Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том 1 - Борис Яковлевич Алексин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все были встревожены. Многие дрожали не то от холода, не то от волнения или страха. Кое-кто из девушек всхлипывал. Люди толпились кучей и не знали, что нужно делать. В это время подбежал политрук Клименко.
— Что вы стоите, как бараны? — зло крикнул он. — Расползитесь цепью и ложитесь на землю. Если можете, копайте себе пещеры в насыпи и в откосах пустыря. Да живее, живее! А то и до фронта не доедете!
И сам шлёпнулся на землю, так как вновь раздался уже знакомый противный свист и новая серия бомбовых разрывов потрясла воздух. На этот раз четыре бомбы упали совсем недалеко от полотна железной дороги, и повалившиеся как попало медсанбатовцы слышали новые звуки, свист и шелест разлетающихся осколков. То ли крик политрука, то ли эта новая серия бомб подействовали на сгрудивших растерянных людей, они быстро разбежались. Каждый руками старался вырыть себе в стенах ямы, находившейся метрах в пятнадцати от насыпи, хотя бы небольшое углубление. Делали это и Борис, и Тая, и находившийся рядом с ними Виктор Иванович Перов.
Нечего и говорить о том, что большинство санитаров, выскочивших из вагонов при тревожном крике, не взяли с собой ни винтовок, ни сапёрных лопаток, а некоторые не надели и шинелей. После команды Клименко всем пришлось работать голыми руками. Хорошо было то, что яма (в прошлом песчаный карьер) имела слабые стенки, и даже без подручных средств в них удавалось довольно быстро вырыть норы, в которые можно было спрятать хотя бы головы.
Первая бомбёжка, которую пришлось испытать медсанбату, показала, как легко люди поддаются страху, панике, особенно если причина, вызвавшая этот страх, неожиданная и встречается в их жизни впервые. Более 90 % личного состава медсанбата никогда не видели и не испытывали на себе воздушных бомбардировок, а те, кто её испытал в первые дни войны в условиях полной неподготовленности, поддались панике вместе со всеми. Лишь единицам удавалось сохранить самообладание, и среди них, к счастью, был энергичный политрук Клименко. А вот комиссар Барабешкин паниковал вместе со всеми, и поэтому вместо руководства людьми поспешил убежать от железнодорожной линии как можно дальше и укрыться где-то вдалеке. Растерялся и командир медсанбата.
Всё это — лай зениток, свист и разрывы беспорядочно сбрасываемых фашистскими стервятниками бомб, а затем и рёв моторов наших истребителей, взлетавших чуть ли не над головами перепуганных медсанбатовцев с Тушинского аэродрома, — заставило почти всех дрожать от страха. Казалось, что этот налёт и начавшийся воздушный бой длится уже несколько часов, хотя на самом деле прошло не более 20–25 минут, как раздалась новая команда:
— По вагонам!
Все стали карабкаться по сыпучей насыпи наверх, пришлось попыхтеть. Насыпь песчаная, высокая, и если вниз по ней все скатились очень быстро, то добраться к вагонам оказалось значительно труднее. И только новый приказ начальника эшелона:
— А ну, скорей поднимайтесь! Эшелон сейчас тронется, здесь останетесь… — заставил всех напрячь силы и наконец-таки забраться в вагоны.
Некоторым это пришлось делать уже на ходу при помощи других. Ведь следует помнить, что вагоны-то были товарные, и никаких вспомогательных лестниц для входа не было, а среди врачей были и женщины, и пожилые люди.
Вскоре место бомбёжки осталось далеко позади, а ещё через час позади осталась и Москва.
Глава пятая
Постукивая колёсами на стыках рельс, отбрасывая в сторону клочья дыма и пара из паровозных труб, эшелоны почти впритык друг к другу мчались по Октябрьской железной дороге в сторону Ленинграда. Предварительная проверка, проведённая на одной из коротких остановок по всем вагонам, показала, что потерь ранеными или убитыми среди личного состава медсанбата нет. Многие в момент посадки перепутали вагоны и лишь после этой остановки разыскали свои, а нескольких человек пока так и недосчитались. Среди них оказался и комиссар Барабешкин.
Между прочим, как выяснилось много лет спустя, эта бомбёжка была первой бомбёжкой Москвы.
Стало известно, что эшелоны дивизии следовали на станцию Чудово-Московскую, чтобы затем через станцию Батецкую повернуть на Лугу.
Во всех вагонах ещё долго не могли заснуть, на разные лады обсуждая происшедшее. Но, наконец, все угомонились и улеглись спать. Борис и Тая во время бомбёжки прятались рядом, по команде они забрались вместе в вагон санитарного взвода, и когда Борис на первой же остановке хотел перейти в вагон, где ехал операционно-перевязочный взвод, Тая упросила его остаться с ней. Он только сбегал в свой взвод и предупредил, что не отстал от поезда, не пострадал, а едет в вагоне санвзвода. Покладистый Симоняк согласился его отпустить.
Вернувшись в вагон к Тае, Борис улёгся рядом с ней на нарах около окна, и они укрылись его шинелью. Усталость брала своё, и через несколько минут после отправления и Борис, и Тая спали крепким сном. Разбудил их крик старшины Краснопеева, открывшего дверь вагона:
— Подъём! Завтрак!
С этими словами он сунул прямо на пол вагона на разостланную кем-то газету несколько буханок хлеба и поставил рядом с ними ведро, наполненное горячей пшённой кашей, с плавающим в ней большим куском сливочного масла. Все зашевелились, стали подниматься, выскакивать из вагона. Кто-то бежал в ближайшие кусты, росшие неподалеку от путей, на которых стоял поезд, кто-то направился к водопроводной колонке, чтобы поплескаться в воде, лившейся из неё довольно сильной струёй.
Поезд находился на какой-то маленькой станции и уже готовился вновь отправиться в путь, поэтому ко всем выскочившим из вагонов подбегали старшины, командиры взводов и рот и торопили заканчивать свои неотложные дела и возвращаться в вагоны.
Борис с Таей тоже спешили. Скворец подбежала к группе врачей-женщин, возглавляемой Розалией Самойловной Крумм, которая заявила, что она не намерена бегать по кустикам и умываться под железнодорожной паровозной колонкой, а пойдёт для этого на станцию. Так, под её предводительством вся женская группа врачей и несколько пожилых медсестёр отправились к видневшемуся шагах в пятистах зданию станции.
Борис тем временем успел побывать и в кустах, и умыться под краном, и невольно вспомнить свою поездку из Кинешмы на Дальний Восток, когда ему приходилось пользоваться такими же железнодорожными «удобствами», улыбнулся
