых лежали подушки. Мадам Бессе перед этим пекла хлеб, и в комнате стало уютно от этого аромата, а за окном ветер пригибал траву к самой земле.

Со Стефани произошло нечто такое, от чего она почувствовала себя свободнее. Болезненная пугливость, которая терзала ее последние две недели, начала проходить, она расслабилась, откинувшись на украшенные цветными узорами подушки в кресле. Подняв бокал с вином, она вдруг заметила, как красиво смотрится бледно-золотое вино в золотистых отсветах, отбрасываемых люстрой. «Я жива, и дела мои идут на поправку, — мелькнула у нее мысль. — А если дела у меня все время будут идти на поправку, то очень скоро я смогу все вспомнить. Я уже могу вспомнить то, что было вчера и позавчера, и еще я знаю кое-что о себе самой». Она отметила про себя, что именно. «Я знала раньше женщину по имени Лора, которая, возможно, была моей матерью, я срезала розы, взяв ножницы из серебра, кроме того, я много путешествовала». Внезапно сердце у нее упало. «Не так уж это и много». По большому счету, она не помнит почти ничего.

— Сабрина?

Она подняла голову и увидела Макса, смотрящего на нее.

— Извини. Я не слышала, что ты говорил.

— Ты снова грезишь наяву.

В комнату вошла мадам Бессе, и он вскинул голову.

— Вас спрашивает какой-то мужчина. На вид очень серьезный, очень энергичный. Он называет себя отцом Шалоном, хотя по виду никак не скажешь, что он — священник. Он сказал, что подождет, пока вы кончите обедать.

— Нет, проводите его сюда, он пообедает вместе с нами. Это мой очень близкий друг, — пояснил Макс, обращаясь к Стефани. — Я давно хотел, чтобы ты с ним познакомилась.

Стефани подняла голову, когда в комнату вошел мужчина невысокого роста, худощавый, с аккуратно подстриженной каштановой бородкой, в которой уже начала пробиваться седина, темно-карими, близко посаженными глазами и тонким носом. Он склонился в поклоне над ее рукой.

— Очень приятно с вами познакомиться. Макс часто говорит о вас.

— Присоединяйся, — пригласил Макс. — Мадам Бессе сейчас принесет еще одну тарелку.

— Спасибо. — Робер уселся на свое место, не сводя глаз со Стефани. Еще очень молода, подумал он. Сколько ей лет? Тридцать? Скорее тридцать один или тридцать два. Хрупкая фигура, отлично держится; может быть, она раньше занималась спортом. Одежда, которая была на ней, показалась ему знакомой: белый джемпер с высоким завернутым воротником и голубые джинсы, которые Макс купил ей, когда ходил по магазинам в Марселе. Робер тогда сопровождал его, его забавляло, с какой уверенностью Макс ориентировался в размерах и фасонах: видно было, что он знал, как нужно одевать женщину.

Но больше всего Робера поразила ее красота, трепетная красота, которую оживляли любопытство и ум, читавшиеся в глазах. Пока он помогал перевозить ее в Марсель, у него мелькнула мысль, что, наверное, когда-то она была красива. Теперь же глядя на нее, он как бы рассматривал полотно Боттичелли в галерее Уффици или одну из роскошных женщин, изображенных на картинах Тициана в Лувре. Он чувствовал: ее красота неудержимо влечет его и вызывает острое желание приникнуть к ней, хоть отчасти вкусить ее совершенства, верить, что только потому, что она существует, можно избавить мир от боли, горя, страданий. Он внезапно поймал себя на мысли, что молчание затягивается, и сказал:

— Я очень рад, что вы так заметно поправились.

Стефани вопросительно посмотрела на Макса.

— Робер сопровождал нас по дороге в Марсель и в больницу, — объяснил он.

— И ни за что бы не взялся предсказать, что вы поправитесь так быстро. Насколько я вижу, кровоподтеки почти исчезли. А рана на голове вас не беспокоит? Нас это тогда здорово напугало.

Стефани машинально дотронулась до шрама на лбу, который закрывали волосы.

— Сейчас он уже не так заметен. Я чувствую себя намного лучше.

— И начинаете уже кое-что вспоминать, не правда ли?

— Нет. — Она бросила быстрый взгляд на Макса. Ты же обещал, что не будешь…

— Я сказал только одному Роберу, потому что он наш очень близкий друг. Больше мы никому ничего не будем говорить, обещаю.

— Наш близкий друг? — Стефани помолчала, пока мадам Бессе поставила перед Робером тарелку, разложила столовый прибор и рядом поставила кастрюльку, чтобы он сам мог себе положить столько, сколько захочет. Макс налил в его бокал вина, а Робер отломил кусок от каравая хлеба, лежавшего в центре стола.

— У нас с Робером кое-какие общие дела, — сказал Макс. — Тебе, пожалуй, это будет неинтересно. Но…

— Почему мне будет неинтересно?

— Ну, когда-нибудь, может, это тебя и заинтересует, но только не сегодня. Так или иначе, жизнь у Робера сложилась весьма необычно. Может, он сам тебе о ней расскажет.

— Если, конечно, мадам это заинтересует, — вставил Робер.

— Ах, только не называйте меня мадам, — сказала Стефани. — А то я себя чувствую как-то неловко.

— Благодарю. Тогда я буду звать вас Сабрина. Просто изумительное имя. И если вас на самом деле это интересует…

— Да. — К своему удивлению, она действительно заинтересовалась. Впервые с тех пор, как она оказалась в этом доме, у нее пробудился интерес к чему-либо. До этого она не раскрыла ни одной из книг, которые стояли в библиотеке, не читала ни «Фигаро», которую почтальон каждое утро оставлял у порога, ни «Мадам Фигаро» — отпечатанный на глянцевой бумаге журнал — приложение к номеру в пятницу. Иной раз, особенно в те дни, когда был открыт рынок, возникала мысль отправиться в Кавайон, однако Макс говорил, что ехать туда им еще рано, а она не считала это настолько важным, чтобы настоять на своем.

Но сегодня за окном завывал ветер, в комнате, где они обычно завтракали, было тепло и уютно, и мысль о том, чтобы поговорить не с врачом или с медсестрой, не с Максом, а с кем-то другим, была ей приятна. Сегодня вместо глубокой грусти, которая камнем лежала на сердце, и кошмарных видений пустоты, преследовавших ее по ночам, она чувствовала возбуждение при мысли, что жива, и от души радовалась этому. Она улыбнулась Роберу. Он ей нравился. На нем были вельветовые брюки, рубашка с открытым воротом и темно-синий свитер. Небрежно подстриженные волосы падали на воротник. У него был вид школьника.